Отношения экономической зависимости
СОЦИАЛЬНАЯ ДИФФЕРЕНЦИАЦИЯ.
Отношения экономической зависимости
Экономическое положение индейской семьи определялось не только числом лошадей, но и их качеством. Как показало изучение советскими учеными кочевников XVIII—XIX вв. Средней Азии и Казахстана, кочевое хозяйство возможно лишь при определенном составе стада и определенном числе голов скота. Эта же закономерность отмечена и исследователями кочевого хозяйства индейцев Северной Америки. Табун богатого индейца состоял из четырех групп лошадей. Наибольшую из них составляли необъезженные кони. Ко второй группе принадлежали транспортные лошади: вьючные для перевозки мяса, палаток, одежд, шкур; специальные лошади впрягались в волокушу. Третья группа состояла из верховых коней членов семьи, четвертую группу составляли лучшие беговые кони, используемые для охоты, а также военных походов и скачек.
Для ведения хозяйства средней семьи кайова, состоящей из 5 взрослых, по данным Б. Мишкина, необходимо было иметь 10 вьючных лошадей, 5 верховых и 2—3 охотничьих. У черноногих, по данным Дж. Юверса, для обеспечения всем необходимым средней семьи из 5 взрослых (2 мужчин и 3 женщин) и 3 детей нужно было иметь около 12 лошадей: 5 транспортных — 1 для перевозки покрышки палатки, 2 упряжные лошади для перевозки жердей палатки, 2 под вьюки с запасами пищи и утвари; 3 верховые лошади, впрягаемые в волокуши для транспортировки женщин и детей; 2 верховые лошади для мужчин и
2 специально тренированных охотничьих коня. Но кроме этого для нормального функционирования среднего индейского хозяйства необходимо было иметь еще 4—5 лошадей для подмены вышедшей из строя лошади. Для семьи, состоящей из мужа и жены, по мнению информаторов Дж. Юверса, необходимы были 5 лошадей: 2 вьючные, 1 верховая, впрягаемая в волокушу для жены, 1 верховой конь и 1 охотничья лошадь для мужа.
Но далеко не все семьи могли обеспечить себя необходимым минимумом лошадей. Дж. Юверс устанавливает, например, что у черноногих около 25% семей имели менее 6 лошадей. По собранным им данным, в середине XIX в. у черноногих в среднем приходилось по 8—10 лошадей на палатку и по 1 лошади на человека. Сопоставляя эти данные с указанием, что семья из 8 человек нуждалась в 12 лошадях и более, что были индейцы, в табунах которых насчитывалось по 30—100 голов и более, мы получаем наглядную картину резкого имущественного неравенства в этом «эгалитарном» индейском обществе.
Семьи, не располагавшие необходимым для ведения хозяйства числом лошадей, перегружали работой имевшихся у них животных, впрягали в волокуши собак. «Используя меньшее число транспортных и охотничьих лошадей, семья,— как пишет Юверс,— ограничивала свои возможности в заготовке мяса и транспортировке запасов пищи, особенно важной осенью перед поселением в зимнем стойбище. Были семьи, которые не имели хороших, годных для охоты коней, были и безлошадные. Например, бедняки (коон) кайова, по данным Б. Мишкина, редко имели охотничьих коней, часто им недоставало и вьючных лошадей для перекочевок. «Они вынуждены были,— пишет Б. Мишкин,— одалживать их у богатых (энгоп). Но, одалживая лошадь, они должны были следовать за своими более преуспевающими родственниками, теряя в какой-то мере свободу передвижения и выполняя некоторые работы в их хозяйстве». За свою «доброту» богатые кайова требовали от бедняков определенных услуг. Иногда они должны были охотиться для своих благодетелей или, охотясь на их скакунах, отдавать им часть добычи, а также значительное время пасти их табуны. Типичен в этом отношении пример с одним из богатых коневладельцев, которому нужны были кожи для новой покрышки и в то же время он торопился в поход. Чтобы выйти из положения, он дал пять своих охотничьих лошадей бедным родственникам с уговором, что мясо убитых животных они возьмут себе, а все шкуры отдадут ему. Таким путем он приобрел десять шкур за один день и смог отправиться в поход.
Бедные молодые люди занимали лошадей для участия в набеге. Захватив в походе двух лошадей, они возвращали арендованную лошадь ее хозяину и отдавали в качестве арендной платы одного из захваченных в походе коней. Такими походами бедняк мог добиться экономической независимости. Но, богатея, он обязан был регулярно дарить одну-две лошади богатым родственникам, своим прежним «покровителям».
