Г) Канексирихи (группа ывытырусу)
Г) Канексирихи (группа ывытырусу)
Об этой женщине (с христианским именем Лорета Перейра) не многое можно сказать — она олицетворяет скромную посредственность. Ей около 30 лет, примерно в возрасте 20 лет она была пленена. Замужем, у нее две дочки — одна приблизительно 3 лет, другая 5 месяцев. Были и еще дочки: одни из них умерли, а другие были отняты белыми. Не поддерживает частых контактов с местными жителями — с парагвайцами, — но вступает в беседу с посетителями колонии, пользуясь своим довольно обширным знанием гуарани. Внимание ее занято семьей, в первую очередь младшей дочкой, а также малыми и большими событиями в жизни ее группы, которые она с удовольствием и живо комментирует в кругу таких же, как она, женщин. Ведет спокойный образ жизни, не без успеха, как и большинство женщин колонии, помыкает своим мужем и ловко пользуется своим привилегированным положением, объясняемым нехваткой женщин в колонии и традициями, существующими у аче.
Кластрес уже отмечал более счастливое по сравнению с мужчиной положение женщины аче.
Канексирихи относительно хорошо приспособилась к жизни в колонии. Только изредка она обнаруживает желание, гораздо чаще проявляемое другими женщинами, исчезнуть на несколько дней в лесу — своеобразный отдых от оседлой жизни.
Ее песня, приводимая ниже, состоит из двух частей, которые могут рассматриваться как две самостоятельные песни. Сначала обычная xenga и затем xengaxary — «Слезная песня» на ту же тему, что и предыдущая, но в более трагичной форме. В первой песне Канексирихи сообщает, что не знает о судьбе отнятых у нее белыми дочек, что, быть может, они все еще живут в домах белых. В слезной же песне она рассказывает о печальном конце своих дочек среди белых. Что же касается темы нашего повествования, то главный интерес представляет первая песня: смена полукочевой жизни на оседлую здесь описана подробнее, чем в других публикуемых нами песнях. Певица углубляет тему перемены жизни, называя «рара» или «тата» как предков, так и администратора и его жену, и обыгрывает эти слова. Чтобы сделать более законченным сравнение, она приписывает новому «рара» некий символ awa, то есть «головной убор», который носили вожди ывытырусу, похороненные ныне «большие муравьеды», иными словами, новый папа получает отличительный знак древних. Подобным же образом новые хозяева, как и древний papa waxu — «Большой папа», или почивший вождь группы ывытырусу, живут в большом, наполненном солнцем доме — все тем же солнцем, что светило и покойному вождю, душа которого отлетела на солнце после смерти, а дом парагвайца просто сверкает побелкой. За этими поэтическими сравнениями скрывается нечто нереальное; даже перед лицом столь очевидной для самой певицы перемены она пытается — быть может, бессознательно — приукрасить ее. И только во второй части, которая сама по себе в соответствии с традиционной формой носит трагичный характер, нет этого приукрашивания. «Слезная песня» прерывается, когда певица как бы неожиданно осознает последствия уже описанной ранее перемены. Отчаянный плач (xengaxaru) раздирает душу слушателям, и длится он несколько минут, а затем певица возвращается к спокойной и внешне счастливой жизни. Таким образом, обе части песни из-за своего различия приходят в соответствие друг с другом. Первая часть определяет положение певицы, так сказать, «официально», объективно, когда свойственная ей трагичность сглаживается утешительной поэзией, причем приблизительно этот же прием используется и во многих песнях мужчин, в которых утешительная мистика помогает стать выше реальностей жизни. Но именно этот поэтический оптимизм оставляет след неослабного напряжения, освобождение от которого приносит лишь приступ отчаяния во второй части песни. Обе части различаются и своим стилем: первая часть художественна, образна, а потому и более трудна для перевода, вторая — поэтична, но в заметно меньшей степени, певица уже не складывает стихов, а дает описание событий и рыдает. Поэтичность первой части, вероятно, подкреплялась суровостью второй части песни.
Очень часто песни женщин традиционно содержат погребальный плач. В обеих частях песни Канекси- рихи также оплакивается смерть, но не какого-то определенного лица, а целого племени. Там, где в традиционных песнях сначала указывается имя почившего, Канексирихи поет: «Axeromu» — «Аче мертвы, да». Она старается описать эту смерть, объяснить ее и называет переход к оседлой жизни самым важным материальным ее симптомом, а прекращение почитания деревьев, на которых живут предки,— важнейшим духовным ее симптомом. Песнь не является обвинением, но и не утешает надеждой на лучшее Далекое, ей недостает агрессивности и мистики песен мужчин. Песнь выражает смирение, тот «пессимизм гуарани», причины которого на всем протяжении истории коренятся в геноциде индейцев аче и в духовной трагедии последних представителей этого народа, которые переживают в колонии ужасы земного ада.
