Аборигены Панамы

До появления испанцев на Панамском перешейке индей­цы племени гуайями занимали его большую часть. Сейчас их «владения» не составляют и 1/100 прежних площадей, а самих индейцев насчитывается лишь около 43 тыс. человек. Это все, что осталось от некогда крупного народа, возглавившего в начале XVI века борьбу корен­ного населения с конкистадорами. В ходе ее широкую известность приобрело имя вождя индейцев — Урраки. Под его началом гуайями действовали смело и изобрета­тельно и испанцы несли чувствительные потери. Им не помогали даже «стрелявшие огнем» мушкеты, неизвест­ные индейцам.

Однако в одном из кровопролитных столкновений Уррака попал в плен. Закованного в цепи, его доставили в прибрежный город Номбре-де-Диос, а оттуда в Испа­нию. Там плененного индейца возили по городам и по­казывали населению как «экзотический экспонат». После нескольких лет неволи Урраке удалось бежать из-под стражи и вернуться в конце концов на родину. Он собрал большой отряд и снова вступил в борьбу. Используя так­тику неожиданных ударов, Уррака наносил такие чув­ствительные удары испанцам, что они предпочли на время оставить гуайями в покое. После смерти вождя индейцев в 1531 году испанцы возобновили наступление. Силы были неравными. Племена редели. Одни индейцы попадали в рабство. Другие гибли в схватках с конкистадорами. Оставшимся в живых удалось уйти в труднодоступные районы. С тех пор прошло немало времени, но память о «первом панамском партизане», как его называют в стране, жива. Его именем названа государственная радиостан­ция в Верагуас и выпущена монета с изображением ин­дейского вождя.

В наши дни основная часть гуайями продолжает жить в горно-лесистых районах провинций Чирики, Бокас-дель-Торо и Верагуас. Группы семей занимают круглые соломенные жилища с соломенной конической крышей. Их ставят обычно на расчищенных от растительности холмах. Поселки таких «боио» разбросаны по сельве. Они фактически изолированы от внешнего мира, а в дождливый сезон из-за наводнений превращаются в ос­тровки без связи с ближайшими соседями. Регулярные контакты с ними возобновляются с окончанием дождей.

Как только просохнут лесные тропы, индейцы начина­ют готовиться к трехдневному празднику, который с пол­ным правом считается главным событием года в жизни гуайями. Специальные партии охотников уходят в сель­ву, чтобы обеспечить будущих гостей большим количе­ством мяса. Накапливают запасы другой еды. Настаи­вается «чича» — хмельной напиток из сока сахарного тростника, жареных бобов какао и перебродивших зе­рен кукурузы. Ферментом служит слюна девушек, раз­жевывающих зерна, которые затем собирают в специаль­ных кувшинах. Для приготовления напитка привлека­ются буквально все девушки поселка, и они трудятся не один день.

Заблаговременно «рассылаются» приглашения. Этим делом занимается организатор праздника. Им становится глава наиболее состоятельной семьи, который может взять на себя обязательство кормить и поить в течение трех дней большое число гостей, рассчитывая таким об­разом завоевать признательность своих соплеменников. Он направляет в различные районы страны специальных посыльных. Те несут с собой по нитке с завязанными узел­ками. Их число означает дни, оставшиеся до праздника. Если приглашение принято, то ответ сообщается через другого посыльного такой же завязанной узелками нит­кой. А от той, что остается, каждый день отрезается один узел. Так приглашенный узнает, когда ему надо соби­раться в дорогу.

До этого он должен также сообщить, желает ли в спе­циально отведенный день праздника померяться силой и ловкостью с другими гостями. Индейцы в Бокас-дель-Торо оповещают о своей готовности принять участие в игре «бальсерия» (давшей название всей церемонии празд­ника) при помощи огромных морских ракушек. Этот созданный природой «музыкальный инструмент» может издавать густой протяжный звук. На посланный таким образом вызов соседа обычно дают ответный сигнал, и над сельвой долго разносится лесное эхо...

