Хауха

Наступил 1534 год. Силы двух противоборствующих сто­рон — испанцев и китонских инков — растянулись вдоль ли­нии Анд от Куско до Кито. Основная масса населения Перу не вставала ни на чью сторону, но кусковская ветвь королев­ской фамилии Инков стала непоколебимым союзником евро­пейцев. В Перу испанцы оккупировали три города: Писарро удерживал Куско вместе со 150 лучшими бойцами; королев­ский казначей Алонсо Рикельме находился в Хаухе с 80 испан­цами; а Себастьян де Беналькасар, который сопровождал зо­лото из Кахамарки к побережью, был в Сан-Мигеле-де-Пьюра с небольшим отрядом.

Китонские войска были разделены на две армии. Под кон­тролем полководца Руминьяви находился сам город Кито и территория, занимаемая современным Эквадором. Полководец Кискис был в 1300 милях южнее Куско, в горах «кунти-суйю» (то есть в южной части империи), вместе с армией, выиграв­шей войну против Уаскара. Его люди потерпели поражение от испанцев у Вилькасуамана, на Вилькаконге, на подступах к Куско и у Капи, но ни одно из сражений не было решаю­щим. Вероятно, численность армии Кискиса составляла око­ло 20 тысяч человек: на смену погибшим и дезертировавшим из его войска пришли подразделения, бывшие под началом Чалкучимы. Но Кискис потерял инициативу. Теперь именно он, а не Писарро, был отрезан от своего опорного пункта. Его воины требовали возвращения на родину, в Кито. Они выну­дили сопротивляющегося полководца прекратить свой завое­вательный поход и предпринять долгий переход через Анды на родину. Огромная, неповоротливая армия Кискиса продвига­лась в сопровождении стад лам, толпы носильщиков и жен­щин — тех самых обслуживающих армию людей, которые по­бывали в плену у сбитых с толку испанцев, — и она должна была пересечь в сезон дождей гористую страну с враждебно настроенным населением, в которой были разрушены мосты, а склады — пусты.

Разведчики Манко вскоре донесли, что китонцы отправи­лись на север вниз по левому берегу реки Апуримак, чтобы выйти на королевскую дорогу. Такой маневр представлял яв­ную угрозу людям Рикельме в Хаухе. Это был самый слабый и самый уязвимый отряд испанцев. Победа над этими испанца­ми могла иметь далеко идущие последствия. Она означала бы уничтожение четвертой части чужеземцев, находившихся в то время в Перу, и оставила бы Писарро в Куско в полной изо­ляции от своих соотечественников в Сан-Мигеле. Это дало бы возможность Кискису получить назад часть выкупа Атауальпы, который еще не был отправлен в Испанию. Но прежде всего, это продемонстрировало бы, что испанцы не такие уж и непо­бедимые, и возродило бы боевой дух в армии инков.

Писарро правильно оценил опасность. «Он сильно терзал­ся оттого, что оставил огромное богатство в Хаухе под охраной крошечного гарнизона». Он решил послать Диего де Альмагро и Эрнандо де Сото с отрядом из 50 испанцев на север. Их дол­жно было сопровождать индейское войско численностью около 20 тысяч воинов под командованием Манко и одного из его братьев. Но это смешанное войско, которое должно было вы­ступить из Куско в последний день 1533 года, на самом деле покинуло город только в конце января. Испанцы с неохотой прекращали свое мародерство в городе, а Манко наслаждался празднествами по поводу своей коронации. Также представля­лось разумным шагом подождать, пока не кончится пик сезо­на дождей, так как «каждый день шел сильный дождь». Когда наконец войско выступило в поход, оно продвигалось очень медленно. От дождей вышли из берегов реки, а Кискис обру­бил немногие остававшиеся мосты. Река Пампас, протекавшая под Вилькасуаманом, представляла собой непреодолимое пре­пятствие. В течение двадцати дней люди Манко работали как муравьи, чтобы восстановить подвесной мост. Знатоки своего дела, строители мостов испытывали огромные трудности из-за течения, которое все время сносило их канаты, но на испанс­ких наблюдателей их мастерство произвело большое впечатле­ние. Сам Манко вернулся в Куско с посланием, которое было получено от Рикельме в Хаухе. Возможно, Писарро пригласил Инку вернуться, чувствуя, что было бы неразумно рисковать его лояльностью в предстоящем бою с его братьями из Кито. Таким образом, спасательный отряд проследовал дальше без Манко, не сумев переправиться через Пампас и достичь Вилькасуамана раньше марта, но к этому времени сражение за Хауху решило все.

