Диего Лопес де Когольюдо. История Юкатана (отрывки)

Попытка представить полную историю подчинения Юкатана испанцами принадлежит Диего Лопесу из Когольюдо. Францисканский монах, уроженец Пиренейского полуострова, он прибыл на Юкатан в 1634 году и последовательно служил в разных приходах, занимал место настоятеля монастырей в Мани, Мотуле, Мериде, наконец, в марте 1663 г. был избран провинциалом (главой местного отделения ордена Святого Франциска) на Юкатане. Известно, что Когольюдо в течение ряда лет читал в семинарии Мериды теологию и философию, и был исповедником ряда важных лиц провинции, таких как епископ Хуан Алонсо Окон [Juan Alonso Ocón] (1638  - 1643) и губернатор Гарсиа Вальдес Осорио, граф де Пеньяльва [García Valdez Osorio, conde de Peñalva] (1650 - 1652). Дата смерти Когольюдо точно неизвестна, но есть основания предполагать, что это произошло в июне или начале июля 1665 г. Свое сочинение он начал в 1647 году и посвятил ему около десяти лет, закончив в 1656 году. Однако, увидеть свою книгу напечатанной из-за интриг и цензурных рогаток ему так и не довелось.  Только в 1688 году стараниями Франсиско де Айеты [Francisco de Ayeta], генерального прокурадора Ордена Святого Франциска в Новой Испании (представителя мексиканских францисканцев при мадридском дворе), «История Юкатана» была напечатана в Мадриде.

Конкисте Юкатана посвящена примерно пятая часть всего объёма сочинения Когольюдо. Написана она достаточно неровно. Так, события 1527 – 1528 годов автор практически целиком излагает на основе «Декад» Эрреры, то есть, Диего де Ланды. Однако, он не знает, что исходный текст принадлежит Ланде: вопреки распространенному мнению, Когольюдо не читал «Сообщения о делах в Юкатане» 1566 г. и не знал о его существовании, что вполне объяснимо, так как эти записи Ланды находились в Испании, а Когольюдо имел доступ только к материалам, имевшимся на Юкатане. Автор «Истории Юкатана» часто критикует Эрреру, хотя, как оказывается, не всегда удачно, но повторяет ошибку «Декад», объединяя в непрерывную последовательность событий походы Монтехо 1527 – 1528 и 1531 – 1534 годов. В нескольких местах Когольюдо дополняет Эрреру сведениями, почерпнутыми из архивных документов, а также из сочинения юкатанского историка бакалавра Франсиско Карденаса де Валенсии [Francisco Cárdenas de Valencia] (1602/1605 – ок.1656) «Историческое церковное сообщение о провинции Юкатан в Новой Испании» (Relación Historial Eclesiástica de la Provincia de Yucatán de la Nueva España). Последний был потомком конкистадоров Юкатана, также как и Когольюдо принадлежал к францисканцам, некоторое время был настоятелем монастыря в Мани. Своё «Сообщение» он написал на запрос главного хрониста Индий Томаса Тамайо де Варгаса  [Tomás Tamayo de Vargas] в достаточно сжатый срок, с февраля 1638 по 1639 год как подготовительный материал для обобщенной истории испанских владений в Америке. Хотя Когольюдо приятельствовал с Валенсией, его он критикует ещё чаще, чем Эрреру, постоянко обращая внимание на хронологические неувязки и недостаточное знание источников.

Описание завоевания Юкатана в 1538 – 1547 годах относится к лучшим местам книги Когольюдо. Это вполне самостоятельное историческое исследование, которое автор старается строить на документальних источниках, отчасти происходящих из публичных архивов (находившихся тогда на Юкатане, как можно судить, в плачевном состоянии), отчасти полученных у частных лиц, в первую очередь потомков конкистадоров. Особенно часто Когольюдо использует так называемые «Доказательства заслуг и службы» («Probanzas de méritos y servicios»), документы, представлявшиеся участниками Конкисты властям с целью получить вознаграждение за понесенные труды и расходы. В «Истории Юкатана» упомянут с десяток таких сочинений. Правда, как признаёт сам Когольюдо, их составители были не прочь приукрасить свои деяния, поэтому некоторые страницы «Истории Юкатана», написанные на их основе, напоминают записки барона Мюнхаузена. Однако, в целом Когольюдо старается критически относиться к своим источникам, хотя с его выводами не всегда можно согласиться. Так, он несомненно ошибочно датирует и объясняет убиство послов Тутуль Шиу Кокомами. Предлагаемая Когольюдо хронология похода Монтехо-сына на север Юкатана предполагает, что от основания испанского поселения в Кампече до решающей битвы с индейцами при Тихоо прошло менее года, с октября 1540 до июня 1541. В соотвествии с ней городок Сан-Франсиско-де-Кампече был основан в октябре 1540 г., в ноябре – декабре состоялся поход испанцев в область Ах-Кануль, 23 января 1541 г. они встретились и заключили союз с правителем Мани, 11 июня 1541 г. произошла битва при Тихоо, а Мерида была официально основана через полгода после этого, в начале января 1542 г. Однако, такая схема, кроме того, что предусматривает очень быстрое развитие событий на начальном этапе завоевания, противоречит данным документальных источников. Поэтому историки нового и новейшего времени, начиная с Хуана Франсиско Молины Солиса, придерживаются точки зрения, что эти события заняли больший промежуток времени, с октября или декабря 1540 по март или июнь 1542 года[1]. Кроме того, Когольюдо, как и его источники, замалчивает об индейских союзниках и служителях конкистадоров. Между тем, к осени 1541 г. в распоряжении Монтехо-сына кроме приблизительно 300 - 400 испанцев находились от 2900 до 3600 индейских союзных воинов из Центральной Мексики, Оахаки, Табаско, Горной Гватемалы и Гондураса и от 6 до 9 тысяч индейских носильщиков, прочей обслуги и рабов.[1*]

Тем не менее, книга Когольюдо является первоклассным источником фактических данных о конкисте Юкатана, тем более ценным, что оригиналы многих документов, на основании которых она написана, утрачены. Кроме того, Диего де Когольюдо, опираясь на свой преподавательсикй опыт, старается писать занимательно и понятно, и даже обильно рассыпанные по тексту латинские сентенции (большинство из которых, что несколько неожиданно для сочинения священнослужителя, принадлежат не отцам церкви, а более чем светским Овидию и Теренцию) не кажутся совершенно излишними.

ИСТОРИЯ ЮКАТАНА, СОСТАВЛЕННАЯ ПРЕПОДОБНЕЙШИМ ОТЦОМ БРАТОМ ДИЕГО ЛОПЕСОМ КОГОЛЬЮДО, ЛЕКТОРОМ В ОТСТАВКЕ И ПОЖИЗНЕННЫМ НАСТАВНИКОМ НАЗВАНОЙ ПРОВИНЦИИ

 

/73/ Книга II. Глава V. Аделантадо Монтехо отбывает из Испании, прибывает на Юкатан, а индейцы сопротивляются приходу испанцев, чтобы поселиться