Праздник индейцев сегодня проводится так же кра­сочно, как и в XVII веке, когда на нем впервые побывали европейцы. Гуайями не возражают против присутствия посторонних, но тем следует запастись собственной едой р напитками. Первый день приглашенные отводят на размещение и встречи с индейцами из других мест. Для таких случаев женщины украшают себя ожерельями «ча- кирос» из цветных бусинок. Мужчины не отстают от них в стремлении украситься. А чтобы время в беседах про­ходило приятно и незаметно, разговоры сопровождаются музыкой флейт «окаринас», сделанных из костей жи­вотных и различных пород деревьев.

Вечером следуют обильные угощения. А на рассвете второго дня начинается собственно «бальсерия». Игра ведется с использованием полутораметровых легких и крепких палок из бальсы. Их заготавливают заранее, сушат, закругляют с обоих концов — и для состязания в ловкости все готово. На ровное место выходят два человека. Они останавливаются на некотором расстоянии: один — лицом, а другой — спиной друг к другу. Первый швыряет палку, стараясь попасть ею по голени соперника, а стоящий спиной, глядя через плечо, пытается угадать, когда ему надо подпрыгнуть, чтобы увернуться от ле­тящей «биты». Потом они меняются ролями. В этой игре могут участвовать до 150 пар, разгоряченных «чичей». Вальсовые палки летят мимо и в цель. Они бьют по ногам, наносят синяки и нередко увечья. Опасное состязание продолжается, пока у собравшихся есть силы.

Третий день посвящается залечиванию ран, торговле и новым встречам со знакомыми. Затем приходит пора собираться в обратный путь. Некоторые индейцы воз­вращаются домой одни. Их жены отдали предпочтение победителям «бальсерии» и вместе с ними уходят ранним утром по горным тропам к новому очагу.

В Панаме живут еще два небольших по численности индейских народа. К одному из них можно попасть прямо из центра столицы. Между 50-й улицей и побережьем Панамского залива расположен небольшой аэродром. Раньше здесь стояли в основном легкие самолеты частных компаний. Сейчас большинство ангаров Пайтильи (так называются эти воздушные «ворота» страны) принадле­жит государственным учреждениям — Министерству об­щественных работ, Институту электроэнергетики и др.

Много и коммерческих аэротакси. Они первыми выка­тываются на взлетную полосу в предрассветной мгле и последними возвращаются на аэродром. Они незаме­нимы для некоторых районов, хотя и не столь отдаленных, но почти недоступных для других видов транспорта.

Чтобы попасть в один из этих районов — на архипе­лаг Сан-Блас, мне пришлось воспользоваться таким воз­душным такси. Наступил тот кратковременный переход­ный период, когда уже не было зимних каждодневных дождей, а лето еще не пришло, хотя уже чувствовалось его знойное дыхание. Время для воздушных путешествий было идеальным.

Один за одним невыспавшиеся горожане и туристы подкатывали на разнокалиберных такси к еще закры­тому зданию авиакомпании. С рассветом появился лет­чик. На клочке бумаги он отметил имена пассажиров и пригласил в самолет, который, очевидно, подлежал спи­санию в самое ближайшее время.

Разгоняемся и взлетаем в сторону Панамского залива. Справа остаются высотные дома столицы. Наш самолетик устремляется в голубое пространство над Тихим оке­аном. Затем, как будто вспомнив, что нас ждет Атланти­ческий, по крутой дуге возвращается к материку, покры­тому зеленым ковром сельвы, и берет курс на архипелаг Сан-Блас. Для этого ему надо пересечь Панамский пе­решеек. Внизу холмы постепенно собираются в горную гряду, которая поднимается впереди сплошной стеной. Над ней громоздятся темные тучи, отчего препятствие кажется еще более грозным.

