Взаимосвязанность общественно-экономических и политических факторов с этническими процессами в инкском государстве
Совершенно очевидно, что производственные отношения и общественно-политическая организация инкского общества оказывали определяющее влияние на темпы этнических процессов в Тауантинсуйю, на такие важнейшие факторы консолидации, какими являются территория, язык, культурно-психологический склад населения, этническое самосознание.
Всем древнейшим деспотическим государствам была присуща политика захвата новых территорий. Во всей полноте эта политика осуществлялась и господствующими слоями Тауантинсуйю. Согласно хроникам, все двенадцать Единственных Инков[117], стоящих во главе государства до прихода испанцев, вели войны с соседями, причем десять из них — завоевательные войны. Следует считать, что инкская «экспансия» в целом имела прогрессивный характер. Она несла с собой более высокий тип производственных отношений (либо более высокий уровень отношений того же типа) по сравнению с теми отношениями, которые существовали среди соседних племен и народов. «Экспансия» инков, таким образом, выполняла роль катализатора общественного развития. Далее, при низком уровне боевой техники присоединение новых территорий, за редким исключением, не сопровождалось серьезными потерями в живой силе и разрушением средств производства. Более того, ряд племен и даже государственных образований по тем или иным соображениям добровольно входили в состав инкского государства. Это, на первый взгляд, парадоксальное явление объясняется различными конкретными причинами. Одна из них — применение инками тонкой дипломатии, основной принцип которой состоял в том, чтобы предлагать соседям мирно подчиниться власти Сына Солнца (т. е. Единственного Инки) в обмен на сохранение привилегий местных вождей, правителей и аристократии, а также многих местных религиозных культов при условии признания главенствующего инкского культа Солнца. Инки часто «прощали» и осыпали милостями даже тех вождей и правителей, которые подчинялись им лишь после продолжительного сопротивления.
Ряд племен (прежде всего родственных инкам) порой вступали в союзные с инками отношения для. отпора общему врагу. Понятно, что такой союз был первым актом подчинения племен власти инков. Некоторые вожди и правители признавали власть «детей Солнца», сознавая неравенство сил и безысходность своего положения. Так или иначе, но если верить Инке Гарсиласо, в состав инкской державы без кровопролития вошла большая часть «провинций» и «царств» Андской области[118]. Не только Гарсиласо, но и другие хронисты, далекие от стремления идеализировать инкскую действительность, подтверждают факт бескровного присоединения к Тауантинсуйю обширных территорий[119]. Необходимо оговориться, что этот факт отнюдь не опровергает данных о жестокостях: инков, жертвами которых становились племена, оказавшие завоевателям длительное и упорное сопротивление. Однако случаи длительных кровопролитных сражений и последующих репрессий со стороны инков сравнительно редки, и не они являются главной характерной чертой инкской «экспансии». Имеется еще один немаловажный факт, указывающий на прогрессивную роль «экспансии» древних кечуа: во вновь захваченные районы Куско направлял не только гарнизоны, администраторов и жрецов, но и, как правило, специалистов по обработке полей, постройке каналов, житниц, домов, мостов и дорог.
Отнюдь не отождествляя явления разных географических широт и разных исторических эпох, можно сделать вывод, что знакомство с особенностями инкской «экспансии» заставляет нас вспомнить скорее древнегреческую колонизацию, нежели разрушительные и опустошительные походы римлян. В инкской истории не было «разрушения Карфагена».