После того, как были получены все необходимые распоряжения, чтобы дон Франсиско де Монтехо (которого впредь я буду называть аделантадо) предпринял свой поход и была оказана дополнительная милость к тем, о которых говорилось в статьях, о том, чтобы не отбирали ни репартимьенто с индейцами, которое он имел в Новой Испании, ни должности в Вилья-Рика-де-ла-Веракрус, хотя бы поселение и было перенесено в другое место (как в дальнейшем и случилось), были назначены в качестве королевских должностных лиц Его Величества капитан Алонсо Давила финансовым ревизором [contador], Педро де Лима [Pedro de Lima] казначеем [tesorero] и Эрнандо Морено де Кито [Hernando Moreno de Quito] смотрителем плавки [Veedor de las fundiciones], хотя эта последняя должность не была необходимой из-за отсутствия рудников в этом королевстве. Ранее этот капитан Алонсо Давила был одним из тех, кто помогали дону Эрнандо Кортесу в завоевании Новой Испании, и так как сейчас он занимает особое место в нашей «Истории» кажется справедливым рассказать, как он пришёл к тому, чтобы отправиться тогда на Юкатан в качестве королевского финансового ревизора и капитана этого завоевания в обществе аделантадо из Испании, и это случилось следующим образом. После того как дон Эрнандо Кортес завоевал великий город Мехико, /74/ были доверенными лицами конкистадоров капитан Алонсо Давила и капитан Антонио де Киньонес [Antonio de Quiñones], которым дали восемьдесят восемь тысяч кастельяно золотом[2], казну великого Монтесумы и то, что из его сокровищ находилось во владении Куатемуса [Guatemuz][3], что являлось величайшей ценностью. Антонио де Киньонес умер на острове Терсера[4], и остался один Алонсо Давила, и когда он отплыл оттуда к Испании, напал на него некий Хуан Флорин[5], французский корсар, захвативший два корабля, на которых это везли, разграбил сей столь роскошный дар, а Алонсо Давило отвёз пленным во Францию, где его содержали под крепкой стражей, рассчитывая получить за его персону большой выкуп. После того как был захвачен француз Хуан Флорин, то в Пуэрто-дель-Пико[6] его повесили. Сообщает Берналь Диас, что когда находился в плену Алонсо Давила, были выдвинуты со стороны Диего Веласкеса и Панфило де Нарваэса обвинения против Кортеса и его капитанов, и когда заслушали господа судьи собрание тех, кто действовал против Алонсо Давилы, сказали, чтобы отправились потребовать его у Франции, и, кажется, чтобы привести его ко двору Его Величества, дабы посмотреть, что он на это скажет. Хотя его тщательно охраняли, он сговорился с одним французским дворянином, в чьей власти находился, чтобы передать сообщение и в Испании узнали бы о его плене и доле, благодаря чему отдали приказ о его освобождении и он уже находился в Испании во время [составления] статей. И так как аделантадо и он были друзьями, то столковались пойти вместе, и король не только дал Алонсо Давиле казначейство, но и, уважая его многочисленные услуги, приказал, чтобы энкомьенду с индейцами, которую он имел в Новой Испании[7], у него не отбирали, а если бы она оказалась у другого, то чтобы её вернули, и чтобы ничего не меняли в том, что он имел бы на момент этой отправки в качестве казначея королевства Юкатан.

После того, как были опубликованы статьи, по Испании разнеслась весть об этом походе, так же как о пушке из серебра, присланной доном Эрнандо Кортесом императору, наделавшей столько разговоров как вещь, никогда не виданная[8], и были многочисленны те, кто решил пойти в компании аделантадо, и хотя они были щедры и великодушны, большýю силу имело ожидание богатства, которое считалось обеспеченным.

 Весьма велики были затраты, которые понес аделантадо, закупая оружие, снаряжение, лошадей и провизию, так что он должен был продать майорат, который имел в своей земле, приносивший ему тысячу дукатов ренты, как следует из решения [Executoria] по его тяжбе, рассматривавшейся в Совете. Он снарядил за свой счет четыре корабля, и на них погрузились около четырёхсот испанцев, не считая моряков. Этим он заплатил, другие шли без единого гроша [sueldo], уверенные в том, что им должны будут дать на попечение землю, дав одним вторую, а другим – третью энкомьенду, вплоть до восьмой, без другого денежного воспомоществования, и также заключили соглашение об этом между аделантадо и теми, кто шёл с ним, и они отбыли из Испании в 1527 году, и я не смог удостовериться, в каком месяце, хотя  они прибыли в том же году, пройдя в благоприятном путешествии острова, где получили подкрепления и некоторые необходимые вещи.

Эррера говорит, что аделантадо было дано разрешение, чтобы он мог привезти на Юкатан некоторых поселенцев с островов, но в Статьях утверждается противоположное, ибо в них разрешается взять только одного или двух человек в качестве переводчиков, запрещая больше под страхом суровых наказаний. И с аделантадо не пришли священнослужители, как содержится в Статьях, и можно найти имя только одного клирика, именуемого Франсиско Эрнандес [Francisco Hernandez], пришедшего в качестве капеллана армады, и этому в дальнейшем /75/ уделили много внимания в Совете, связывая неудачу с этим упущением, как говорится далее в главе двенадцатой[9].

Высадились на сушу на острове Косумель некоторые солдаты с аделантадо, которых индейцы встретили с умиротворенными лицами, не удивляясь видеть их, как народ который уже общался с испанцами во время трёх путешествий, о которых рассказано в первой книге[10]. У них не было переводчика, который разговаривал бы с индейцами, обстоятельство, о котором они очень жалели, потому что ни они не могли объясниться с индейцами, ни те с испанцами, для которых вовсе не был незначительным этот недостаток, потому что они знаками давали понять, что не намереваются причинить им вред и что пришли с миром. Индейцы были очень непосредственны с испанцами, и произошло непредвиденное дело, кторое стало началом их понимания. Когда аделантадо справлял малую нужду, один индеец захотел узнать, каким словом обозначается это извержение на кастильском языке, и тут же подошёл к аделантадо и сказал ему: Balx u kabalo? (а не как это записали для Эрреры в присланных ему сообщениях: Baxurraba[11]), что означает: «Как это называется?», дав понять жестами то, о чем он спрашивает. Когда аделантадо понял, что этими словами спрашивают о названии предметов, он записал их и ими он, и другие, спрашивали индейцев, и те отвечали, и они начали понимать, хоть и с трудом.

Остров Косумель очень маленький, и аделантадо показалось, что после того, как он умиротворит материковый Юкатан [Yucathán], с легкостью подчинит и этих немногих индейцев, и он отплыл к нему, тогда как островитяне дали ему проводника, для того, чтобы он вёл их и привёл во внутренние области.

С Косумеля они пришли вдоль берега на запад и высадились на побережье, которое сейчас является рубежом округи Вилья-де-Вальядолид.

Вышли на сушу все испанцы, моряки остались, чтобы следить за кораблями, и разгрузили лошадей, оружие, снаряжение и пропитание, какие показались необходимыми. В первую очередь вступили во владение страной от имени Короля, со всей торжественностью, кторой придерживались при новых завоеваниях, и знаменосец Гонсало Нието [Alferez Gonçalo Nieto] водрузил королевское знамя, громко провозгласив: «Испания, Испания, да здравствует Испания!», как впоследствии я прочитал в «Доказательствах» [probanças], которые он в дальнейшем составил о своих заслугах и службе.

Большим недостатком было отсутствие переводчика. Они отдохнули там немного дней и из-за чрезмерной жары (к которой были привычны) некоторые заболели, и аделантадо дал начало умиротворению с мягкостью, потому что от природы был рассудительным, и умеренным, к чему присоединялся столь жесткий порядок, которого он придерживался, чтобы обращаться с индейцами добросердечно.

<…>

/76/ Так как в этой земле индейцы уже знали, что испанцы поселились в Новой Испании, а сегодня увидели, что столько их вместе пришло к ним, то тут же косумельцы предупредили тамошних о новых гостях, приходу которых они решили сопротивляться всеми силами, для чего собралось великое множество людей из провинции Чавакхаа [Chavachaa] или Чоака [Choáca], как выражаются быстро.

Хотя аделантадо уже приходил с Грихальвой и Кортесом, так как он мог только проходить, смотря на берег с кораблей, он ничего не знал о внутренних раонах, и так они шли, ведомые индейцем, которого им дали на Косумеле. Они продвинулись вниз по побережью к западу, которое, как говорят, было очень населённым, не причиняя индейцам вреда, чтобы не раздражать их, и спрашивая, как сказано выше, некоторые вещи у индейцев, и по этому случаю Эррера говорит, что они шли от селения к селению, пока не достигли одного, называемого Кониль [Conil]. Но оно называлось  не так, а Кони [Cóni], потому что Кониль – это другой морской порт, до того, как прибыть в Кони, и там была только одна усадьба, где находился один старик по имени Наком Балам [Nacóm Balám], которого впоследствии назвали Педро, так как таким было имя испанца, его крестного отца. Индейцы не решились немедленно использовать оружие против испанцев, но подготовились, ожидая, что с ними произойдет.

Владыки провинции Чоака послали некоторых знатных индейцев посетить аделантадо, который любезно их принял, но вскоре увидел измену в их сердцах.