Говорят, что отсюда в ясную погоду можно увидеть сразу оба побережья Панамы. Но мы ничего не видим. Пилот связывается с аэродромом. Из-за натужного рева нашего единственного мотора не слышу, о чем он гово­рит. Но становится как-то неуютно по мере того, как лет­чик наваливается всем корпусом на рычаг управления и начинает искать окно в серо-белом покрывале облаков над горной грядой. Мы ныряем в один просвет, затем — в другой, и перед нами внезапно открывается береговая линия атлантического побережья Панамы. А вдоль нее сверкающие на солнце горошины — их около 300. Это острова архипелага Сан-Блас, где живут индейцы куна.

Наш получасовой перелет заканчивается. Самолетик снижается и садится на узкую асфальтовую полоску, которая перечеркивает остров. Неловко, как галка, под­прыгивая, он останавливается у самой кромки воды.

Мы на Порвенире — одном из островов архипелага. Вок­руг, как писала чилийская поэтесса Габриела Мистраль, «поднимаются над кругозором, с обнаженными шпага­ми листьев, королевские пальмы дозором». Стройные и высокие, они стоят шпалерами, словно президентская гвардия. Около самолета меня ожидает владелец гости­ницы. Рядом с ним две женщины. Сразу бросаются в гла­за пестрые блузки и множество украшений. Для одного из них нашлось место даже в носу. Рассказывают, что этот обычай стал общепринятым после того, как предводи­тель индейцев Тамир Сон Пон, вернувшись из дальних странствий, однажды увидел, что его молодая жена це­ловала индейца, отличившегося в этом походе и завое­вавшего уважение своих соплеменников. Предводи­тель рассердился и велел проколоть ей перегородку носа к повесить кольцо такого размера, чтобы оно мешало раздавать поцелуи. Он распорядился провести подобную процедуру со всеми остальными женщинами племени. С тех пор новорожденным девочкам куна сразу же про­калывают нос и вдевают колечко.

Женщины куна в праздничной одежде возле самолета представляли столь яркое зрелище, что я сразу пускаю в ход фотокамеру, но тут же слышу голоса: «Двадцать пять, двадцать пять». Машу рукой, что готов платить по двад­цать пять сентаво за каждый снимок, и продолжаю щел­кать затвором. Позднее, при посещении других островов, слова «вейнте синко» (двадцать пять) раздавались на каждом шагу. Их выкрикивали малолетние дети и взрос­лые. Складывалось впечатление, что это — первые испан­ские слова, которым учат детей куна некоторые дельцы, связанные с привлечением туристов на острова. Они наживаются на красотах Сан-Бласа, а индейцев толкают на попрошайничество.

Хозяин гостиницы — наш гид. Он рассказывает о по­рядках на островах. До недавнего времени индейцы стре­мились не допускать сюда посторонних. Затем в силу растущих связей с материком и развитием туризма остро­ва были открыты для посещений. Куна тоже стали чаще выезжать на перешеек. Для этого нужно получить раз­решение у своих «саилас» (старост), а затем на остро­ве Порвенир, где существует миграционная служба, предъявить полученный пропуск, чтобы сесть на са­молет...

Население архипелага насчитывает около 24 тыс. че­ловек. Еще полторы тысячи куна живет в районе Байяно, в провинции Дарьен. Гид говорит, что молодежь, уез­жающая на учебу в город, обычно не возращается об­ратно и индейские общины на островах заметно стареют. Куна во многих отношениях отличаются от остальных групп коренного населения страны. Самое очевидное различие — в цвете кожи. Она у них словно обожжена солнцем — воспаленно-красная, а не просто смуглая, как у остальных индейцев. Кроме того, среди куна много альбиносов. Индейцы называют их «лунными людьми», У куна свои традиции и мифы. Они поклоняются солнцу, господствующему над землей, которую, по их представ­лению, птицы слепили в виде гнезда, подвешенного на больших и толстых палках, а те упираются в два высоких холма, что находятся на краю света. Куна считают, что огонь человек получил от ящериц, а они украли его у ягу­аров. Море? Оно возникло, согласно индейскому мифу, когда белки свалили очень высокое дерево в большую реку и от запруды образовался гигантский водоем. Из листьев этого «древа жизни» получилась рыба, из коры — кайманы, черепахи и игуаны...