При планировании своего нападения на Хауху Кискис ре­шил применить двойной охват. Тогда город располагался вдоль берегов реки Мантаро, в том месте, где плоская и плодо­родная долина резко обрывается серыми скалистыми горами. Тысяча индейцев должна была пробраться через горы, перей­ти мост рядом с Хаухой и овладеть высотами позади города. Остальные, около 6 тысяч воинов, должны были продвигаться по открытой долине. Не все пошло гладко по плану. Вскоре пропал элемент неожиданности, так как «такое большое пере­мещение нельзя было не заметить», и местные жители, сотруд­ничавшие с испанцами, «усердно сообщали обо всем ради сво­их эгоистических интересов». Четыре испанских кавалериста увидели армию китонцев, когда она переправлялась через реку по мосту в 50 милях от города. Расчет времени нападения на город также оказался неверным. Вместо того чтобы атаковать город одновременно с двух сторон, тысяча воинов, пришедших с гор, появились на день раньше, и они немедленно попыта­лись поджечь город. Главной заботой королевского казначея Рикельме было золото королевской казны. Он поместил его в один дом под охрану наименее полезных в бою из имевшихся в его распоряжении 80 испанцев. Десять кавалеристов и не­сколько арбалетчиков отбросили индейцев, продвигавшихся по мосту недалеко от города, и бросились вслед за ними в атаку через мост.

Защищавшиеся испанцы провели ночь и последующий день в полном вооружении и в нетерпеливом ожидании. Только тог­да появились главные силы китонского войска и встали лаге­рем на расстоянии мили от Хаухи на дальнем берегу притока реки Мантаро. Рикельме бесстрашно выступил с половиной своего личного состава: 18 кавалеристов, 12 пехотинцев и 2 ты­сяч дружески расположенных местных индейцев. Китонцы на­чали было переправляться через вздувшуюся реку, но верну­лись вновь на дальний берег. Испанцы отважно вошли в раз­бушевавшийся поток, и их встретила стена стрел и камней, вы­пущенных из пращи. Сам Рикельме получил удар камнем по голове, упал с коня, был смыт потоком и с трудом спасся бла­годаря арбалетчикам. Только один испанец был убит, но по­чти все были ранены. Были убиты 3 лошади, и много местных жителей погибло от рук китонцев. Но испанская кавалерия и арбалетчики в этот день победили: большинство воинов из ар­мии Кискиса убежали в горы в поисках спасения, а многие из них были зарублены преследовавшими их всадниками. Форту­на благоволила испанцам: всего несколькими днями раньше к ним приехал с побережья известный военачальник Габриэль де Рохас. Алонсо де Меса также «великолепно отличился в тот день, так как он был молод и силен и имел хорошего коня и прекрасное оружие». Испанцы даже продолжили преследова­ние в горах, заставив китонцев отступить из укрепления, ко­торое они попытались занять. Кискис собрал своих людей в Тарме, но был оттуда выбит. Его воины очень хотели вернуть­ся в Кито, но Кискис твердо решил попытаться оккупировать центральную часть Перу. Он укрепился в горной цитадели не­далеко от Бомбона на озере Хунин.

Так остались тщетными надежды Кискиса на эффектную победу. Его солдаты были частью профессиональной армии империи и могли бы лучше проявить себя. Вместо этого они быстро потеряли свой боевой настрой и стремились только по­скорее пройти Хауху, которая была препятствием на их пути на родину. Но исход сражения на самом деле решила позиция местных индейских племен. Кискису удалось привлечь неко­торые из них на свою сторону: после сражения испанцы мно­гих из них нашли мертвыми на поле боя. Но индейцы в самом городе не сделали ни одного враждебного движения по отношению к испанцам во время сражения. Они даже предостави­ли 2 тысячи воинов в помощь отряду Рикельме. Эти их дей­ствия были отчасти местью китонцам за их прошлогоднюю ок­купацию, но также это был — что более существенно — мятеж местного племени уанка против владычества инков из Куско. Враждебное отношение таких сильных племен, как уанка, было решающим фактором в свержении власти инков в Перу.