В результате осуществления «экспансионистской» политики государственная территория инков достигла огромных размеров. Сегодня в границах бывшего инкского государства расположена большая часть территории Перу, Боливии и Эквадора, значительная часть Чили и Аргентины. К моменту появления испанцев территория Тауантинсуйю равнялась более чем 800 тыс. кв. км[120]. Почти на 5 тыс. км протянулась с севера на юг «Страна Четырех Сторон Света». Физико-географические условия не благоприятствовали сохранению территориального единства Тауантинсуйю: не было единой речной артерии, которая соединяла бы различные районы страны, бурные горные реки текли с востока на запад и разрезали страну на части, а не соединяли отдельные ее районы. Не способствовал территориальному единству инкской державы и рельеф: глубокие ущелья, высокие горные цепи, обрывы, пропасти. Несмотря на высокий уровень ирригации, в силу самих географических условий в Тауантинсуйю не было и не могло быть единой системы орошения — экономической основы длительного существования древнейших деспотических государств. Естественно, отсутствовало и экономическое единство. При таких условиях сохранение территориальной целостности государства в огромной степени зависело от двух факторов: от степени политико-административной централизации и от степени этнической консолидации. Лишь они могли в то время противостоять разрушительному действию центробежных сил, сепаратизму и местничеству.
На практике оба эти фактора оказались тесно слитыми; усиление политико-административного единства страны оказывало прямое воздействие на процессы этнической консолидации и наоборот. Центральная власть всячески стремилась укрепить территориальное единство и уменьшить неблагоприятное воздействие географического фактора. В какой-то степени ей это удавалось. Из столицы, г. Куско, в разных направлениях были проведены благоустроенные дороги, использовавшиеся для передвижения войск и переселенцев, для почтовой службы, а также в качестве географических ориентиров. Общая протяженность дорог достигала более
Вскоре после захвата новых территорий начался процесс переселения племен. О социально-политическом значении института митимае мы уже говорили. Однако помимо функции ослабления покоренных племен практика массовых переселений оказывала огромное влияние на этнические процессы, способствуя слиянию различных племен и народностей в единую кечуанскую народность. В самом деле, не существовало никаких побудительных причин для ассимиляции митимае первой категории среди новых подданных Единственного Инки. Наоборот, они, несомненно, гордились возложенной на них миссией — быть распространителями государственного языка, культа «истинного бога», Солнца, трудовых навыков, правил хорошего тона и т. д. Миссия митимае этой категории протекала особенно успешно в областях, вошедших в состав инкского государства мирным путем. Сходную роль играли инкские гарнизоны. В результате в этих областях сравнительно быстро распространялись язык кечуа и многие элементы материальной и духовной культуры.
Далеко идущие этнические последствия имели мероприятия центрального правительства по налаживанию нормального хода производства во вновь присоединенных областях. Разумеется, это делалось не в целях подъема благосостояния их жителей, а в целях развития экономики данных областей и увеличения поступлений в распоряжение господствующего класса и жречества. Как уже указывалось, во вновь присоединенные области направлялись специалисты по ирригации, опытные земледельцы, мастера по изготовлению сельскохозяйственных орудий и т. д. Они приносили с собой новые орудия производства, новые трудовые процессы и трудовые навыки, новые результаты труда и, соответственно, новую терминологию. Тем самым они оказывали существенное влияние на характер материальной культуры и на язык покоренных жителей.
