Бартоломе Лас Касас (от 1517 до 1529 г.)

Если первые свои шаги испанские авантюристы оз­наменовали смелыми предприятиями и подвигами бес­спорного мужества, то их дальнейшее поведение во вновь открытых странах и особенно их обращение с бедными, простыми дикарями, мирное существование которых они нарушили своим появлением, было омрачено самыми варварскими поступками. Нисколько не стараясь циви­лизовать этих робких невежественных людей или по­средством кротких убеждений внушить им чувства хрис­тианской любви и братства, чужеземцы думали толь­ко о том, чтоб извлечь побольше выгод для себя из несчастных индейцев, и потому обременили их тяжелой изнурительной работой.

Прежде всего, за неимением вьючных животных, ис­панские завоеватели начали употреблять дикарей для переноски тяжестей на большие расстояния, и злополуч­ные островитяне, не привыкшие вообще к продолжи­тельной работе и потому тщедушные и слабосильные, массами погибали под бременем тяжелого труда. Затем европейцы заставили слабых, даже изнеженных тузем- ских женщин взяться за тяжелые земледельческие ору­дия и обрабатывать для бесчеловечных притеснителей ту землю, которая до того времени без всяких усилий давала своим детям все необходимое. А когда наконец на Эспаньоле были открыты богатые золотые россыпи, то корыстолюбивые завоеватели употребили тех же ди­карей для добывания золота, составлявшего для алчных выходцев предмет неудержимой страсти. Ударами бича или палки заставляли они туземцев работать почти без отдыха, рыть глубокие шахты, причем несчастные ра­ботники умирали тысячами, частью на полях, смочен­ных их слезами и кровью, частью в шахтах, вырытых их руками. Безумная, неудержимая жажда богатств и власти до того овладела испанскими авантюристами, что варварское обращение их с кроткими, беззащитными островитянами, которые так доверчиво и радушно при­няли их на свою родину, достигло, наконец, ужасаю­щих размеров. Рассказывают, что раз, во время охоты, одному испанцу нечем было накормить своих собак и он, схватив ребенка из рук матери-индианки, бросил его проголодавшимся животным. Однако к стыду челове­чества, они оказались менее жестоки, чем их бесчело­вечный хозяин.

Не правда ли, мои читатели, жестокие преследова­ния, которым подвергались беззащитные, ни в чем не повинные индейцы со стороны грубых завоевателей, должны возбуждать в нас справедливое негодование против испанцев, предавшихся такому недостойному, такому бессмысленному деспотизму? Но это негодование должно усилиться, когда мы вспомним, что свои вар­варские поступки они осмеливались оправдать рели­гией, именем евангельского учения, повелевающего лю­бить ближнего, как самого себя, и не делать другим то­го, чего не желаешь себе.

В это начальное время, когда торжествовал возму­тительный произвол и совершались такие страшные на­силия, одно воспоминание о которых заставляет содро­гаться от ужаса, явился человек, осмелившийся взять на себя защиту угнетенного народа и возвысить свой чест­ный голос против недостойных тиранов. Это был Бар­толоме Лас Касас, простой испанский монах, прибыв­ший в Эспаньолу вслед за Христофором Колумбом, с целью проповедовать Евангелие между дикарями и не могший остаться равнодушным при виде страданий по­рабощенного народа. После долгих, но тщетных усилий склонить испанцев к более гуманному обращению с ди­карями, страдания которых он по возможности старал­ся облегчить, Бартоломе Лас Касас решил вернуться в отечество и там найти средства помочь несчастным ост­ровитянам, возбудив сострадание самого короля к не­выносимому положению его новых подданных. По при­бытии в Испанию благочестивый монах представил Фер­динанду ужасную картину бедствий, испытываемых ин­дейцами под гнетом завоевателей, и умолял его сжа­литься над беззащитными жертвами их варварства.

Согласитесь, что то было прекрасное зрелище, когда в присутствии одного из могущественных государей Ев­ропы, окруженного блестящим двором, этот простой мо­нах, поседевший от трудов, изнуренный лишениями, ре­шился заявить о злоупотреблениях, которые позволяли себе испанские завоеватели, и протестовать против них во имя высокого чувства любви к ближним, во имя христианской религии, этой по преимуществу религии слабых и гонимых. Никто из присутствующих, даже са­мые суровые, грубые люди, не могли удержаться от слез, слушая горячую речь Лас Касаса, а растроган­ный король приказал ему тотчас же вернуться на Эс­паньолу, чтобы спасти, если еще не поздно, ее жителей от жестокости завоевателей, и дал формальное запре­щение употряблять туземцев на слишком тяжелых ра­ботах. Кроме того, для предохранения индейцев от окон­чательной гибели и для пополнения недостатка в рабо­чих руках король признал необходимым позволить испанцам, жившим на Эспаньоле и Кубе, покупать чер­ных невольников, то есть негров, привозимых туда ге­нуэзскими и португальскими купцами.

Однако нужно вам сказать, что постыдная торговля людьми, казавшаяся сострадательному королю таким удобным средством поддержать благосостояние его ко­лоний, всегда признавалась безнравственной истинными друзьями человечества. Да и могло ли это быть иначе? Не должны ли все, в ком сохранилась хоть капля люб­ви к ближним, глубоко возмущаться тем, что негры, вы­росшие на берегах Африки, перевозятся жадными и жестокими торгашами в Америку, где и климат, и все условия жизни для них совершенно чужды, где купив­шие их обращаются со своими рабами самым бесчело­вечным образом и обременяют непосильным изнуритель­ным трудом? Сама религия наша противится такому злоупотреблению, потому что, по смыслу ее учения, ни­кто не имеет права обращать в рабство своих ближних, какого бы цвета они ни были.

Тем не менее рабство существовало, постыдный торг людьми, известный под особенным названием «торгов­ли неграми», продолжался почти до нашего времени, несмотря на энергичную борьбу с этим страшным злом всех благородных, гуманных людей.

Как трудно поддается масса новым идеям и как упорно отстаивает она свои дурные инстинкты, особенно ко­рыстолюбие, доказывается тем, что в продолжение бо­лее трех веков торговля невольниками составляла за­конное учреждение в новой части света и миллионы африканских негров, всех возрастов и обоих полов, смо­чили своей кровью и слезами почву большей части ко­лоний, основанных европейцами. Однако примесь бо­лее сильной и здоровой расы, явившейся против своей воли на смену слабым индейцам, не спасла этих послед­них от окончательной гибели, и спустя несколько лет после открытия Америки, на островах, принадлежащих испанцам, не осталось ни одного представителя несчаст­ного племени краснокожих.

В награду за свое человеколюбие и бесконечную доброту Бартоломе Лас Касас получил славное наиме­нование Апостола Индейцев, но это не могло утешить сострадательного монаха в том, что ему не удалось спасти злополучную нацию от деспотизма ее властите­лей; поселившись потом в американском монастыре, он оставался до самой смерти среди дикарей, распростра­няя среди них христианское учение, ободряя и утешая их, когда не в силах был оказать более существенную помощь и облегчить их страдания.