Так как испанцы увидели, что индейцы ведут себя дружелюбно, стали меньше их остерегаться, что было бы правильным с народом, ещё не известным, и когда индейцы увидели, что они их не опасаются, один из тех, кто прибыл нанести визит, подошёл к негритёнку, рабу аделантадо, и отобрал у него кривой кинжал, имевшийся у того, и захотел ранить им аделантадо, находившегося там поблизости. Это увидел аделантадо и вынул другой, который носил подвешенным к поясу, и стал защищаться. Он испытал малую необходимость в этом, поскольку тут же появились солдаты, которые быстро убили индейца, чем он заплатил за своё дерзкое решение. Аделантадо не увидел только в этом опасности, так как за ней последовали другие, более серьезные, но эта всех предупредила, что следует быть более осторожными с индейцами и больше остерегаться их, чем до тех пор.

Аделантадо решил уйти из Кони в провинцию Чоака и прибыл в селение Коба [Cobá], сегодня безлюдное, и там случилось, что они назвали испанцев на своём языке ah mak opob, что означает «пожиратели анноны», которая является плодом этой земли; индейцы удивлённые, что увидели, как их едят, не разобравшись, вредны ли они или нет[12]. Оттуда они прошли в Чоаку, откуда было послано то столь злонамеренное посольство, и там стали подвергаться великим трудностям, какие поджидали их в этом умиротворении, потому что не нашли проходимых дорог, чтобы сколь-нибудь удобно провести войско, так как индейцы пользовались для своих путешествий только тропинками, а страна была густым лесом и каменистой.

 

/77/ Глава VI. О первой битве, которую индейцы имели с испанцами, которые в дальнейшем поселились в Чичен-Ица

Устали испанцы не только от плохих дорог, но также от жары, а ещё больше от нехватки воды у них, так как в этой земле нет ни источников, ни рек. С этими неудобствами они достигли местности, которую сейчас называют Чоака [Choáca], а тогда это было селение, и нашли его покинутым своими жителями, потому что они ушли соединиться с остальными, которые заключили союз с тех пор, как получили новости с Косумеля, чтобы встретить испанцев с оружием в руках. Те приводили себя в порядок в этой местности и отдыхали после похода, хотя предполагали, что им немало понадобится сила рук, чтобы подчинить индейцев. Ибо некоторые не поверили, чтобы дать об этом знать, что намерением испанцев не было убить их или причинить вред, чего они испугались из-за известия о смерти одного индейца, которую причинил аделантадо в Кони [Cóni], и о чём предупредили товарищей, чтобы те тут же бежали в Чоаку. Войско, которое вёл один индеец, вышло к селению, называемому Ак’е [Ake]. Великое множество индейцев стало у дороги в засаде, и когда войско наших сделало привал, чтобы отдохнуть, они появились со всем оружием, какое использовали  войнах: колчанами стрел, обожженными палками, дротиками с заостренными кремнями в качестве наконечников, двуручными мечами из крепчайшего дерева, сетями, свистками, и стуча по панцирям большущих, высотой с оленя, черепах, и трубя в большие морские раковины, раздетые догола, только прикрыв срамные части повязкой, обмазав все тело глиной разных цветов, так что были похожи на свирепейших демонов, с продырявленными носами и ушами, со своими носовыми вставками и серьгами из изумрудов и других камней разных цветов.

В таком виде они предстали перед нашими кастильцами, у которых вызвал изумление вид таких необычных фигур, а также шум, который они производили черепашьими панцырями и трубами, сопровождая его криками, которые, казалось, затопляли лес. Но не так изумлялись аделантадо и капитан Алонсо Давила, которые ранее уже много раз видели подобные уборы во время других завоеваний, хотя, когда увидели, что вынуждены сражаться с индейцами, аделантадо воодушевил своих испанцев примерами из своего опыта, как давать сражения индейцам. Настал час, когда нельзя уже было уклониться, потому что они его искали, и когда они набросились друг на друга, завязалась шумнейшая битва. Испанцы, воодушевленные, чтобы показать индейцам свою великую доблесть, хотя число тех было превосходящим, и чтобы вселить в них страх на будущее, так как это было в первый раз, что они показывали свою силу. Индейцы, как те, кто стремился покончить с этими немногочисленными испанцами или изгнать их из своей страны, сражались с непреклонным упорством. Испанцы не могли извлечь пользу из лошадей, как хотели бы, потому что каменистая местность не давала для этого возможности, и жалели об этом, так как индейцы испытывали перед ними заметный страх, и всадники причиняли им большой ущерб, раня копьями в лицо и стремительно продвигаясь вперед, но одни помогали другим наилучшим возможным образом. В течение всего того дня не прекращалось сражение, и хотя множество индейцев погибло, пришло столько же новых, из-за чего возобновили битву с прежней силой, не прекращая ни на минуту сражаться, вследствие чего испанцы очень устали, и некоторые погибли, а /78/ другие выбыли с тяжёлым ранами, и также оставили мертвыми некоторых лошадей и собак, которых вели себе на помощь.

На ночь в битве произошла передышка, так как индейцы привыкли сражаться только днём, из-за чего наши получили возможность отдохнуть, подлечить раны и перевести дыхание для следующего дня, бодрствуя всю ту ночь, ибо как только начало темнеть, индейцы больше не сражались, и они собрались и не оставили местности. Им показалось, что на следующий день они покончат с нашими, так как среди индейцев было столько отдохнувших, чтобы возобновить сражение. Рассвело, и все приготовились к продолжению битвы, которая длилась, очень шумная, почти до полудня, когда индейцы начали слабеть, и когда это поняли испанцы, нажали на них с ещё большим мужеством. Те повернулись спинами, убегая в те леса и прячась в их чащах, и наши их преследовали, пока не сделались хозяевами всего поля битвы и местности, не чувствуя под собой земли и ощутив такую усталость. Погибло в этом сражении более тысячи двухсот индейцев, как позже обнаружили испанцы, которые остановились в той округе, чтобы отдохнуть и залечить раны. Это была первая битва, в которой победили индейцев, и я рад, что обнаружил, в какой день она произошла, чтобы написать об этом, и что это точно был конец года тысяча пятьсот двадцать седьмого[13].

<…>[14]

Глава VIII, о том, что происходило с Алонсо Давилой в Бак’халале и о большой битве, которую имели в Чичен-Ице

<…>

/87/ С крайней решительностью индейцы решили покончить с испанцами в Чичен-Ице и заставить их убраться из страны. Для этого они созвали большую часть её, из-за чего собравшийся народ был огромнейшим, индейцы, которые являлись военачальниками, были энергичными и с природной гордостью, и пользовались доверием множества, и они окружили испанцев, которые никоим образом не могли ни постоять за себя, ни получить помощи. Почти до высшей степени дошло стеснение, в котором они находились в этой осаде, и оказавшиеся в этой нужде, так что должны были медленно умереть в руках такого врага, они избрали гибель доблестных людей, сражаясь в поле. Настроившись на это, и, выбрав случай, который сочли наиболее подходящим, они вышли дать бой индейцам.  Так как те этого очень желали, сочли за удачу выход наших, потому что даже не решались напасть на них в их укреплении. Завязалась одна из опаснейших битв, какие испанцы имели в этих королевствах, ибо хотя их силы увеличило то, что они сражались за свои жизни, так как они уже видели себя в крайней безысходности и не могли сохранить их другим способом, индейцы также сражались, чтобы остаться господами своей земли, и на свободе, на которую рассчитывали в случае победы. Они понесли великий ущерб от испанского оружия, но хотя многие пали в сражении, так как толпа была такой огромной, много больше отрядов вмиг вновь вставало на их место, из-за чего повсюду они утомляли и без того уже уставших испанцев. Огромное скопище произвело великое опустошение среди наших, и когда об этом узнал аделантадо, он дал знак к отступлению в правильном порядке, чтобы сохранить испанцев, которые остались. После того как они собрались в своём укреплении, оказалось, что в тот день от рук индейцев погибли сто пятьдесят этих первых конкистадоров[15], а из уцелевших почти все были ранены, и погибли некоторые лошади, большая потеря, так как остальных было очень мало, и во всем жалкое разрушение, только в том было счастье, что не напали на них индейцы во время их отступления вслед за победой, потому что тогда без сомнения покончили бы с ними, но соизволил Господь, чтобы те удовольствовались произошедшим, чтобы  все они жалко не погибли.