Как сообщает А. Марриотт, у кайова немолодые уже собственники лошадей отдавали хорошую охотничью лошадь в аренду молодым охотникам, не имевшим охотничьих лошадей, взимая с них часть убитой дичи. Нередко молодой воин, отправляясь в поход, нанимал бедного юношу для ухода за своими оставшимися дома лошадьми. Батрак должен был также обеспечивать его родителей пищей и топливом. «Некоторые из бедняков начинали именно с этого,— пишет Дж. Юверс,— становясь затем владельцами лошадей». Ханксы, описывая одно из хозяйств предприимчивого черноногого середины XIX в., сообщают, что хотя табун его был невелик, но он получал большой доход, разводя и специально тренируя лошадей под седло. При нем почти постоянно жили три батрака с семьями, им и их женам он давал пищу и жилище, немного денег на расходы, разрешал пользоваться лошадьми. Кроме того, он содержал пять стариков, которые жили в палатках вблизи от него и которым время от времени он давал старые одежду и одеяла. В то время как их внуки пасли лошадей, старики развлекали хозяина, рассказывая ему племенные предания. Они сопровождали его на праздники Солнца и Табака, составляя как бы его свиту, где жили в его палатке и где им перепадало кое-что из пищи сверх обычной.
По данным Юверса, в прошлом столетии один из богачей черноногих по имени Многолошадный для ухода за своим табуном пользовался трудом 10 молодых людей и более. При перекочевках он также сдавал лошадей в аренду безлошадным. В других случаях табуны богачей перегонялись под надзором мальчиков из своих семей, часто усыновленных сирот, или нанятых из других семей, которым давали за услуги по жеребцу.
Таким образом, нехватка лошадей в хозяйстве вынуждала индейцев арендовать их у богачей или идти к ним в батраки. Складывались две категории экономически зависимых людей:
1) арендаторов, имевших сколько-то лошадей, но у которых не было, например, охотничьей лошади или недоставало лошадей под вьюк, и
2) работников-батраков, которыми становились безлошадные.
Последние включались в хозяйство богатея, и эксплуатация их облекалась в формы родственной взаимопомощи. Внутри большесемейной общины они работали за кров, пищу и одежду, причем труд всех членов семьи бедняка использовался в этом хозяйстве. Они оставались еще в принципе свободными, хотя есть указания на попытки богачей закрепить в своем хозяйстве батраков-родственников, используя для этого узы родства. Широко применялся в этих целях также институт усыновления сирот.
Иногда безлошадные уходили из степи в лесную зону для промысла пушнины и пешей охоты на мясного зверя.
Таким образом, на основе неравенства в отношении собственности на лошадей как основного орудия производства в кочевом индейском хозяйстве начали развиваться отношения эксплуатации и экономической зависимости. Но они облекались еще в формы родственных взаимоотношений, родовой взаимопомощи. Богач, используя труд бедняков, изображал это как помощь сородичам. «Родственные связи,— писал Б. Мишкин о кайова,— служили стимулом для богачей помогать бедным родственникам, а ответные услуги бедняков облекались в родственные обязательства и не относились к категории наемного труда».
Владельцам больших табунов необходимы были дополнительные рабочие руки. Их поставляли рабы и бедняки-сородичи. Как отмечают Ханксы, «кандидатами в батраки были сородичи либо свояки». Родство использовалось как приемлемая оболочка отношений эксплуатации.
Наряду с эксплуатацией общинников у большинства коневодов-номадов были рабы, лично несвободные; труд рабов использовался в коневодстве, а рабынь — в домашней переработке продуктов охоты. Особенно ценился труд кожевниц.
Как форму коллективизма в распределении широко принято объяснять общераспространенную в степях практику одалживания богатыми индейцами специально тренированных охотничьих лошадей своим менее удачливым соплеменникам. Не говоря уже о безлошадных, даже индейцы с небольшим числом лошадей не всегда имели хорошую охотничью лошадь и вынуждены были одалживать ее у богатых, особенно на время летней охоты.
Богатые коневладельцы держали в своем табуне значительно больше объезженных и тренированных для охоты и транспорта лошадей, чем необходимо было для удовлетворения нужд их семьи. Это объяснялось обычной практикой богачей давать этих лошадей в пользование менее удачливым для охоты и перекочевок или нанимать безлошадных молодых людей на сезон охоты «за пищу и заботу» (по словам черноногих).