Трудно переоценить такой фактор этнической консолидации, каким являлась языковая политика инков. Несомненно, что еще в ранний период своей истории, реализуя «экспансионистские» устремления, инки пытались внедрить язык кечуа в новых областях государства. Мы уже указывали на некоторые факторы, способствовавшие его распространению, но существовали и другие факторы. Местная знать стремилась овладеть кечуа, чтобы походить на своих господ. Она охотно изучала этот язык в специальных школах. Постепенно государственный язык, руна-сими («язык человека») или кечуа, превращался в «lingua franca», в средство общения между различными этнолингвистическими группами обширного государства. В годы правления Инки-реформатора Пачакутека, прапрадеда Атауальпы, были изданы специальные указы об обязательном изучении языка кечуа всеми жителями Тауантинсуйю. В хронике Инки Гарсиласо мы читаем: «Этот инка (Пачакутек.— Ю. 3.)... увеличил численность наставников и учителей; он приказал, чтобы все господа, имеющие вассалов, военачальники и все индейцы поголовно, какой бы деятельностью они ни занимались, и рядовые воины, и стоящие ниже воинов употребляли бы язык Куско, и чтобы никому не вручались ни бразды правления, ни знаки достоинства, ни владения, если он не будет хорошо знать этот язык. И чтобы этот закон по- настоящему выполнялся, он приказал опытным учителям обучать языку кечуа детей правителей и благородных не только Куско, но и всех провинций своего царства, в которые были посланы учителя для того, чтобы всех граждан, полезных государству, обучали бы этому языку Куско, в результате чего во всем перуанском царстве стали говорить на одном языке...»[122]. Процитированные слова достаточно красноречиво говорят о том, насколько решительно инки проводили политику языковой ассимиляции и какие результаты она имела. Действительно, к моменту появления испанцев на большей части территории страны индейцы говорили на кечуа либо употребляли его в качестве второго языка. Это значит, что постепенно из средства межплеменного общения руна-сими превращался в родной язык населения инкской державы, в язык многочисленной народности кечуа, вбиравшей в себя разнородные этнические элементы.
Аппарат инкской деспотии предпринимал также серьезные шаги, направленные на слияние разнородных элементов духовной культуры многочисленных племен и народностей в единый культурный комплекс на базе кечуанского субстрата. Эти мероприятия были тесно связаны с официальными задачами «экспансии», которые сводились к тому, чтобы заставить «варваров» познать и признать культ «истинного бога» — Виракочи и его материального воплощения — Солнца. Не следует забывать, что на том уровне общественного развития, на котором находились древние кечуа и их соседи, почти все без исключения стороны духовной культуры носили религиозную окраску. Многочисленные мифы о воплощениях и перевоплощениях бога Солнца—Виракочи—Тунапы—Контикси—Пачакамака, гимны в честь главного бога и его земного воплощения — Сапа Инки, предания о божественном, сверхъестественном происхождении инков, изумительные по своему мастерству скульптурные изображения главного бога и бесчисленных духов (уакакуна), космогонические представления о трех сферах, танцы и песни жриц Солнца (ньюст) являлись важным, хотя и не единственным, проявлением духовной культуры древних кечуа. Показательно, что даже трудовые песни были тесно связаны с верой в божественную животворную сущность духа Матери-Земли (Pacha Mama), а в народной драме «Апу-Ольянтай» фигурирует текст молитвы, которую Верховный жрец возносит Солнцу. Очевидно, не в меньшей степени религиозные формы и концепции были присущи духовной культуре племен и народностей, которых подчиняли инки. Далеко не всегда завоеватели низвергали местных богов. Несмотря на ярко выраженную и исторически неизбежную в обществе инков тенденцию к монотеизму, инкские жрецы и правители часто находили место в своем пантеоне для богов новых подданных. Однако посланцы «истинного бога» иногда заставляли покоренные ими племена отказываться от «ложных идолов». И в этом и в другом случае принятие культа «истинного бога» вносило существенные изменения в духовную культуру покоренного населения. В ней появлялась масса новых элементов, заимствованных от культуры племени кечуа.
Ссылки на веления Отца-Солнца служили инкам веским основанием для вмешательства почти во все стороны жизни покоренных племен. Инки устанавливали для них определенный фасон одежды, которая являлась лишь вариантом кечуанских одеяний. Инкское завоевание приводило к исчезновению форм группового брака и к повсеместному введению моногамии для рядовых граждан. На новых территориях строились дворцы, храмы и крепости, в общих чертах повторявшие особенности традиционного кечуанского архитектурного стиля. Инкские торжества, посвященные Солнцу и Луне, затмевали местные праздники. Введение дисциплины труда, свойственной общественным отношениям рабовладельческой деспотии, налагало свой отпечаток непосредственно на психический склад покоренных граждан.