Альмагро и Сото достигли Хаухи спустя три недели после сра­жения, которое состоялось в середине февраля. Они своевремен­но выдвинулись, чтобы напасть на Кискиса в его горной крепо­сти, взяв с собой 40 испанцев и отряд индейцев под командованием одного из братьев Манко. Они обнаружили, что китонцы укрепились в ущелье Маракайльо на дороге в Бомбон. В этом дефиле перед лошадьми встали отвесные стены, узкий проход и только один способ преодолеть крутой откос. Сото ничего не мог поделать с этой преградой и вернулся в Хауху.

К этому времени Франсиско Писарро и Великий Инка Ман­ко завершили все дела в Куско. Сокровища столицы империи были уже все переплавлены в бруски, на которых стояло коро­левское клеймо Испании. 19 марта был подписан последний акт распределения, и 23 марта Писарро совершил официальную це­ремонию «основания» Куско, столицы инков, как города с ис­панским самоуправлением. Спустя три дня Писарро и Манко от­правились в Хауху, оставив заместителей в Куско: с испанской стороны это были Белтран де Кастро и Хуан Писарро, а со сто­роны индейцев — Инка Паулью.

Два лидера достигли Хаухи в середине апреля и узнали, что Кискис все еще занимает прочное положение у дороги, веду­щей на север. Инка послал в Куско за своими лучшими вой­сками: Писарро дал понять, что ему не нужен всякий сброд. Прибыли 4 тысячи отличных воинов, и Манко возглавил еще одну экспедицию против китонцев. Эрнандо де Сото и Гонсало Писарро осуществляли руководство, имея под своим нача­лом 50 испанских всадников и 30 пехотинцев. Вожди местных племен в Хаухе так же приняли участие в экспедиции, как они это сделали при обороне города от армии Кискиса. Они вели точный счет своим людям: вождь Гуакра Паукар дал 417 вои­нов, а вождь Апо Кусичака из Хатун-Хаухи сам возглавил от­ряд из 203 воинов. Экспедиция выступила из Хаухи на север в середине мая. Кискис, очевидно, уже покинул свое укреплен­ное ущелье и продолжил свой походный марш на север. Про­изошел ряд острых стычек, в которых Гуакра Паукар потерял три четверти своих людей, которых он выделил для экспеди­ции. Испанцы преследовали Кискиса до Уануко, но прекратили преследование, когда стало ясно, что он уходит из централь­ной части Перу и продолжает двигаться к Кито. Сото и его экспедиция вернулись в Хауху в начале июня. Хотя ему и не удалось уничтожить Кискиса, он изгнал последнюю армию китонцев из той части Перу, которая принадлежала Уаскару.

Видя, что китонская армия бежит на север, а другой оппо­зиции ему в центральной и южной части Перу нет, Писарро мог считать завоевание империи Уаскара завершенным. Он и Манко провели в Хаухе шесть недель как торжествующие со­юзники. Вместе они достигли успеха, о котором нельзя было и мечтать, и каждый поздравлял себя с тем, как ему ловко уда­лось заставить другого поставить страну под его контроль. Ведь прошло не так много месяцев с тех пор, когда Писарро в пер­вый раз вывел свой маленький отряд из Кахамарки, и с тех пор, когда Манко был еще просто отпрыском королевских кро­вей, беглецом, спасавшимся от китонских армий.

Инка решил отпраздновать победу организацией большой королевской охоты для своего друга и союзника. Охота инков, или «чако», состояла в том, что всю дичь на огромном про­странстве окружали кольцом. Много тысяч загонщиков были посланы окружить выбранное место, и в течение нескольких дней они двигались по направлению к центру этого кольца по горам и высокогорным саваннам, гоня дичь перед собой в ту сторону, где находился Инка. По мере того как огромное коль­цо сжималось, загонщики образовывали концентрические кру­ги, чтобы не дать ни одному животному скрыться. «Они окру­жили кольцом и чащи, и поля, и от шума их криков животные спускались с гор на ровную местность. Здесь мало-помалу лю­ди смыкали ряды, пока не смогли взяться за руки». Дичь со­стояла из вигоней и гуанако (и те и другие относятся к одо­машненным ламам), косуль и горных лис, зайцев и даже пум. Этих животных «окружала и загоняла в ловушку плотная сте­на людей. Сколько-то индейцев входили в огороженный круг и с помощью палок и другого оружия убивали или захватыва­ли живьем такое количество дичи, какого желал Инка, — обыч­но 10—15 тысяч голов, — а остальных отпускали» после того, как состригут с вигоней их ценную шерсть. Все это мероприя­тие было одним из величайших праздников для живущих в го­рах людей. В нем участвовало большинство населения этого района, и благодаря «чако» они делали себе запасы мяса и шерсти, при этом также уменьшая поголовье старых животных и истребляя лишних самцов.