На катере нас повезли на два близлежащих острова — Уличувала и Налунега. Здесь куна под мелодичные зву­ки индейской свирели показывают туристам свои танцы. Около хижин выставлены на продажу легкие гарпуны для «охоты» за рыбой, поделки из дерева. А мальчишки просят сфотографировать их... за деньги. Изображая обезьян, они ловко взбираются по гладкому стволу к вершине высокой пальмы, с пирса ныряют в прозрачную прибрежную воду. И все это сопровождается выкриками: «Мони, мони» (искаженное английское «money» — деньги). Их фотографируют, им бросают деньги. А мне становит­ся не по себе.

Прибывающим на острова туристам предлагают дер­жаться вместе, соблюдать установленный здесь порядок и не отклоняться от смотровой тропы. Толкаемый любо­пытством журналиста, выхожу за нее. В тени хижин сидят пожилые женщины и шьют на руках блузки «мола». Этому искусству они учатся с детства и за долгие годы практики достигают очень высокого мастерства. Они нашивают на раскрой блузки разноцветные кусочки ма­терии самой различной конфигурации. В результате по­лучается «мола» с ярким рисунком, отображающим окру­жающий мир индейцев или их фантазии. Эти изделия — неотъемлемый атрибут праздничной одежды женщин куна. Блузки охотно покупают туристы. Но зарабаты­вают на этом в основном перекупщики-посредники, представляющие себя некими «благодетелями» индей­цев.

Женщины приветливо предлагают зайти в дом — спле­тенную бамбуковую хижину, где в центре на песчаном полу разведен очаг из трех поленьев и варится обед из тапиоки и бананов. Под крышей из сухих пальмовых листьев сидит на жердочке попугай. Его поймали в сельве на материке, и он стал полноправным обитате­лем жилища куна. Но нередко их ловят специально для продажи туристам, чтобы иметь хоть сколько-нибудь наличных денег.

«Я стара, и мы очень бедны»,— говорит другая жен­щина. Ее жилье примостилось на самом краю острова. Ради двадцати пяти сентаво она разрешает сфотографи­ровать, как она стирает белье, как индейцы толкут в сту­пе маис. Рядом, уткнувшись носом в песок, лежит лод­ка, куна делают их двух типов. Одни — узкие с неболь­шой осадкой; они предназначаются для поездок на ма­терик. Другие, более широкие, нередко под парусом, используются для рыболовства. Лодки выдалбливают из цельного ствола красного дерева или из «испанского» кедра — седрело. Под руководством опытного индей­ского умельца их делают на том месте, где повалили вы­бранные деревья. По местному поверью, для рубки при­годен не всякий день. Его надо уметь выбрать в зави­симости от расположения луны, иначе в срубленном дереве заведутся жучки, которые быстро уничтожат лод­ку...

К тому месту, где мы разговариваем, подошла еще одна женщина. Резким и сильным движением она спих­нула индейский челнок вводу и проворно села на дно. В руках у нее появилось короткое весло из «желтой ли­ственницы». Я сделал попытку сфотографировать ее. Женщина обернулась и крикнула: «Вейнте синко». Рассто­яние между нами увеличивалось. Она вела лодку так, что была видна лишь ее спина. Женщины куна прекрасно владеют веслом. Ежедневно они отправляются на лод­ках к материку за водой. Там ее набирают из рек и до­ставляют домой в сосудах, выдолбленных из тыкв. По­требление воды на островах сознательно ограничивает­ся. Вместо чистой воды предпочтение отдается напит­кам, к которым примешивают бананы, маис. В западной районе архипелага в последнее время куна стали собирать дождевую воду в стеклянную и пластмассовую посуду, которую они покупают у заезжих торговцев. На дру­гих островах такой привычки еще нет.