Конечно, различные социальные группы по-разному реагировали на ассимиляторскую политику кечуанских завоевателей. Вожди общин и племен, правители независимых городов и царств, как мы это видели, часто добровольно переходили на сторону инков либо, будучи подчинены силой, признавали инкскую власть, оставаясь на своих местах и превращаясь в одно из звеньев государственного аппарата инкской деспотии. Эти лица стремились как можно больше походить на «детей Солнца» и сознательно делали все, чтобы перенять инкский образ жизни и манеры и обучиться языку кечуа. Они начинали с презрением относиться к обычаям и культуре своего народа и племени. Даже такой серьезный противник инков, как «могущественный Чиму», царь одноименного государства, в конце концов простирается ниц у ног Инки Юпанки, признавая его «истинным Сыном Солнца» и отрекаясь от богов и обрядов своих предков[123]. Правда, хроники[124] и народные традиции[125] сохранили нам имя мужественного Анко Уальо, царя чанков, который несмотря на то, что инки оставили его, как и раньше, управлять своей страной и осыпали милостями и званиями, все же предпочел свободу и с группой своих сторонников бежал из страны. Однако случай с Анко Уальо не типичен. Типичным было верноподданническое служение покоренных вождей Единственному Инке.
Медленно и трудно шел процесс кечуанизации основной массы общинников-землевладельцев на новых территориях страны. Несмотря на всеобъемлющий характер деспотической государственной власти, она все же не могла установить повседневный и круглосуточный контроль за всем населением. Крестьяне-общинники долгое время тайно продолжали придерживаться своих старых религиозных верований и обрядов; их фольклор продолжал носить главным образом локальный характер; в семье, а также при общении с соседями и низшими чиновниками (начальниками пятерок, десятков и сотен) общинники продолжали пользоваться языком своих предков, прибегая к кечуа лишь в редких случаях контактов с вышестоящими властями или путешествия в отдаленные районы страны. Однако давление государственного аппарата было слишком ощутимым; достаточно сказать, что согласно инкскому административному устройству на каждые 10 тыс. семей приходилось 13 тыс. 313 должностных лиц, не считая жрецов и офицеров[126]. В результате к моменту появления в стране испанцев большая часть земледельцев на вновь присоединенных территориях была двуязычна, сохраняя при этом многие локальные этнические черты. Большую стойкость в сохранении своей этнической самобытности проявили скотоводческие племена колья (аймара). Сами формы хозяйственной деятельности у этих племен были таковы, что их повседневная жизнь трудно поддавалась контролю со стороны инкских властей, а влияние земледельческой материальной культуры кечуа не могло быть особенно действенным. Не случайно, что язык аймара занял в Тауантинсуйю второе место после кечуа по числу говорящих на нем.
Те из общинников, которые попадали в число митимае второй категории, были обречены на сравнительно быструю ассимиляцию. В своей массе они враждебно относились к инкам, к их языку, к их обычаям. Однако жизнь этих митимае протекала среди индейцев-кечуа при постоянном общении с ними. Более того, за митимае второй категории был установлен усиленный надзор. Чиновники при этом следили не только за политической благонадежностью переселенцев, но и за ходом их этнической ассимиляции, так как верность Сапа Инке со стороны покоренных племен проявлялась, по мнению чиновников, в том, насколько усердно митимае овладевали языком кечуа, насколько успешно воспринимали религиозные инкские догмы и обряды, насколько усваивали инкские нормы морали, хозяйственные навыки и т. д. Ко времени, предшествующему испанскому завоеванию, большинство митимае второй категории находились на пути полного этнолингвистического слияния с кечуа-инками, хотя в социальнополитическом плане переселенцы и их потомки продолжали составлять особый слой населения. Нет необходимости говорить об этнической судьбе рабов-янакунов, находившихся в личной собственности Единственного Инки, инкской знати и жрецов. Раб везде и всегда принимает язык хозяина, а также в какой-то степени — его религиозные воззрения. Рабу в принудительном порядке навязываются определенные элементы быта и культуры, характерные для повседневной жизни его хозяев, даже если раб хранит в памяти язык, песни, танцы, обычаи и предания своей родины. Поскольку большинство яна- кунов являлись рабами от рождения, то их этническая самобытность была потеряна и они полностью кечуанизировались.