Манко держал все приготовления в секрете и невзначай передал испанцам приглашение. «Однажды Инка спросил губернатора, любит ли он охоту, так как сам он настолько ею увлекается, что восемь дней тому назад приказал сделать все приготовления к охоте. Он сказал, что ничего не говорил о ней Писарро, пока не увидел, что круг загонщиков уже близ­ко от них и еще приближается; и если он хочет присоединить­ся к охотникам с несколькими конными испанцами, то ему следует отдать им приказ приготовиться. И вот после еды мы, около 50 человек всадников, были уже готовы — мы надели наши боевые доспехи из опасения, что охота может быть на нас». Но это не было ловушкой, и конкистадоры стали свидетелями заключительных сцен одной из последних больших королевских охот, в которой приняли участие 10 тысяч индей­цев: они окружили многомильное пространство и убили око­ло 11 тысяч голов дичи. В этот момент между испанцами и перуанцами были теплые, сердечные отношения.

Перед тем как уехать из Куско в марте, Франсиско Писар­ро предпринял первые шаги к тому, чтобы завоеванные тер­ритории превратить в испанскую провинцию. Он продолжил этим заниматься, как только достиг Хаухи. Испанцы по-пре­жнему занимали только два перуанских города, Куско и Хау­ху, и Писарро превратил каждый из них в город с испанским самоуправлением. В Куско он совершил необычную церемо­нию, чтобы превратить столицу империи инков в город ис­панцев. Он описал ее в официальном акте основания города:

«В ознаменование основания города, которое я провожу, и владения, в которое я вступаю, сегодня, в понедельник 23 мар­та 1534 года, у этой виселицы, которую я приказал возвести в середине этой площади несколько дней назад, на ее каменных ступенях, которые еще не закончены, с помощью кинжала, ко­торый я ношу на своем поясе, я, Франсиско Писарро, выре­заю кусок из этих ступеней и отсекаю сучок от древесины, из которой сделана виселица. Я также осуществляю все другие действия, означающие вступление в право владения и основа­ния этого города... даю имя городу, который я основал: самый выдающийся и великий город Куско».

Далее в акте основания города Куско говорилось о том, что городская собственность распределяется между 88 солдатами, которые решили остаться в нем и стать его жителями. Актом основания города также назначался муниципалитет города, в который входили 2 алькальда, или мэра, и 8 членов городского управления; все они, конечно, были офицерами оккупацион­ной армии. 29 октября этот городской совет собрался и долго дебатировал вопрос о том, какой длины должен быть каждый земельный надел. Договорились, что длина будет составлять200 футов, и улицы и дворцы центральной части Куско были распределены между завоевателями исходя из этого. 25 апре­ля Писарро провел похожую церемонию основания города в Хаухе, сделав этот город столицей испанцев в Перу, и разде­лил его между 53 испанцами, которые приняли решение ос­таться здесь на жительство.

Документы, относящиеся к испанским поселениям в Кус­ко и Хаухе, настойчиво требовали, чтобы к местным жителям этих городов было доброе отношение. В акте основания Куско содержался совет горожанам построить церковь и городскую стену, применяя строительные материалы из неоккупирован­ных испанцами областей и складов, при этом «не отбирая дома у местных жителей». В преамбуле к этому документу Писарро напоминал своим людям, что «местные жители этой страны <...> были созданы по воле Божьей нашими братьями и явля­ются потомками нашего прародителя». Новый городской совет собрался 1 апреля и принял ряд резолюций, берущих под за­щиту дома, собственность местных вождей и их самих. В част­ности, должна была сохраняться свобода Великого Инки Ман­ко, и было «нельзя каким-либо способом лишить его власти над индейцами, что бы ни случилось».