Днем на Сан-Бласе остаются только женщины да не­мощные старики. Мужчины уезжают на материк, где они занимаются подсечно-огневым земледелием. На остро­вах, за исключением наиболее крупных, необходимых для этого площадей нет. Поэтому индейцам выделены участки на побережье перешейка. Куна расчищают хол­мы от тропической растительности, срезают буйные тра­вы, вырубают кусты, валят деревья — нужные оттаски­вают к берегу, а все остальное, после того как высохнет на солнце, сжигается. Обычно это делают в апреле. В мае ведется сев. В июле — начале августа индейцы собира­ют урожай маиса. Затем начинается подготовка ко вто­рой посевной, которую проводят в октябре, а урожай со­бирают через три месяца.

Расчищенные участки куна используют одновременно для посадки нескольких культур. На тех же маисовых полях можно увидеть и фруктовые деревья, и ботву ма­ниока. По берегам рек индейцы выращивают бананы, кокосовые пальмы, апельсины, авокадо, манго и сахар­ный тростник. Кокосовые пальмы высаживают на полях, ранее использовавшихся под маис или рис. Такие план­тации есть и на островах. Обычно они принадлежат одной семье, но могут принадлежать и всем жителям острова или кооперативу. В таком случае собранные плоды идут на продажу, а выручка делится поровну.

Кокосовые пальмы на Сан-Бласе дают наибольшее количество орехов в стране. Самые богатые урожаи со­бирают на островах восточной части архипелага. Там ведется активный обмен орехов на промышленную про­дукцию, которой торгуют колумбийские коммерсанты. Раньше средняя по размерам плантация давала от 7 до 10 тыс. орехов. В последнее десятилетие урожайность ко­косовых пальм сократилась почти наполовину.

На Сан-Бласе кокосовый орех — важный продукт пи­тания. Он ежедневно появляется на столе в том или ином виде. В пищу идет белая масса, которая пережаривается вместе с бананами, рисом, рыбой и составляет главное блюдо дня. Орех настолько ценят на островах, что иног­да он заменяет деньги. Индейцы идут в лавку, нагрузив­шись зрелыми плодами, и обменивают их на необходи­мые продукты и вещи.

К вечеру с материка возвращаются мужчины. По кре­стьянской привычке по пути прихватывать с собой все, что может пригодиться дома, они везут несколько гроздей спелых дикорастущих бананов, кокосовые орехи, дро­ва. Если есть время, то индеец соберет лечебные травы или семена, из которых делают прекрасные женские бусы. Растительный мир — это «аптека» куна. Ему помогают ориентироваться в ней «неле». Так называют всех индей­ских лекарей. Они пользуются привилегированным по­ложением на архипелаге, и на них смотрят как на при­рожденных руководителей общин.

Подобных врачевателей немного, так как индейцы считают, что «неле» нельзя стать, им надо родиться. Ины­ми словами, при рождении должны быть отмечены оп­ределенные признаки, которые по традиции считаются необходимыми для того, чтобы ребенок — независимо от пола — со временем мог стать «неле». Познания ле­каря он получает, учась у взрослого и уже признан­ного специалиста в области народной медицины. Они подразделяются на три категории: на знахарей, «инна- туледи» и «абсогеди». Все они должны знать целительную силу трав. Но первые, кроме того, умеют петь духам пес­ни и тем самым, по мнению индейцев, оказывать помощь больным. Вторые действуют заговорами, используя для этого самые различные предметы: кости зверей, камни, бумагу, битое стекло и даже брошенные туристами лам­почки-фотовспышки разового пользования. А третьи спе- циализуются в проведении ритуальных церемоний, при­званных остановить распространение эпидемии среди членов общины. В таком случае, по распоряжению «абсо- геди», на остров не допускают посторонних. Жителей со­бирают в одном помещении, где выставляют изготовлен­ные из бальсы фигуры, символизирующие различных духов, чтобы отпугнуть болезнь. «Абсогеди» произносят заклинания.

Все участники церемонии курят табак. Но как пра­вило, этого бывает недостаточно, чтобы справиться с бе­дой, и тогда по просьбе индейцев панамские государст­венные власти направляют на острова профессиональных врачей...