В историях не упоминается особая причина, кроме злых намерений, которые они имели по отношению к испанцам, и желания не быть им подчиненными, для столь великого союза и лиги, которую в этом случае они создали против них. Но в одном старинном сообщении, которое наилучшим образом объясняет  смысл событий конкисты, я нашёл, что испанцами был убит один касик из-за измены, произошедшей следующим образом. Еще до того, как в полной мере индейцы обнаружили себя перед испанцами, обретался среди них один касик по имени Купуль [Cupul], которого не опасались, считая его другом. Была притворством индейца добрая воля, которую он проявлял, и так, однажды, когда аделантадо отвернулся лицом по малой нужде, а свою шпагу отставил в угол, этот касик со всей /88/ быстротой вынул её из ножен и бросился с ней убить аделантадо, который плохо защищался, так как повернулся спиной. Но соизволил Господь, чтобы по случаю вышел один конкистадор, о котором в сообщении говорится, что это был Блас Гонсалес, и, вынув свою шпагу, приблизился к индейцу так бістро, что прежде, чем тот нанес удар, отру бил ему руку, в которой тот держал шпагу аделантадо, прежде, чем тот повернулся лицом. На шум прибежали другие солдаты и быстро прикончили индейца, из-за чего остальные пришли в возмущение, и была тогда приметная драка, но хотя она стихла, у них уже больше не было доброй воли, потому что с тех пор, как говорят, они стали отказывать в пропитании и исчезать, пока не произошло упомянутое.

 

Глава IX. Испанцы оставляют два поселения, ранее основанные ими на Юкатане

<…>[16]

/89/ Величайшие различия я обнаружил во всех письменных свидетельствах, которые упоминают события, произошедшие с аделантадо и его испанцами с этого дня[17]. Бакалавр Валенсиа говорит в своем сообщении:

«И когда они проследовали на север, чтобы выйти к морю, Господь соизволил вывести их к равнинам и лагунам, которые называются Табусос [Tabuzoz][18], и оттуда они прошли к порту Силам [Zilám], где, увидев себя растерзанными и утомлёнными в прошедших столкновениях, и с недостатком продовольствия и избытком прочих нужд, так как это вторжение длилось почти два года, к концу года тысяча пятьсот двадцать девятого отплыли, понеся поражение, к Острову Жертвоприношений [Isla de Sacrificios]  и порту Сан-Хуан-де-Улуа [San Juan de Vlua]» [19].

<…>[20]

Другое старинное сообщение, о котором я уже говорил, имеющееся в моем распоряжении, говорит, что это путешествие было не по суше, но что они погрузились на корабль в Силаме, хотя, чтобы отправиться в Чампотон, как оно говорит следующими словами:

«И тогда конкистадоры согласились, считая, что это было ошибкой продолжить конкисту при явном злосчастье, которое их преследовало, и с такими великими усилиями, где имели столь очевидной и близкой смерть, и без какой-либо выгоды, что следует искать новых людей, и случай, и более надёжный порт. И пусть аделантадо, чтобы не быть виновным в безрассудстве, прикажет им погрузиться, и они прибыли, плывя вдоль берега /90/ через порты Сисаль [Zizal], Десконосида [Desconocida] и Кампече, не заходя в них, до Чампотона, где вновь занялись осуществлением конкисты».

Это кажется мне более соотвествующим истине, потому что путь в Кампече по суше был опаснейшим, а владыки Чели не были могущественными, чтобы провести их без трудностей, имея по дороге такое множество индейцев, враждебных не только испанцам, но и самим Челям. В «Доказательстве» Бласа Гонсалеса говорится:

«И после того как была оставлена местность Чичен-Ицы, сын дона Франсиско аделантадо, которого звали так же, отправился на поиски своего отца в местность Тихоо [Tihoó], куда тот ранее спустился, и вместе отец и сын отправились в Силам, где претерпели многую нужду и опасности. И они заселили в том порту город (хотя не называется его имя), в котором аделантадо оставил своего сына в качестве капитан-генерала», и оттуда, так как он располагался на берегу, от него убегали испанцы из-за молвы о богатствах Пиру и, видя это, и что индейцы вели себя как восставшие, он отправился к своему отцу в Кампече, откуда также убегали, из-за чего аделантадо не смог остаться и ушёл».

<…>

Глава X, о том, что произошло с испанцами на Юкатане до того, как они полностью его покинули, уйдя в Табаско

<…>

/93/ Пока это происходило[21], испанцы, находившиеся в Кампече, испытывали большие трудности и отсутствие продовольствия, из-за чего почти все заболели, и их капитан Гонсало Нието [Gonçalo Nieto], не имел, чем накормить их, а лошадей следовало выпускать пастись, хотя  с опасностью, /94/ что их убьют индейцы, потому что их нечем было кормить. Дошло до того, что осталось только пятеро солдат и капитан, которые могли нести ночной дозор и охранять остальных, и эти искали пропитание для остальных, как могли. В одной из таких вылазок ранили капитана Гонсало Нието, да так, что ранение посчитали смертельным, но соизволил Господь, чтобы он от него излечился, для того, чтобы стать таким другом аделантадо, который стойко следовал за ним в этих злоключениях, пока (как в дальнейшем будет сказано) не последовало умиротворения этой страны.

Испанцы должны были полностью оставить её, хотя с твердым намерением вернуться при более удобном случае к её завоеванию, в то время, когда алькальдом Кампече был капитан Нието, в году тысяча пятьсот тридцать пятом (считаю очевидным, что в начале его), и что это был тот год указывают свидетели в «Доказательствах» этого капитана, отвечая на седьмой вопрос, на который один из свидетелей по имени Педро де Ледесма [Pedro de Ledesma] уточняет, что во время, когда испанцы ушли из Юкатана, алькальдом был Гонсало Нието, и в качестве  такового предъявил свои требования, и иски, и возражения, и был последним человеком, который погрузился на корабль. Эти требования, кажется, были о том, чтобы это поселение, основанное от имени короля, не покидали, но, юридически будучи полностью удовлетворенным, отплыл в Табаско с остальными товарищами.

Отлично от этого (и от «Доказательств» некоторых первых конкистадоров, я могу добавить) упоминает о том Валенсия в своем сообщении[22]. Ибо он говорит, что после того как окончательно ушли из Чичен-Ицы, то из порта Силам аделантадо отправился со своими испанцами в Сан-Хуан-де-Улуа в двадцать девятом году, а в следующем вернулся, чтобы разместить сторожевой отряд из отважных солдат, и избрал местонахождением Чампотон, где не пробыл долго из-за сопротивления индейцев, и оттуда отправил сто человек в Табаско, благодаря чему умиротворил его, хотя впоследствии те как обычно взбунтовались, так что из-за этого они должны были  вернутся в Чампотон вместе с аделантадо, и когда он находился там в году тридцать третьем  в таком стеснении, прибыл его сын с новыми солдатами, и оба вместе отправились в Кимпеч [Kimpéch] (и вследствие этого названия или, по крайней мере, его звучания, его назвали впоследствии Кампече), обнаружив там то же сопротивление индейцев. И в одной стычке случилось, что индейцы схватили аделантадо, и в память об этом и о том, что он спасся, там основали городок, который наименовали Вилья или Пуэрто-де-Сан-Франсиско-де-Кампече [San Francisco de Campeche]. Там, говорит он, они провели три года, вплоть до тридцать шестого, по причине чего аделантадо довелось идти в Новую Испанию по делам службы Его Величеству и обсуждать новое завоевании е Гондураса, и чтобы совершить это путешествие, он заменил статьи на своего сына дона Франсиско, с титулом капитан-генерала и своего заместителя для продолжения конкисты, и, сделав это, аделантадо отправился в своё путешествие в году тысяча пятьсот тридцать шестом.

<…>

Книга III, глава первая. Испанцы во второй раз приходят на Юкатан, и индейцы сопротивляются им, как и в первый

<…>

/113/ После того, как он умиротворил Табаско, аделантадо дон Франсиско де Монтехо отдал приказ собрать военный флот, которым, если это был тот, который пришёл из Веракруса, /114/ он уже воспользовался, хотя согласно некоторым сочинениям это был другой, и подготовить солдат, снаряжение и оружие, которые, как он хорошо знал, были необходимы для того, чтобы возвратиться второй раз на Юкатан, как тот, кто имел такой опыт, и настолько оплаченный, относительно людей, который там проживали. Он привлек также в Новой Испании и городе Чиапа некоторые души, которые пришли к нему на помощь, чтобы продолжить завоевание этой страны. Они выступили из Табаско, и прибыли туда. Некоторые сочинения говорят, что прибыл лично аделантадо, а другие кажется дают понять, что пришёл его сын: путаница, которая должно быть следует из того, что у них одинаковое имя. Считаю более достоверным, что сам аделантадо пришел, чтобы вести флот и положить начало, а затем вернулся к управлению Табаско, оставив своего сына дона Франсиско руководить солдатами, как можно будет увидеть из того, о чем говорится дальше. Здесь говорю только, что корабль, на котором в Табаско прибыли Контрерасы [los Contreras][23], послужил в этом путешествии, и для того, чтобы ходить и приходить оттуда в Чампотон, пока не погиб, служа конкисте.