Покидая Куско, Писарро приказал, чтобы ни один испанец не занимался поисками золота и серебра, не отнимал их у ме­стных жителей и не уходил за пределы города на их поиски. Естественно, золотая лихорадка усилилась среди солдат, остав­шихся в городе. Вскоре они гневно потребовали отменить этот приказ. Писарро сделал им выговор и объяснил, что грабежи должны прекратиться, «потому что если досаждать индейцам требованиями золота и серебра, то они могут взбунтоваться. Сейчас этого надо избегать, пока здесь не появится больше испанцев». И даже тогда золото следует брать только у мест­ных правителей, а не у простых людей. Писарро узнал, что алч­ный конкистадор Гонсало Мальдонадо лишил свободы верхов­ного жреца Вильяка Уму с целью вымогательства сокровищ. Писарро был в ярости. Он издал указ о том, что нарушение его предыдущего приказа повлечет за собой смертный приговор и полную конфискацию собственности. Вильяк Уму был осво­божден, а большое количество добытых вымогательством со­кровищ было сдано и отвезено в Хауху, «чтобы помочь коро­лю в его войнах». Чтобы заставить своих неугомонных солдат вести себя хорошо, в конце июля Писарро послал Эрнандо де Сото назад в Куско в качестве своего заместителя. В своих ин­струкциях, которые он дал Сото, он подчеркивал, что тот не должен допускать, чтобы испанцы требовали золото у местных жителей или заставляли их добывать его. «Особенно позаботь­тесь о том, чтобы с индейцами хорошо обращались, не допус­кайте, чтобы они испытывали какие-нибудь трудности по ви­не испанцев, на чьем попечении они находятся». Когда Сото выступил в роли председателя на заседании городского совета Куско 29 октября, совет постановил, что «ни одно здание и ни одна стена жилого дома, принадлежащего мамаконам [святым девам] или местным жителям, не могут быть передвинуты или разрушены тем, кто обнаружит их на территории своего зе­мельного участка. А также все эти люди должны оставаться в своих жилищах, в которых они жили до сего дня, пока губер­натор не распорядится по-другому».

Эти праведные предписания в пользу местного населения делались без особого энтузиазма. Их авторы признавали, что ограничения необходимы только до той поры, пока в Перу к испанцам не прибудет достаточное подкрепление, чтобы обес­печить полное покорение страны. Эти предписания также по­казали, что завоеватели все еще продолжали беспокоить мест­ных жителей, после того как первая партия золота и серебра уже прошла переплавку.

Подкрепление к испанцам уже шло. Эрнандо Писарро, про­езжая на обратном пути в Испанию через Панаму и острова Карибского бассейна, обратился с просьбой прислать еще ко­лонистов. Его кампания по вербовке колонистов дала оше­ломляющие результаты. Сообщения о сокровищах, плывущих в Испанию, наэлектризовали испанские поселения на остро­вах Карибского бассейна. Вскоре началось массовое перемеще­ние людей, охваченных золотой лихорадкой. Чиновники в Пу­эрто-Рико жаловались, что «вести из Перу так удивительны, что заставляют сниматься с насиженных мест даже стариков, не говоря уже о молодежи... Здесь не останется ни одного че­ловека, если их всех не связать». Гарсия де Лерма жаловался из Санта-Марты, что всех охватила «жадность Перу», а Аудиенсия (судебная администрация) острова Эспаньола сетовала на массовый отъезд. Гонсало де Гусман сообщал императору, что все испанцы с его острова Фернандина хотят уехать в Перу. Франсиско Мануэль де Ландо так описывал свои отчаянные попытки остановить бегство из Пуэрто-Рико: «И день и ночь я настороже, чтобы не дать никому уехать, но я не уверен, что смогу удержать их. Около двух месяцев назад я узнал, что неко­торые подняли бунт и хотели уплыть на лодке. [Их перехвати­ли], и троих из них выпороли, а остальных покалечили в моем присутствии: некоторых высекли кнутом, а другим отрубили ступни ног». Король издал указ, что никому нельзя уезжать в Перу, если только ты не купец или не едешь туда за своей же­ной. Но каждый пригодный к этому корабль вскоре уже плыл по Тихому океану, переполненный людьми, страстно ищущи­ми приключений. В начале 1534 года 250 человек добрались до Сан-Мигеля, но только 30 из них пошли дальше и присоеди­нились к Писарро в Хаухе в конце апреля.

К тому времени, когда Писарро завоевал Перу, целое поко­ление испанцев уже выросло в колониях, находящихся в обе­их Америках. Испанцы далеко обогнали другие европейские народы в своем агрессивном колониализме: ими двигало стремление создать миниатюрные Испании в тысячах миль от своей родины. Недавняя реконкиста в самой Испании и изгна­ние из нее мавров научили испанцев понимать важность осно­вания постоянных поселений на только что завоеванной тер­ритории. Проблема состояла в том, чтобы убедить испанских первопроходцев остаться в Вест-Индии в качестве постоянно живущих там колонистов.