А в обычные дни после ужина жители поселка соби­раются в специально отведенном просторном помещении. Там ежевечерне рассматриваются все происшествия, тре­бующие вмешательства старейшин и «саилас». Послед­ние занимают места в развешанных гамаках, а остальные рассаживаются на деревянных скамейках. Этот «суд» нередко рассматривает и семейные неурядицы. Виновных, по общему решению, могут оштрафовать или наказать розгами. Вопросы, касающиеся всей общины,— право­вые, религиозные, санитарные и другие — выносятся на Генеральный конгресс куна. Его проводят по меньшей мере два раза в год с участием всех взрослых индей­цев.

Управление Сан-Бласом осуществляется в соответ­ствии с хартией индейцев, признанной панамскими госу­дарственными властями в 1953 году. До этого буржуаз­ные правители Панамы стремились полностью подчи­нить куна, лишить их автономии, завоеванной ими еще в борьбе с испанскими конкистадорами. В 1925 году ин­дейцы подняли восстание и перебили расквартированных на островах панамских полицейских. После усмирения мятежников были разработаны документы, определяю­щие взаимоотношения индейцев с центральным прави­тельством. Они постоянно дополняются новыми согла­шениями.

Авторы рекламных проспектов о Сан-Бласе пытаются представить архипелаг идиллическим местом. Им вторят те руководители куна, которые любят говорить о своей решимости, «заботиться о сохранении традиций, хоро­ших привычек индейцев». А газеты пишут о бурных Ге­неральных конгрессах, на заседаниях которых поднима­ются вопросы о недемократических формах правления в индейских общинах. Старейшины, как отмечалось в одном из таких выступлений, проводят большую часть времени в городах, не советуются с народом и действуют в личных интересах, расходящихся с интересами куна. Разоблачались случаи преследования учителей, молодых вожаков индейцев, требующих перемен в жизни. Пока эти проявления противоречий, свидетельствующие о том, что далеко не все так спокойно на Сан-Бласе удается затушевать. Но надолго ли? И какое будущее ожидает куна? Эти вопросы задавал я себе, улетая с острова Порвенир.

В панамской столице мне довелось познакомиться с выходцем с острова Нарагана, 33-летним индейцем-ком- мунистом Хосе Валентином. «Нас очень беспокоит,— сказал он,— использование архипелага частными тор­говцами в коммерческих целях и попытки превратить индейцев в профессиональных попрошаек. Мы внима тельно изучаем этот вопрос в партии. Ясно, что Сан-Блас привлекает туристов, но все, что связано с их приемом Должно быть поставлено под контроль местного населения — индейцев. И мы должны открыть наши острова прежде всего панамцам — рабочим и крестьянам».

Хосе Валентин рассказал, что выдвинутое на одном Генеральном конгрессе предложение о большем привле­чении на острова туристов было провалено старейшинами, так как одновременно шла речь о том, чтобы туризм при­носил выгоду панамскому народу, и в частности индей­цам, а не отдельным предпринимателям. Эта мысль пу­гает дельцов, стоящих за спинами старейшин куна.

«В создании туристического дела на Сан-Бласе,— про­должал Хосе Валентин,— видимо, следует согласиться с долевым участием частного капитала, но мы, куна, должны будем осуществлять тщательный контроль. Как показывает опыт, бывает туризм, который превращает индейцев в обитателей зоопарка, и этого терпеть нель­зя. Мы всегда будем заботиться о достоинстве и правах нашего народа».

Сейчас довольно большое число индейской молодежи имеет среднее образование. На острове Налунега я видел юношей и девушек куна, слушавших пластинки с запи­сями классической музыки. С 1972 года Сан-Блас на­правляет в Национальную ассамблею страны трех своих депутатов. Молодежь островов включается в общест­венную и политическую жизнь страны. «Я,— сказал Хосе Валентин,— воспитывался на истории моего по­селка, на примерах борьбы моего народа. Я убежден, что сначала человек просто ищет правду, а потом путь борьбы за нее делается целью его жизни. То же самое произошло со мной. В 1964 году я приехал из Сан-Бласа в город Колон на работу. Там я познакомился с другим индейцем куна, который уже знал больше меня. Он был коммунистом. Наша дружба помогла мне понять учение марксизма-ленинизма, стать членом Народной партии Панамы. Потом товарищи направили меня на партий­ную учебу».