Для высадки и для того, чтобы разбить лагерь, выбрали Чампотон, потому что он показался им подходящим портом поблизости от Табаско, откуда начиналась самая населённая местность,  и можно было принимать корабли, благодаря чему снабжаться необходимым, и получать подкрепления людьми, которых присылал аделантадо. Итак, они высадились в Чампотоне, согласно рассказу, который мне кажется наиболее достоверным, в году тысяча пятьсот тридцать седьмом. Индейцы злонамеренно позволили им мирно сойти на землю, без какого-либо возмущения от того, что вновь увидели испанцев на своей земле, когда полагали, что они уже оставили их, и когда увидели, как их мало, и какими разгромленными они убрались в первый раз, считали несомненным, что во второй они не придут. Но Милосердие Божие предопределило большое число душ, которые должны были прийти к истинному познанию своего Творца через это прибытие, и так укрепило дух аделантадо для того, чтобы он исполнил его, и дух тех, кто последовал, чтобы сопровождать его, хоть у них и не было надежд на золотые или серебряные рудники после того, как будет одержана победа, и они знали о трудностях предприятия.

Когда испанцы увидели спокойствие индейцев, они показались им более приветливыми и с другим видом, чем тот, который они привыкли видеть у уже покорённых жителей Табаско, их соседей, хотя из-за этого не перестали держаться со всей предосторожностью, остерегаясь их из-за прошлых измен, когда они в разных случаях обещали им безопасность для того, чтобы затем  напасть, несмотря на это, на них. Они во всём нуждались, хотя и этого было недостаточно, потому что через немногие дни после того, как они прибыли, однажды ночью им пришлось как следует познакомиться с опасностью. Индейцы дождались полуночи, и собралась большущая толпа, какая смогла, и в полном молчании (что было немалым для их природы отважиться ночью, и при этом молчать) вышли, так как очень хорошо знали все тропинки, и после того прошли к лагерю, где расположились испанцы. Они неожиданно схватили один из караулов, которого тут же лишили жизни, и от их криков и шума, который подняли индейцы, проснулись остальные испанцы. Они бросились к своему оружию, удивлённые не столько нападением, сколько тем, что оно произошло ночью, дело столь мало обычное среди них, и завязалась стычка, опасная для испанцев, потому что они не знали страны, к чему добавилась ночная тьма, всё для того, чтобы привести их в беспорядок. С трех сторон земли, где они находились, на востоке /115/, западе и юге они слышали голоса и шум индейцев.

Испанцы мужественно сражались, но этого было недостаточно для того, чтобы некоторые не погибли, хотя ценой смертей многих индейцев, которые отдали жизни доблести и оружию испанцев. Ярость, с которой индейцы первоначально набросились, стихла, когда они увидели тех, кто из них погиб, и услышали голоса и стоны, издававшиеся ранеными, которые просили помощи и поддержки у невредимых, из-за чего они стали исчезать.

O socii neque enim ignari sumus ante malorum

O passi graviora, dabit deus his quoque finem.

Verg. I, Æneid.

 

О друзья! Нам случалось с бедой и раньше встречаться!
Самое тяжкое все позади: и нашим мученьям
Бог положит предел.

Вергилий, Энеида[24]

Испанцы, даже не знавшие земли, и так как время суток было для них мало благоприятным, не преследовали их, из-за чего погибло гораздо меньше, чем бывало в других случаях. Они собрались в своём лагере и дождались дня, когда собрали тела погибших испанцев, которые были немногочисленны, и предали их погребению, а живые стали более бдительными в остальном. В течение многих дней индейцы не появлялись со знаками войны, но испанцы стали испытывать недостаток продовольствия, потому что те его прятали, насколько было возможно. Во время передышки, которую тогда дали индейцы, они не были бездеятельны: занимались всеобщим сбором, созывом и привлечением к себе всех тех округов и их касиков против испанцев, которые не знали о намерениях, имевшихся у индейцев. Недостаток продовольствия испанцы восполняли рыбой, которую ловили и которая была очень изобильна у этих берегов. Как-то случилось, что двое испанцев ушли далеко от лагеря, и индейцы, которые не пренебрегали возможностью, чтобы причинять им всяческий возможный вред, заполучили их в свои руки. Они повели их как можно скорее, так, чтобы этого не увидел ни один испанец, вследствие чего их не смогли бы освободить, и принесли в жертву своим идолам, а потом съели, как имели обычай, сохранив (как говорит одно старинное сообщение) в качестве реликвии маленькую частичку, которую получил каждый, и демон, который не дремлет, должно быть в этом случае (согласно тому, что там говорится) возбудил у них аппетит, потому что, полакомившись мясом испанцев, не насытились, но убили многих из своих мальчишек, принеся их в жертву своим идолам, должно быть, вымаливая у них победу над испанцами, а затем их съели. О том, что вышло из созыва индейцев, говорится в следующей главе.

 

Глава II. Индейцы собирают большое войско, и с большой опасностью побеждают испанцы. Они основывают в Чампотоне городок, который называют Сан-Педро

В то время, как говорилось, когда казалось, что индейцы Чампотона оставили испанцев в покое, они создали союз и объединение [liga y confederacion] почти всех касиков этой страны, каких смогли привлечь к себе, потому что, хоть они и были одного языка, не вся она была подчинена одному владыке, так что между собой они имели войны и вражду, унаследованную от отцов к сыновьям, но тогда они соединились против того, кого сочли общим врагом. И это собрание не было проведено кое-как, птому что они устроили свои дела со своими клятвами и предосторожностями, согласно их обычаю, и вследствие этого было огромным множество индейцев, собравшихся из разных краёв в Чампотоне. Испанцы обеспокоились, когда увидели такую суматоху среди индейцев, большую, чем привычно, и узнали, какое зло должно было произойти, если они набросятся на них в таком огромном количестве, ведь казалось, что они не могли собраться для другого дела, и так ожидали, и не подготовились. После того, как союзные индейцы собрались, /116/ они с ужасающим шумом набросились на лагерь испанцев. Те мужественно сопротивлялись индейцам, и хотя защищались изо всех сил, их не хватало, чтобы справиться с таким множеством неприятелей, которое их превосходило. Сражались почти с безнадёжностью, и очень большим было число погибших индейцев, но гнев, с которым они решились [на битву], был таков, что считали погибшими не зря тысячу павших из числа своих, чтобы лишить жизни одного испанца, которого так ненавидели. Пали уже и некоторые из наших (чья нехватка в том случае была очень чувствительна) и, поняв, что продолжать – значит откровенно искать смерти и потерять всё, иссякла на этот раз храбрость у большинства, и они отправились в правильном порядке на берег, чтобы спастись, погрузившись на корабли. Индейцы преследовали их с большим натиском (так как, кажется, вид спин неприятеля увеличил силы противников) и выкрикивали им тысячу оскорбительных ругательств. Они ворвались в лагерь, где те ране поселились, и нагрузились одеждой и другими оставленными в нём вещами, потому что внезапная погрузка на корабли не позволила забрать их. Индейцы оделись в одежды испанцев, которые нашли, и в них с берега кричали испанцам, издеваясь над ними и упражняясь в насмешках. Во многих случаях, однако, победу теряют не из-за отсутствия отваги, и отступление не во всех случаях трусость. Индейцы приписали ей отступление наших испанцев и высмеивали их, говоря, что куда же подевалась их доблесть, когда они убегали? Наших настолько огорчили эти упреки, что, предпочтя жизням уважение, высокую оценку и славу, они подготовили все своё оружие и снова сошли на землю, которую, несмотря на сопротивление индейцев, они вернули. Великое удивление индейцев вызвало то, что они увидели, что те, кто ранее отступил, так как, казалось, был побежден, так быстро вернулся на новом дыхании, чтобы встретиться лицом к лицу с победителями.