При организации первых испанских поселений, таких, как остров Эспаньола (современный остров Гаити и Доминикан­ская Республика), все расходы и сама инициатива завоевания исходила от испанского короля. Первых поселенцев побужда­ли остаться тем, что им в награду отдавали определенное ко­личество местных жителей, которые должны были помогать им возделывать земельные угодья. Испанец получал право на пользование землей с проживающими на ней индейцами и назывался «энкомендеро». Испанец-энкомендеро отвечал за религиозное воспитание принадлежащих ему индейцев; в пер­вых поселениях у каждого испанца было во владении от 50 до 100 индейцев. Было очень много споров на тему о нравствен­ной стороне такой системы, которая вскоре переродилась в некую форму набора рекрутов на подневольный труд. Нако­нец, в 1520 году Карл V издал указ об отмене этой системы с намерением оставить индейцам свободу и уравнять их в пра­вах с испанцами.

Но до того, как вся эта система могла быть изменена, Кор­тес совершил свое завоевание Мексики, которое произвело на всех такое впечатление. Его последователи отправились туда за свой собственный счет, и им пришлось завоевывать огромную вражескую империю. Учитывая разницу в условиях, Кортес разделил индейцев среди своих последователей в качестве на­грады им за их необыкновенные достижения. Он хотел, чтобы все испанцы в Мексике — а их было совсем немного — жили в одном месте из соображений безопасности. Поэтому он из­дал указ, чтобы индейцы, находившиеся у каждого испанца во владении вместе с землей, платили ему дань в виде различных продуктов их труда, которые следовало привозить в городской дом их энкомендеро. Эта новая система была рекомендована королевской властью правительству Мексики в указах, опубли­кованных в ноябре 1526 года. Теперь индейцы были обязаны так же платить дань произведенными ими товарами, но не дол­жны были лично служить своим энкомендеро.

Мексиканская система, дающая право на пользование зем­лей вместе с проживающими на ней индейцами, была взята на вооружение и в Перу, согласно договору с Писарро 29 июля 1529 года. Ввиду того, что Писарро собирался предпринять за­воевательный поход за свой собственный счет, он был облечен полномочиями жаловать своим сподвижникам земельные на­делы вместе с проживающими на них индейцами при условии, что он будет соблюдать ограничения, касающиеся подневоль­ного труда и личного обслуживания, которые содержались в указах от 1526 года. Этот прием, казалось, в равной степени удовлетворял неотложные потребности как королевской власти, так и самих завоевателей. Король Испании получил империю ничем не рискуя и не понеся никаких расходов. Он побуж­дал своих подданных оставаться и заселять новую территорию, предоставляя им возможность жить в роскоши. Его совесть бы­ла чиста, так как он издал указ о том, что индейцы должны платить дань своим энкомендеро не большую, чем если бы они заплатили налог в государственную казну в Испании. Наделе­ние правом пользования землей вместе с проживающими на ней индейцами было наградой завоевателям за их выдающие­ся деяния или, скорее всего, попыткой королевской власти до­биться контроля над процессом завоевания путем поддержки всех захватов завоевателей.

Писарро, как лидер конкисты, хотел, чтобы его сподвиж­ники образовали европейские общины. Граждане каждого му­ниципалитета составляли боеспособное ополчение, если они оставались жить все вместе, а не рассеивались по своим уда­ленным усадьбам. Сами конкистадоры были счастливы жить в общинах, в стаях, так сказать, где не нужно прилагать ни ум­ственных, ни физических усилий. Они жили в такое время, когда источником богатства был обычно доход от земельных владений: торговля и ручной труд были не в чести. Единствен­ными достойными мужчины способами разбогатеть были по­лучение наследства, брак или военная добыча в завоевательном походе. Большинство конкистадоров были крестьянами или ре­месленниками, для которых груды произведенной индейцами продукции были вершиной роскоши.