Упомянутая в одном месте песни «мама» со множеством детей в ее доме — это госпожа Перейра, супруга администратора колонии. Когда Национальная колония гуаяки была переведена на нынешнее место, супруга администратора осталась на прежнем месте ее расположения, и с ней остались несколько девочек аче, которые с тех пор так и не воссоединились со своими семьями. Об этих отнятых дочерях и говорится в песне. Одна из этих девушек была дочерью певицы, которая (как это прослеживается в песне) очень беспокоится за ее судьбу. В то же время с типичной для песен аче двумыслицей певица говорит и о тех девушках, которые умерли на землях белых, или о тех, места захоронения которых позднее были заняты белыми.
ПЕСНЯ КАНЕКСИРИХИ
Xenda Плач
1. Мы, что были аче,
не появляемся уже
никогда среди деревьев сельвы.
Нашего Папу большого
в уборе вождя,
из жизни ушедшего,
мы не оставим уже никогда.[240]
2. Теперь
среди деревьев сельвы
не добудем мы пищи уже никогда.
Теперь
тех матерей, что были муравьедами большими,
далеко оставим мы навсегда.
3. Теперь
у нашего Папы большого
из дома, подобно солнцу, большого
исчезли циновки большие.[241]
4. Теперь мои дочки живут в больших белых домах
И уже никогда друг друга мы не встречаем.
Мы только плачем друг по дружке.
5. Дочери наши
живут в домах важных господ,
совершенно прирученные.
6. Теперь
наши матери, женщины стройные,
все похоронены.
Прекрасные муравьеды забыты нами.
7. Теперь .
те, кто отцами нам были,
чудесными муравьедами стали,
далеко впопыхах оставлены были.
8. Кто нашими сестрами были,
женщинами многие стали,
чудесными муравьедами стали,
совсем оставлены были,
а много их было.
9. Наши небольшого роста матери
чудесными муравьедами стали,
муравьеды прекрасные ныне,
далеко впопыхах оставлены были,
счастливыми они остались.
10. Теперь
наши небольшого роста старушки,
а их было много,
совсем оставлены были,
а много их было.
11. Теперь
Папа большой,
наш Папа большой,
хозяин маиса
и дома большого,
повелевает всеми нами.[242]
12. Среди деревьев сельвы
нет пищи для нас,
у папы — маиса гора!
Не оставим его никогда,
13. Теперь
папа у нас большой,
не оставлю его никогда.[243]
14. Среди деревьев сельвы
мы не уносили с собой
все украденное у белых
в наших корзинах.
15. Теперь
наши дочери,
самые красивые женщины,
разве не покрыты они тяжелой землей?
Я, не находясь среди деревьев сельвы,
не ведаю, что меня может успокоить.[244]
16. Теперь
наши дочери,
ставшие женщинами,
живут в больших домах у господ,
которые над ними надругались,
заставляя белых работу выполнять.
17. Наши дочери,
красивые девушки,
в домах живут у больших господ,
совсем уже приручены
грубым обращением белых,
18. С мамой нашей
в ее доме, как солнце, большом,
много дочек наших живет.
19. Наши старенькие матери,
а их много низкого роста,
чудесными муравьедами стали,
совсем покинуты были нами,
а ведь много их было.
Xengaxary Плач и слезы
20. Наша песня —
это чудесные муравьеды,
которых далеко мы оставили,
с головою, склоненной на скрещенные руки.[245]
21. Девушки наши,
что невинными были,
растут под дождем,
далеко их оставили мы
с головою, склоненной на скрещенные руки.
22. Девушек наших,
что цветами красивыми были,
белые привычно топтали
и в дом, как солнце, большой
издалека силой тащили,
тех, с головою, склоненной на скрещенные руки.[246]
23. Девушки наши,
что невинными были,
растут под дождем,
далеко их оставили мы
с головою, склоненной на скрещенные руки,
24. Родственников,
что не могли молодыми уж быть,
ритуал не могли совершить,
привыкли белые топтать.
25. Наша пеня —
о тех, кому мужчиной не стать никогда,
о стариках,
что стоят под дождем,
далеко их оставили мы
с головою, склоненной на скрещенные руки.
[240] Деревья, стволы, звери — предки. Большой папа — администратор Перейра
[241] Наш предок, почивший вождь аче, живет на солнце, где обычно он спал на циновках из подстреленных аче птиц. Сегодня уже не могут они сделать их, ибо аче не убивают достаточного для этого количества птиц.
[242] Аче разъясняли: «Раньше добытое нами в сельве принадлежало нам, сегодня же то, что мы добываем на полях, принадлежит белым».
[243] Вместо того чтобы собирать продукты сельвы, аче обрабатывают поля для администратора колонии.
[244] В сельве птицы рассказывают аче о том, как живут их соплеменники в отдаленных местах. Но теперь, когда аче не живут в сельве, они ничего не могут узнать от птиц.
[245] С головою склоненной — способ захоронения.
[246] Для строительства своих домов белые использовали древесину, в которой находились, по мнению аче, бестелесные части девочек.