Fortiaque adversis opponite pectora rebus.

Orat. Lib. II, Satyr. 2

Смело живите, и грудью встречайте невзгоды!

 Гораций, Сатиры, II, 2[25]

Должно было немало обескуражить индейцев мужественное решение наших, потому что, хотя завязалась другая очень шумная стычка между двумя сторонами, когда индейцы увидели, что в ближнем бою с испанцами гибли многие из них, и что из наших умирало мало, и что тех из них, кто отступал, не преследовали, стали мало помало оставлять местность, которую ранее заняли. В то время у испанцев не было других притязаний к ним, потому что им достаточно было в этом случае, чтобы индейцы не остались со славой тех, кто заставил их потерять эту землю, а усталость, которую они испытывали, не давала им возможности преследовать тех, ни даже иметь это целью, потому что еще имелись не уставшие индейцы, ибо их было так много.

 Quoniam non potest quod vis, id velis quod possis.

Terent. In Andrea

Если то, что вы желаете вам недоступно,  пожелайте то, что можете получить.

Теренций. Андрия[26]

В конце концов, хоть и вопреки индейцам, испанцы должны были остаться в местности, которую добыли.  

Вследствие этого возвращения наших на сушу индейцы весьма утратили воодушевление и не решились во второй раз дать сражение, так как это скопище было из пришлого народа, и хотя они мало ели, им стало не хватать продовольствия от того, что они сделали малые запасы, предполагая быстро покончить с испанцами. Это привело к тому, что те, кто не был из округи Чампотона, вернулись в свои земли, из-за чего испанцы оказались в более выгодном положении и с некоторыми надеждами на улучшение в дальнейшем завоевании. Многие трудности претерпели они из-за этого промедления, потому что были малочисленны, чтобы проникнуть в старну, настолько заселённую, как эта, пока не соизволил Господь, чтобы индейцы Чампотона, когда увидели, что они так упорны /117/ и никоим образом не собираются оставить эту землю, и что они не причиняют им зла, если их на это не вызывать, завязали некоторую дружбу с испанцами, и она укреплялась по мере общения, которые они с ними имели, пока они не стали относиться к ним уже как к друзьям, хотя испанцы не переставали остерегаться природы индейцев. Те далее не давали возможности обосноваться, потому что хотя оттуда они и произвели некоторые выходы в страну, были так плохо приняты индейцами, что должны были вернуться восстанавливать силы в свой лагерь в Чампотоне, единственное убежище от их тревог. Так как они находились в морском порту и о нём уже было известно, туда имели обычай заходить некоторые парусники, благодаря которым бедные испанцы справлялись с некоторыми своими нуждами. Иногда они оставляли у них новых товарищей, а иногда с ними уходили другие, из старых, видя малые плоды, последовавшие из предыдущего промедления.

Cito expenduntur horrea quae assidua non fuerint adiectione suffulta.

Casiodor. Lib. 4 Epist.

Быстро исчерпываются амбары, чьё постоянство не поддерживается за счёт добавления.

Кассиодор. Разное, XI[27]

 

Пришел срок, когда увидели в Чампотоне только девятнадцать испанцев, и так продолжалось некоторое время, что вовсе немало, чтобы прославить, и повод, чтобы записать имена тех, кто там находился, каковыми были Гомес де Кастрильо [Gomez de Castrillo], Хуан де Маганья [Juan de Magaña], Хуан де Парахас [Juan de Parajas], Хуан Лопес де Рекальде [Juan Lopez de Recalde], Хуан де Контрерас [Juan de Contreras], Педро Муньос, и если я найду имена других, то напишу и их. Эти утверждают в своих юридических заявлениях, что с ними в столь опасном случае находился дон Франсиско, сын аделантадо, чья рассудительность и доброе обращение, как они говорят, их спасла.

Mirum ibi extolli aliquem, ubi omnes deprimuntur, ibi flare, ubi omnes iacent.

Seneca. Epist. 73

Удивительно, если кто поднимает голову там, где все поникают, стоит там, где все легли.

Сенека. Нравственные письма, LXXI[28]

<…>

Когда дон Франсиско, сын аделантадо, удостоверился в существовании поселения, которое Франсиско Хиль [Francisco Gil], капитан аделантадо Гватемалы, основал на реке Теносик [Tenozic][29],  в юрисдикции /118/ губернаторства его отца, который являлся губернатором Юкатана и Табаско[30], и извещенный также, что Франсиско Хиль нес с собой приказ дона Педро де Альварадо о том, чтобы после умиротворения того, что относилось к его [управлению], с людьми, с какими можно будет, он пошел бы дальше на помощь тем, кто находился в Чампотоне, дон Франсиско отправился в новое поселение, городок Сан-Педро, с двадцатью солдатами, и возвестил Франсиско Хилю, что, так как эта территория относилась к предназначенной для завоевания его отцом, то он требует, чтобы он не действовал на ней от имени и по полномочию от дона Педро де Альварадо.

Франсиско Хиль и его люди, видя такую очевидную обоснованность того, что требовал дон Франсиско де Монтехо, все признали его в качестве того, кто управлял бы от имени своего отца, и таким образом он вступил во владение этим городком без каких-нибудь возражений. После того, как это было совершено с указанным согласием, дон Франсиско де Монтехо вернулся в общество своих в порт и место Чампотон, оставив управление тем городком и испанцами Франсиско Хилю. Тот сохранял его некоторое время, в течение которого испанцы переносили там большую нужду, пока, не увидев, насколько плохо идут дела, так что им показалось это поселение в дальнейшем неподходящим, а в настоящем более целесообразно соединиться с сыном аделантадо в Чампотоне, чтобы так лучше сохранились и одни, и другие, они обратились к тому, чтобы оставить то место, ведь городок был основан без надлежащих условий, и если для сохранения жителей не подходило то место, можно было бы  поступить так, чтобы не приобрести дурной славы. Придя к такому решению, капитан Франсиско Хиль приказал Лоренсо де Годою [Lorenço de Godoy], который был у него маэстро де кампо [Maestro de Campo][31], чтобы все собрались со своими пожитками и в правильном порядке отправились в направлении Чампотона. Этот приход стоил им трудов, потому что земля была болотистой, полной топей, а индейцы там не были совершенно мирными, однако, в конце концов они прибыли в Чампотон и присоединились к тем, кто там находился, и те обрадовались, увидев себя умножившимися в численности, и все они остались в подчинению самого дона Франсиско де Монтехо как заместителя губернатора и капитан-генерала своего отца. С этим приумножением товарищей они определили, чтобы их местонахождение в Чампотоне стало поселением, и согласились в том, чтобы городок Сан-Педро, который они оставили на реке Таночиль или Теносик, заселили на месте Чампотона, для того, чтобы индейцы, когда увидели бы, что их там столько, были бы более спокойными, а испанцы жили бы также в форме общины [Republica]. В соответствии с этим они избрали алькальдов, назначили рехидоров и прочих должностных лиц на тех же условиях, на которых поселились в Таночиле. Я не нашел ни причины этих назначений, ни того, кто был назначен, и должно быть были какие-то обстоятельства, потому после того, как он [городок] был основан в качестве места стоянки [por via de deposito], он не просуществовал долго, и они не построили жилищ, чтобы постоянно в них жить, и не позаботились об этом, хотя в «Доказательствах» Контрераса, Рикальде и других сообщается о том, что там произошло, пока впоследствии они не перенесли этот городок и не поселились в Кампече под названием Сан-Франсиско. Каждое из этих событий я упоминаю, не имея возможности указать год, в котором они произошли, так как факты содержатся в разных «Доказательствах», о чём, признаюсь, сожалею, но как я уже говорил в других случаях, это не моя вина, а малой любознательности конкистадоров, когда они писали свои подтверждения, довольствовавшихся, в связи с общеизвестностью событий, тем, чтобы оставить общую память о произошедшем.