Так индеец с Сан-Бласа стал политическим деятелем страны. Он отстаивает не только интересы своего ма­лого народа, но и всех панамских трудящихся. «У куна,— сказал в заключение беседы Хосе Валентин,— свои тра­диции, фольклор, свой язык. Но мы — составная часть панамского общества, и наше будущее тесно связано с борьбой и судьбой всего панамского народа. Наш вклад в национально-освободительное движение будет расти.

Самая малочисленная группа коренного населений Панамы — индейцы чокое. Их осталось всего около 7 тыс. человек. Они живут в провинции Дарьен, у самой гра­ницы с Колумбией. Это — край сельвы, бездонных болот и значительных богатств — минеральных и лесных. Ин­дейцы издавна мыли здесь золото. Но по сей день они хранят золотоносные места в тайне. Некоторые из этих месторождений (а возможно, что это новые) все-таки были открыты. Так, на реке Тукеса в труднопроходимой сельве создан прииск, где можно, по оценкам геологов, рас­считывать на добычу золота примерно в 1/4 млрд. долл.

Добраться до глубинных районов Дарьена можно либо по воде — сначала вдоль берегов Панамы, а затем по ре­кам, либо по воздуху. Один путь долгий, а второй не всегда надежный, так как зависит от желания и готов­ности индейцев расчищать и содержать в порядке уз­кую полоску земли в сельве — «аэродром» для легких самолетов. Когда по приглашению руководства Нацио­нальной гвардии Панамы группа иностранных журна­листов отправилась в такое путешествие, ее участникам стало ясно, что лишь военные летчики могут совершать подобные акробатические трюки с посадкой и взлетом. Нам повезло: мы добрались до одного из поселений чокое без особых приключений.

Жилища индейцев — это просто деревянные помосты на сваях с соломенными крышами конической форму. Дома ставят по берегам рек небольшими группами в от­далении друг от друга. Чокое — заядлые рыбаки. Однако ни удочек, ни сетей они практически не знают. Рыбу бьют гарпунами. Но основное их занятие — охота. Сей­час эти прирожденные охотники нередко пользуются ружьями, а еще некоторое время назад они отдавали пред­почтение луку. В схватках со своими врагами применяли отравленные стрелы. Яды они получали из трав, корней некоторых растений. В ход идут также змеи, пауки и ско­рпионы. Но особо опасен, по мнению индейцев, яд «жел­тых лягушек». Смазанные им стрелы, как убедились ис­панские конкистадоры и индейцы других племен, были страшнее пуль мушкетов.

У чокое нет постоянных вождей. Им требовались пред­водители лишь на время военных набегов, которые они совершали, главным образом на индейцев куна. Но пос­кольку вражда между этими малыми народами Панамы прекратилась, предводителей больше не избирают.

Чокое — мужчины и женщины — почти ежедневно за­нимаются раскрашиванием своего лица и тела. Для этого они используют краски природного происхождения. Од­ним красящим веществам, полученным из трав, коры деревьев, индейцы приписывают целебную силу, другим— свойство отпугивать от обнаженных рук и ног насекомых, которых в сельве множество. Одежда чокое предельно проста. Мужчины носят набедренные повязки. Женщи­ны — лишь кусок ткани, обернутый вокруг бедер. К укра- шениям, как это ни странно, испытывают пристрастие не женщины, а мужчины. Они любят большие по размеру браслеты и серьги, которые надевают в торжественных случаях.

Выпадение чокое из общего потока жизни в Панаме, их социально-экономическая отсталость, примитивная ма­териальная культура, по-видимому, частично объясня­ются изолированностью провинции Дарьен. В 70-х го­дах военные власти начали освоение этого края. На реке Байяно поднялась плотина гидроэлектростанции для снабжения электроэнергией панамской столицы, а приле­гающий к ГЭС район площадью около 500 тыс. га решено использовать для комплексного экономического разви­тия. Здесь заложены плантации сахарного тростника и риса, построены сахарный и лесопильный заводы. Этот хо­зяйственный план имеет существенное значение не только для Дарьена, но и для всей страны. Приступая к его осу­ществлению, государственные власти понимали, что речь должна идти о коренной перестройке жизни местного населения. И строительство производственных объектов в сельве по мере возможности увязывалось с обеспече­нием индейцев соответствующим жильем, медицинским обслуживанием и школами.