Ремесленники, которых инки свозили в Куско со всех концов державы, также подвергались быстрому процессу кечуанизации. Вообще процесс этнической консолидации в городах протекал намного успешнее, нежели в сельской местности, поскольку в городах находились инкская администрация и жречество, стояли довольно многочисленные инкские гарнизоны и поскольку именно в городах создавались специальные школы по изучению языка кечуа. Помимо городов центрами этнической консолидации следует считать те местности, где производились общественные работы больших масштабов — постройка и ремонт крепостей, дорог, мостов, каналов, дворцов и храмов. На некоторые из этих работ собирались многие тысячи общинников и ремесленников из различных провинций государства. Разноязычные толпы строителей вынуждены были в целях взаимообщения переходить на язык кечуа. К тому же на этом языке отдавались указания и распоряжения, касающиеся строительных работ. Мы оставляем в стороне те группы покоренного населения, которые привлекались к активному участию в работе государственного аппарата, а также в ряды офицерства и жречества. Для этих групп овладение языком кечуа и нормами быта и поведения инков являлось предварительным условием их деятельности на службе инкам.
Было бы неправильно этническое слияние различных племен и народностей Тауантинсуйю представлять как односторонний процесс, как процесс, сводящийся исключительно к кечуанизации. Инки-кечуа неизбежно должны были испытать влияние со стороны подчиненных племен.
Выше уже говорилось о том, что целый ряд божеств покоренного населения был включен в инкский пантеон либо отождествлен с главным божеством инков. Так, с богом Солнца вначале был отождествлен бог страны колья Виракоча, а затем, в более поздние времена, божество приморских районов Пачакамак. Понятно, что одновременно инки заимствовали у покоренного населения элементы мифологии, скульптуры, вокального и хореографического искусства и т. д., связанные с культом упомянутых богов. От кальчакисов инки переняли такую важную сельскохозяйственную культуру, как хлопок; от колья-аймара они заимствовали практику животноводства, от прибрежных народов — искусство мумифицирования и т. д. Сравнение словарей языков кечуа и аймара показывает, что немало терминов было заимствовано инками у колья. Древние кечуа подвергли эти термины определенной трансформации и одновременно с дальнейшей политико-административной «экспансией» распространяли их среди других племен и народов. Таким образом, процесс культурно-этнической и лингвистической консолидации в Тауантинсуйю имел весьма сложный, многосторонний и противоречивый характер. Поэтому термин «кечуанизация» может быть применим лишь с оговорками.
Процесс этнической консолидации, протекавший в Тауантинсуйю, в своей основе носил прогрессивный характер, так как был сопряжен с распространением на огромной территории Андской области более высокого уровня производительных сил и производственных отношений. В результате этого процесса обширная государственная территория Тауантинсуйю превращалась в этническую территорию многочисленной народности кечуа.
[117] Некоторых Единственных Инков следует рассматривать в качестве легендарных персонажей. За именем же Манко Капака, первого Единственного Инки, возможно, стоит целая династия, о чем подробно говорится, например, в хронике Фернандо де Монтесинос (см. библиографию).
[118] Garcilaso Inca de
[119] См., например: F. de Montesinos. Op. cit., p. 7, 94, 101, 103; B. Cobo. Historia del nuevo mundo, t. III. Sevilla, 1892, p. 134,136.
[120] J. Fellman Velarde. Op. cit., p. 153.
[121] Ibid., p. 130.
[122] Garcilaso Inca de
[123] Ibid., p. 239.
[124] Ibid., p. 134.
[125] «Ollantay».
[126] L. E. Valcarcel. Etnohistoria del Peru antiguo.