 

/119/ Глава III. Индейцы Чампотона намереваются восстать, это предотвращают испанцы, которые снова хотят оставить Юкатан

Когда дон Франсиско де Монтехо отправился повидать своего отца в Табаско и доставить ему сообщения о том, что происходило в Чампотоне, некоторые индейцы поменяли свои намерения, желая восстать против испанцев, но так как уже многие из них проявляли добрую волю, предупредили об этом капитана Франсиско де Монтехо, племянника аделантадо, на чье попечение дела были оставлены по этой причине. Он уделил этому большое тому, чтобы обеспечить безопасность суровостью, чтобы успокоить всё оружием, если это будет необходимо, потому что их было мало для этого. Это, и  то, что я скажу дальше, заставляет меня думать, что это произошло чуть раньше, чем пришёл капитан Франсиско Хиль и его люди и они все объединились в виде поселения, как говорится в предыдущей главе. Они посоветовались, какого образа действий следует придерживаться, чтобы побороть то зло прежде, чем станет необходимым взяться за оружие, а индейцы будут иметь возможность  лучше подготовиться, и решили, что наиболее целесообразным было бы хитростью захватить касиков этой территории, что предполагало, что они изменят этим настроения индейцев, и представить их аделантадо, который в том случае находился в Табаско, для того, чтобы, когда будут удалены вожди, остальные успокоятся. Исполнили, как было решено, но хотя они захватили некоторых касиков и знатных лиц без возмущения среди индейцев, возникла другая сложность, которая состояла в том, что некому было поручить доставить их в Табаско, и из-за трудности и долготы пути, и из-за подстерегавших опасностей, так как должны были идти по суше, поскольку не было способа идти по морю, хотя это было более подходящее и более простое путешествие.

Доставить их вызвался Хуан де Контрерас, сын капитана Диего де Контрераса (о котором уже упоминалось), и так как капитану Франсиско де Монтехо показалось, что он был лицом достойным и надежным, он доверил это дело ему и передал ему индейцев. Позаботились о безопасности отбытия и пути на некотором расстоянии, пока не вышли из округи Чампотона, в случае, если бы индейцы вышли отбить их, и в кратчайший возможный срок пришёл с ними в Вилья-де-Ла-Витория, где находился аделантадо.

Тот принял их со знаками гнева, но, здраво рассудив, что суровость в данном случае не может дать хорошего исхода, которого желаешь, и что было бы возможно, что индейцы из страха наказания могли стать менее склонными подчиниться без оружия, и что испанцев, имевшихся в Чампотоне, было очень мало, если бы индейцы собрались, как некогда сделали, он умерил гнев в отношении пленных. Попеняв им с некоторой приветливостью и упрекнув в нарушении верности и покорности, обещанных Королю и ему от имени того, он сказал им, что, хотя мог бы покарать их смертью, чего они заслуживали за совершенные преступления, он не хотел этого, для того, чтобы они на собственном опыте увидели, что испанцы не искали, как бы причинить им вред, но как жить с ними в мире и спокойствии, будучи их добрыми друзьями. Затем он одарил их, и даже дал некоторые кастильские вещицы из тех, что имел, любезность, которая совершенно успокоила сердца и души тех касиков.

Opus tuum perage et partes boni viri exsequere: alium re, alium fide, alium gratia, alium consilio, alium præceptis salubribus adiuva.

Seneca de Benef., cap. 2.

Про­дол­жай свой труд и исполняй роль мужа добро­де­тель­но­го: для иного сред­ства­ми, для иного доверием, для иного милостью, для иного сове­том, для иного полез­ны­ми настав­ле­ни­я­ми.

Сенека. О благодеяниях. Гл. II[32]

Он сделал из них, как принято говорить, из разбойника верного, и отправил назад в Чампотон, в благодарность за что они (хоть и казались варварами) успокаивали индейцев, если у тех возникало какое-нибудь неудовольствие в отношении испанцев.

/120/ Когда прошло несколько дней после того, как в Чампотоне было основано новое поселение, пришло известие, что индейцы, которые жили по реке вверх, чуть в глубине материка, восстали[33], и, опасаясь, как бы они не возмутили других, дон Франсиско послал маэстро де кампо Франсиско Хиля, которого, как уже было сказано, звали Лоренсо де Годой, с восемнадцатью испанцами, для того, чтобы он убедился, было ли так, как говорилось.

Когда они шли по реке вверх, наткнулись на более чем восемьдесят каноэ с вооружёнными индейцами, с которыми вынуждены были сразиться, потому что те не только преградили им путь, увидев, что их так мало, но даже набросились на них с громким криком. Прошли наши испанцы, хотя с большой опасностью, и заняли землю возле валов, которые предусмотрительные индейцы соорудили для своей защиты. Со стороны земли находились многочисленные индейцы, чтобы сопротивляться приходу, и после того как наши их увидели, решили вернуться, чтобы дать отчет о произошедшем. Индейцы, находившиеся на марше, успели соединиться с другими, кто был на многочисленных каноэ, и они подстерегли их на повороте реки и обрушили такую тучу стрел и палок, что заставили отступить перед этой толпой, и они ушли, что сочли за отнюдь не малое счастье.

Viuimus assiduis, expertes pacis in armis.

Ouid. De Pont. Lib. I, Eleg.9      

Мира не зная, живём постоянно, и носим оружье

Овидий. Послания с Понта. I,5.[34]

Преодолев эту опасность, они достигли Чампотона или Вилья-де-Сан-Педро, сын аделантадо приказал подготовить большинство пехотинцев, всех лошадей, какие имелись, и оставшись с некоторыми для охраны городка, отправил остальных, дав им в капитаны своего двоюродного брата Франсиско де Монтехо, для  усмирения гордыни тех индейцев. Они отправились туда, где, как говорили товарищи, произошло упомянутое, и обнаружили индейцев, разместившихся с целью сопротивления на валах и других укреплениях. Которые они сделали, чтобы обороняться, но все их предосторожности имели малую действенность. К ним обратились с миром, но оказались бесполезными и увещевания, и требования, и так должно было прибегнуть к оружию. Индейцы несколько сопротивлялись, но когда испанцы убили некоторых и овладели укреплениями и валами, одни дрогнули, большинство бежало, а некоторые оказались в плену, вследствие чего та территория подчинилась, и с пленными наши вернулись в Чампотон, заплатив несколькими полученными ранениями, хотя ни одно из них не было опасным, благодаря Господу.

<…>

/121/ Те, кто был в городке Сан-Педро-де-Чампотон, видя, насколько далеки они от того, чтобы улучить положение, что задержка с помощью слишком затянулась, и что они уже почти три года находились там, не имея возможности про двинуться дальше, уже отчаявшись, стали толковать о том, чтобы покинуть этот городок, и уйти каждому туда, где ему представилась бы удача, так как они уже не могли ни сохранить страну, ни дальше быть ней в той нужде, в какой находились. Они переговорили об этом с капитаном, который воодушевлял их быть упорными, насколько мог, но их решимость дошла до того, что большинство уже сложило вещи и подготовило пожитки к дороге. Алькальды отказались от жезлов, чтобы иметь возможность уйти с большей свободой, и рехидоры также отказались от своих должностей, и все подготовили своё имущество к погрузке, и толковали только о том, как оставить эту землю и её завоевание.

Сочли за наилучшее решение капитан, алькальды и рехидоры, собравшись на совет, не исполнять немедленно такое намерение, но известить о нём аделантадо, для того, чтобы оправдать его, хотя он хорошо знал о тяготах, которые они там терпели, и остаться в меньшей опасности от плохого мнения, которое могло сложиться по поводу такого тяжелого решения. Аделантадо в то время находился, кажется, в Табаско, хотя полагаю (исходя из наказа, через короткое время данного его сыну и помещенного в следующей главе), что он уже управлял Сьюдад-Реалем-де-Чиапа-де-Эспаньолес, и туда решили дать знать о происходившем. Должен был пойти капитан Хуан де Контрерас с поручениями и этой новостью, и он передал её аделантадо вместе с пространным сообщением о последней степени безысходности, в которой жители оказались городка Сан-Педро-де-Чампотон.