Но такой переломный момент в жизни населения чрез­вычайно сложен и обычно не проходит гладко. Когда в Дарьене в связи с заполнением водохранилища ГЭС на реке Байяно встал вопрос о переселении индейцев в дру­гие места, одни группы чокое долго отказывались поки­нуть свои жилища, не веря, что вода дойдет до них, и полагая, что в худшем случае они могут укрыться на Холмах. Другие сразу подчинились. Согласившимся на переезд власти оказали помощь в строительстве жилья на новом месте. Но с индейцами, которые перебрались на новое местожительство, в Эль-Парти, стало твориться что-то неладное. Сначала без видимой причины начали рыдать несколько женщин, а затем коллективная истерия захлестнула весь поселок. Власти вынуждены были на­править в сельву группу врачей. Стало ясно, что индей­цы настолько сильно привязаны к родным местам, что их психика не выдержала такого резкого «отторжения». И представители коренного населения Панамы стали с еще большей настойчивостью отстаивать свои исконные земли. «Если Вам нужно электричество, чтобы жить луч­ше, то почему Вы не построите гидроэлектростанцию и не создадите озеро в городе, и не оставите нас в покое?» — спрашивал главу панамского правительства О. Торрихоса представитель индейского населения Пинтупо Педро Хуан Солис. «Ты и я не можем умереть беззаботно, как птицы,— продолжал он.— Ты думаешь о новых поколениях и о зоне канала. Я — о новых поколениях ин­дейцев и об общинах, владения которых должны быть хорошо размечены и защищены, с тем чтобы уважалась наша культура, чтобы у нашего народа была уверенность в будущем».

Национальное правительство пошло навстречу пожеланиям коренного населения. Так, государственные власти взялись установить четкие границы владений индейцев, создать лесной и охотничий надзор, выделить индейцам участки для лесозаготовок, провести в новых поселках водопровод. Чокое в свою очередь обещали обеспечить безопасность гидроэлектростанции, разбить плантации и фруктовые сады в районах нового местожительства. Все соглашались с необходимостью бережногоотношения к окружающей природе. Тем не менее власти откровенно предупредили индейцев, что вся провинция Дарьен, составляющая 1/3 Панамы, не может быть отдана под их контроль и что строительство шоссейной дороги через сельву неизбежно.

Еще на Первой панамериканской конференции, состоявшейся в Вашингтоне в 1889 году, был выдвинут план прокладки асфальтированной дороги между столицами стран Латинской Америки с выходом на США. В 1923 году началось осуществление этого проекта. Строительство дороги на большей части территории Южной Америки было в основном завершено к 1963 году, хотя на отдельных участках работы закончились лишь десять лет спустя. Но район Дарьена стал «пробкой», которую строители вытащить никак не могли. Вплоть до второй половины 70-х годов США препятствовали финансированию стройки. Они опасались, что устранение этого естественного барьера между двумя континентами откроет путь распространению эпидемий тропических болезней с юж­ноамериканского материка на северный.

На проведение изыскательских работ по трассе потребовалось почти восемь лет. Проектировщики должны были пешком пройти через сельву Дарьена. Они не могли при­бегнуть к аэрофотосъемке из-за чрезвычайной плотности растительного покрова в этом районе. Сельва здесь та­кая густая, что, когда валили деревья, им некуда было падать. Бригады топографов прокладывали себе путь ценой невероятных усилий.

Теперь через сельву Дарьена к панамской столице прокладывается автомобильный путь. Оставляя в непри­косновенности тропы индейцев, он тем не менее как бы сближает день минувший с нынешним днем страны.