Таким образом, в Мексике и Перу получило развитие такое необычное явление, как энкомьенда. Индейцы, живущие на определенной территории или подчиненные какому-то опреде­ленному вождю, «вручались под защиту» энкомендеро. Сами местные жители продолжали оставаться собственниками зем­ли, но над ними царила королевская власть и ее чиновники. В качестве награды и взятки энкомендеро — чтобы побудить его остаться на жительство в Вест-Индии — давалась возмож­ность жить в роскоши, которую ему обеспечивали индейцы его земельного владения. Они должны были доставлять в его го­родской дом большое количество своей продукции и драгоцен­ные металлы. Он проживал в городе с Испанским самоуправ­лением, и ему в действительности запрещалось жить в пределах подаренной ему земли. Считалось, что он должен только раз­влекаться в обществе своих испанских друзей, обеспечивать религиозное воспитание своих подопечных и быть готовым воевать в рядах ополчения. Но некоторые принципиальные во­просы все еще не были решены: каких размеров «дань» долж­ны платить местные жители своим энкомендеро? Кто должен физически трудиться в рудниках, на строительстве дорог и дру­гих общественных работах? На какой срок энкомендеро полу­чил свои права?

После того как сокровища Кахамарки, Хаухи и Куско были переплавлены и поделены, завоеватели захотели получить пра­во владения землей с проживающими на ней индейцами. Писарро рассудил, что настало время, когда он может начать та­ким образом награждать своих людей. Это был уже переход от завоевания к постоянной оккупации. «Он хотел подтолкнуть своих людей к тому, чтобы они остались жить в Куско. Без сомнения, они оставались с большим риском для жизни, так как их было так мало, а местных жителей так много. Поэтому он очень щедро раздавал земли, размер некоторых доходил до целых провинций и был таким, какой бы ни попросили». «Од­ному конкистадору была пожалована земля с 40 тысячами ин­дейцев, и все, кто остался на жительство, получили огромные земельные владения с не менее чем 5 тысячами подданных». Королевская власть также получила щедрый дар. «Около 12 ты­сяч индейцев вместе с семьями из Кольяо были отданы во вла­дение его величеству; они жили рядом с рудниками, так что могли добывать золото для его величества». Писарро начал раз­давать свои щедрые награды в марте 1534 года, до отъезда из Куско, и продолжил по приезде в Хауху. 20 апреля он предло­жил испанцам поселиться в Хаухе в обмен на земельные вла­дения с индейцами, и 53 человека приняли его предложение.

В действительности любой солдат, который побывал в Кахамарке, мог получить земельное владение, если он решался статься в Перу. Это относилось ко всем солдатам независимо социального происхождения. Это был один из тех редких случаев, когда испанские крестьяне или ремесленники могли вдруг стать богатыми людьми. Писарро был склонен давать са­мые большие и лучшие земельные владения своим собствен­ным родственникам или слугам или же испанцам из своей родной Эстремадуры.

23 мая 1534 года в Хауху приехал бывший секретарь Писарро Родриго де Масуэлас. Он приехал прямо из Испании и привез с собой подписанные дарственные документы и королевские указы, которые были изданы год назад, когда король не имел представления ни о размерах Перу, ни об успехе завое­вательного похода. Эти указы обязывали Писарро обращаться индейцами как со свободными людьми, имеющими перед ко­ролем Испании такие же даннические обязательства, как и его испанские подданные. Дань, которую они были обязаны платить королю, должна была поступать к энкомендеро только по районам, а не прямо королю. Более того, энкомендеро не могли определять размер податей, которые индейцы должны были платить лично ему. Прежде чем давать в награду земельные владения, Писарро должен был лично посетить те районы, которых шла речь, изучить состав населения и все условия, затем определить размер налога, который должен был быть умеренным и состоять только из местной продукции. Но на <самом деле Писарро даже не предпринимал попыток таких инспекций. Он раздавал огромные земельные владения, основыва­ясь на слухах и говоря себе, что отдает их «на хранение» вплоть окончательного распределения, и обязывал тех, кто их получает, выполнять королевские предписания, касающиеся защиты индейцев.

27 июня конкистадоры, входящие в новый городской совет Хаухи, обратились к Писарро от имени своих сограждан с просьбой выделить еще земельные владения. Они доказывали, «то это необходимо, чтобы обеспечить индейцам «защиту» от жестокого обращения со стороны других испанцев. Писарро чувствовал себя достаточно уверенно, чтобы пойти навстречу этой просьбе. Многие тысячи перуанских индейцев были отданы под покровительство членов победоносной испанской Экспедиции. Хотя местные жители этого еще не знали, но они поменяли хозяев. С этого времени продукцию, которую они раньше доставляли в гражданские и храмовые склады инков, нужно было везти в дом испанского конкистадора, и большую часть года местным жителям придется заниматься работой на своего энкомендеро. Индейцев из городов Бомбон и Тарма Писарро подарил королевскому казначею Алонсо Рикельме, чело­веку, который защитил Хауху от армии Кискиса. В дарствен­ной он написал: «Я вручаю этих индейцев вам, <...> чтобы вы использовали их в своих усадьбах и на полях, в рудниках и на фермах. Для этого я облекаю вас свободой действий, правами и властью... При этом подразумевается, что вы обязаны обра­щать их в нашу святую католическую веру и воспитывать их в ней, и обращаться с ними всеми хорошо, как это предписыва­ют указы, изданные для их же пользы».