Практика аренды охотничьих лошадей была широко распространена у степных племен. Некоторые богачи держали в своем табуне до 10 охотничьих коней, используя их как средства эксплуатации бедняков. Тиксиер писал, например, об оседжах, что «чем больше лошадей имел дикарь, тем большее число охотников он мог послать для охоты на бизонов». К- Левелин и Хобель сообщают о чейенке, которая давала лошадь для охоты и получала за это одну-две шкуры. У арапахо плата за аренду также варьировала. Боллер писал о манданах и хидатса, что у них богач всегда мог пользоваться услугами хорошего охотника, отмечая, что человек, лишившийся лошадей, шел в охотники к богатому лошадьми сородичу, который давал ему время от времени шкуру бизона как плату за работу. Со временем он мог надеяться восстановить свое хозяйство. О практике аренды лошадей как охотничьих, так и вьючных убедительный материал собрал Дж. Юверс. Вместе с тем он отмечает, что у всех даже самых богатых лошадьми племен щедрое использование лошадей для блага бедных расчищало путь к социальным и политическим отличиям. Здесь действовала в распределении еще древняя традиция коллективизма, правда уже значительна редуцированного.
Практиковалась также аренда вьючных лошадей для перевозки палаток и имущества во время перекочевок. Для этой цели богатые индейцы держали в своем табуне больше вьючных лошадей, чем это было необходимо для перекочевки их семей. Бедняк, имевший одну лошадь, обычно перекочевывал пешком, погрузив на лошадь свое имущество и детей, используя собак для транспортировки жердей палатки. Однако многие из бедняков вынуждены были одалживать лошадь у богачей-родичей, вождей. Как они возмещали затем свой долг богачу,— установить трудно. Но о том, что рента за такую аренду взималась, говорят, например, сообщения, что бедняков-стариков, не способных ее внести, оставляли часто на старом стойбище на произвол судьбы. Об этом же говорят слова информаторов Юверса, что «ленивому бедняку в аренде вьючной лошади отказывали». Слово «ленивый» в данном случае подразумевало, очевидно, человека, неспособного уплатить ренту. Оплата аренды лошадей вообще не была еще строго определена, что говорило, несомненно, о ранней форме аренды. Например, один из информаторов Юверса, говоря о своем отце, дававшем коней беднякам, отмечал, что «заранее плата за использование лошади не оговаривалась. Если арендатор ценил это, то давал отцу много лучших кусков мяса убитых им животных. Но если человек отличался скупостью и не предлагал мяса моему отцу, то в следующий раз он получал отказ... Если случалось с лошадью несчастье во время охоты, то если одалживаемый был честным, положительным человеком»... ему все прощалось, с безответственного же человека требовалось возмещение лошади.
Широко распространена трактовка этой аренды как проявления первобытного эгалитаризма. По словам Уалласа и Хобеля, например, команчи «давали лошадей в свободное пользование неимущим соплеменникам». Однако скрупулезно собранные Юверсом сведения об этой практике у различных племен убедительно опровергают эту точку зрения. Юверс подчеркивает, что сдача в аренду лошадей диктовалась личными интересами богатых семей, которые преследовали цель увеличения производства продуктов охоты для обмена их на лошадей и на товары фабричного производства. Эта форма эксплуатации, носившая еще видимость первобытно-родовой взаимопомощи, вообще широко распространена у скотоводческих народов других частей света. Аналогии ей мы находим, например, у ненцев, эвенков, якутов и кочевых скотоводов Средней Азии, Алтая, Аравии и Африки.
Бесплатная работа бедняков в хозяйствах крупных оленеводов за питание и одежду отмечена, например, М. М. Бродневым у ненцев. Им описан обычай «подерно», это отдача богатым оленеводом оленей в пользование на определенный срок малооленному ненцу за арендную плату. Аналогичная практика описана И. С. Гурвичем у якутов. «Отношения зависимости и эксплуатации среди оленекских и анабарских якутов,— пишет И. С. Гурвич,— складывались не на основе владения охотничьими угодьями, а на основе частной собственности на оленей... 'Слабо обеспеченные оленями хозяйства неизбежно попадали в зависимость к владельцам крупных стад и жестоко эксплуатировались. Однако все формы эксплуатации выступали под оболочкой родственной или родовой «помощи». Маломощные хозяйства брали у богатых родичей оленей на сезоны охоты и за это расплачивались пушниной... Бедняцкие хозяйства, потерявшие своих оленей и не имевшие возможности охотиться самостоятельно, вынуждены были кочевать совместно с крупными оленеводами. При этом тяжесть охраны стад падала на неимущих. К совместному кочеванию бедняков принуждали и сами владельцы крупных стад, опутав их долгами и «услугами».
Эти же явления описаны Никульшиным у оленеводов эвенков. Они прослеживаются у всех кочевников-скотоводов.