К концу августа Писарро уехал из Хаухи на побережье. Он хотел увидеть храм Пачакамака и сделать еще одну попытку об­наружить сокровища, которые ускользнули от его брата Эрнандо восемнадцатью месяцами раньше. Слух о том, что индейцы подняли восстание, заставил его поспешить назад в горы, но тревога оказалась ложной. По пути назад в Хауху Писарро на­блюдал за вереницами индейцев-носильщиков, с трудом под­нимающихся вверх по долине Лунауана с грузами продуктов питания, выращенных на побережье, и изделиями, привезен­ными из Европы, для живущих в горах испанцев. Казалось не­логичным, что своей столицей испанцы сделали город, распо­ложенный так далеко от моря. Писарро решил перенести свою столицу на побережье, где высота над уровнем моря и климат были более благоприятны для испанцев, на такое место, где он будет близок к морским путям сообщения. Губернатор обсудил этот вопрос на заседании 29 ноября. Испанцы, проживавшие в Хаухе, выбрали троих человек, чтобы они исследовали места возможного размещения столицы на побережье. Сам Писарро выехал в конце декабря и выбрал место в устье реки Римак. Новый город был основан 5 января 1535 года и получил назва­ние Сьюдад-де-лос-Рейес (Город королей). Улицы и площади в нем были размечены по плану, как это принято в Испании, и вскоре вырос испанский город. Только испанское название его не сохранилось. В конце XVI века город получил назва­ние на местном языке, которое в искаженном виде звучало как Лима.

Некоторые испанцы не откликнулись на призыв Писарро остаться на жительство в Перу. Они предпочли уехать домой, в Испанию, вместе со своей долей сокровищ из Кахамарки, Куско и Хаухи. Писарро чувствовал себя достаточно уверен­но, чтобы позволить им уехать. Группа испанцев, в которую входил хронист Хуан Руис де Арсе, покинула Хауху в середи­не июля. Во главе отряда был королевский казначей Антонио Наварро, который захватил с собой блестяще написанное подробное повествование Педро Санчо и отчет городского совета Хаухи. К этому моменту Мигель де Эстете и Диего де Трухильо уже закончили вести свои записки. Из всех очевидцев, которые оставили такие прекрасные письменные свидетельства первых годах конкисты, один Педро Санчо продолжил свое повествование после этого времени, но он написал его почти сорок лет спустя. В результате этого в истории конкисты есть существенный пробел. Первые сенсационные рассказы о заво­евательном походе немедленно стали бестселлерами по всей Европе. Письмо Гаспара де Эспинозы из Панамы, написанное 15 июля 1533 года, было быстро опубликовано в Нюрнберге и Венеции. Прозорливый печатник из Севильи Бартоломе Перес опубликовал записки Кристобаля де Мены в апреле 1534 года, записки Сереса — в июле. Венецианские картографы немед­ленно воспроизвели карты Перу, и к октябрю записки де Мены уже имели хождение на итальянском языке.

Возвращавшихся завоевателей встречали как героев, как и подобало встречать богатых молодых людей, которые только что завоевали неизведанный мир. Император Карл V собирал­ся воевать с маврами в Тунисе и занял не менее чем 80 тысяч дукатов у этих конкистадоров. Некоторые из них направились в Мадрид, чтобы поцеловать руку императрице. Хуан Руис де Арсе на всю жизнь запомнил прием, который им оказали придворные дамы. «В Мадриде нас было 12 конкистадоров, и мы потратили огромное количество денег, так как король отсут­ствовал и при дворе не было рыцарей. Каждый день у нас было столько вечеринок, что некоторые остались без денег. Прово­дились и рыцарские турниры, и шумные сборища, и игры; и все были расточительны, что было и неудивительно». Руис де Арсе был одним из благоразумных конкистадоров, который из своей доли сокровищ инков оставил себе достаточно средств, чтобы вести жизнь, полную роскоши, в окружении лошадей и слуг.