Аделантадо уделил отнюдь не малое внимание такому решению своих людей из-за больших расходов, которые он понёс при осуществлении умиротворения этого королевства, и если бы испанцы, которые в нём находились, его покинули бы, оказалось бы почти невозможным продолжить его. С заботой об этом, которую он проявил, когда пришла новость, он собрал нескольких испанцев, чтобы они отправились в Чампотон на помощь остальным, которые там находились, и ввиду этой очевидной опасности, при помощи подарков и обещаний он присоединил к ним ещё [людей], сколько смог. А пока они смогли бы прийти, он отправил Алонсо Росадо [Alonso Rosado], который был одним из тех, кто собирался прийти туда, чтобы он известил людей в Чампотоне о новой и скорой помощи, которая к ним уже шла и на которую со всей уверенностью можно было надеяться. Прибыл Алонсо Росадо и сообщил новость, чем они утешились и задержались (ибо нет сомнения, что они сожалели бы о потере того, за что столько претерпели), а аделантадо со всей тщательностью подготовил отправку и после того, как выполнил, что смог, отправил вперед Хуана де Контрераса сказать, что подкрепление уже вышло.

Из некоторых сочинений, кажется, можно /122/ понять, что по этому случаю в Чампотон отправился лично аделантадо вместе с испанцами, которые туда пришли. Приходил ли он или нет (ибо я не обнаружил достаточной ясности, чтобы утверждать это), те прибыли и принесли кое-какие запасы пропитания, одежду и оружие, благодаря чему те, кто там был, приободрились и приобрели новые надежды, что смогут в дальнейшем перейти к умиротворению Юкатана, а не оставлять его, как хотели. Мне кажется также, что дон Франсиско, сын аделантадо, отправился за помощью в Новую Испанию, чтобы присоединить больше солдат, потому что в «Доказательствах» капитана Гаспара Пачеко [Gaspar Pacheco] и Мельчора Пачеко [Melchor Pacheco], его  cына, приведены свидетельства, что когда  сам дон Франсиско, после того как ходил в Новую Испанию собрать людей для умиротворения этих провинций, возвращался в них, капитан Гаспар Пачеко оставался в городке Сан-Ильдефонсо в качестве капитана и главы испанцев, которые там находились, завоевав и заселив ранее в Новой Испании провинцию сапотеков [Zapotecas] и индейцев михе [Mige] (о чем также упоминает Эррера в своей «Всеобщей истории»), и так как узнал, что дон Франсиско спустился в эту землю, то после того, как он уже прибыл туда, тут же пришёл с двадцатью всадниками, которых привёл за свой счёт, и он высадился в Кампече, когда началось завоевание, и оттуда же через три месяца прибыл его сын Мельчор Пачеко, который также участвовал в нем, из чего кажется, что сын аделантадо прежде находился в Новой Испании, собирая людей для Юкатана к концу года тридцать девятого, когда в Чампотоне происходило указанное, согласно наиболее достоверному рассказу, который можно установить.

 

Глава IV. Аделантадо доверяет конкисту своему сыну, и приводится наказ, который он составил о том, как это делать

Кажется, что уже открылись двери для судьбы, более благоприятной для находившихся на Юкатане испанцев, ибо, без сомнения, те, кто остался с аделантадо из числа тех, кто пришёл с ним из Испании, заслуживали имени постоянных, ибо стольким тяготам не уступили. Горевал аделантадо об их общих потерях, и о них, и так говорит одно старинное сообщения, что, увидев плохую удачу, с которой осуществлялось то, что ему столько стоило, и удовлетворенный достоинствами своего сына дона Франсиско, он решил передать в его руки умиротворение Юкатана, и чтобы это было осуществлено полностью за его счет. В году тысяча пятьсот сороковом он управлял городом Сьюдад-Реаль-де-Чиапа-де-Эспаньолес, и оттуда послал позвать его в Чампотон, куда тот, кажется, доставил людей, приведённых из Новой Испании, благодаря чему возросла численность испанцев, чтобы можно было предпринять какое-нибудь важное дело. Дон Франсиско отправился в Чиапу повидаться со своим отцом, где тот уступил ему полномочия, которые имел от короля относительно умиротворения этих индейцев и поселения испанцев на Юкатане, и это случилось так быстро, что в течение одного месяца он был уже опять в Чампотоне со всеми необходимыми заботами, чтобы заняться по своему усмотрению конкистой. При всем при этом его отец дал ему наказ о том, как следует поступать, который, как мне кажется, справедливо привести дословно ради его доброго имени и мнения прочих, которые, как я уже упомянул, отмечали, что они так жестоки <…>[35].

 

/125/ Глава V. Испанцы выходят из Чампотона, и то, что с ними произошло, и как они заселили городок Кампече

Так как умиротворение Юкатана происходило уже за счёт усердия дона Франсиско, он приложил все усилия, чтобы дать ему начало, и как говорится в одном старинном сообщении, определил с непреклонной решимостью заняться завоеванием. Индейцы, когда увидели серьёзность, с которой он уже занимался этим предприятием, пригорюнились, так как увидели, что это влекло постоянное присутствие испанцев вопреки их воле. Много раз они представляли себе, что оно окажется недолговечным  /126/, и что они добьются его конца, и могло статься, что индейцы, которых считали друзьями, это только изображали, понимая, что не продлится короткое время то, что в течение стольких лет возделывали, и так он не нашёл даже в тех, о ком его отец говорил в наказе, той преданности, какую представлял себе. Кажется, что это было так, потому что когда он вышел из Чампотона к Кампече, наткнулся неподалёку на большое число индейцев, образовавших отряд. Он собирались сопротивляться продвижению, но не смогли, потому что их разбили испанцы, и несколько приблизились к Кампече. Там они разбили лагерь, чтобы не отказываться от начатого, но индейцы, будучи огорченными от того, что их разбили наши, с тех пор стали лучше укрепляться в оборонительных сооружениях, как говорит то сообщение, так что нельзя было пройти дальше, не наткнувшись на новые валы и защитные укрепления, которыми в остальных случаях овладели ценой гибели некоторых конкистадоров и ран большинства из них, и при этом погибло столько индейцев, что иногда они служили своим прикрытием и препятствием для испанцев, которые должны были идти по мертвым телам, чтобы сражаться с живыми, и в один день бывало по три сражения с ними, из-за чего наши иногда оказывались крайне уставшими. Так говорится в том сообщении.

После того как они столкнулись с сопротивлением, которое должны были встречать со стороны индейцев оттуда и далее, решили, чтобы прежде, чем войско выступало бы в поход, отправлялись четверо солдат, людей доблестных, которые разведывали ли бы положение, в котором индейцы их поджидали бы. Среди них я нашел в их «Доказательствах», что Алонсо Росадо был одним из назначенных. Была необходима бдительность, потому что когда они подошли к незнакомому селению, которое называли Сихоо [Cihoo] (которое, как говорят, находилось в провинции Тельчак [Telchac]), обнаружили индейцев, укрепившихся и подготовившихся не только обороняться, но также и напасть на испанцев. Высланные в поле разведчики вернулись в лагерь и принесли известие о том, что индейцы готовы к войне. 

Это предостерегло испанцев, чтобы идти в лучшем порядке для вступления в селение, и чтобы доверие к собственной доблести не оказалось причиной какой-нибудь неосмотрительности, как обычно происходило. Они снялись с лагеря и отправились туда, и когда прибыли в место, откуда было видно селение Сихоо, узнали, что его жители готовы к войне, потому что они и жители его округи бдительно его охраняли.

Они сделали прочную насыпь (которую наши называли валом) из крепчайших деревьев, земли и камня, перекрывшей дорогу, по которой шли, так как остальное было густым лесом, который предохраняла его непроходимость. Испанцы построили свой отряд наилучшим образом, для которого давала возможность местность, и когда приблизились, вынуждены были оружием прокладывать дорогу к входу, чему с дерзостью и упорством препятствовали индейцы, из-за чего завязалась шумная стычка, в которой убили одного испанца, приблизившегося к насыпи. Подверг свою жизнь риску среди этой толпы, которая её [насыпь] защищала, Алонсо Росадо, который оказался первым, бросившимся и вошедшим на неё, мишень, в которую негодование индейцев заставило их сделать общий выстрел своими стрелами и метательным оружием, которое они в него бросали.

In proelio quanto sibi quisque minus percit, tanto magis tutus.

Sallust. In Iugurtha.

В бою кто меньше всего себя бережет, тот в большей безопасности оказывается.

Саллюстий. Югуртинская война[36].

Его поддержало сопровождение товарищей, находившихся очень близко, которые по его примеру преодолели насыпь, и благодаря их помощи была спасена жизнь Алонсо Росадо, которая уже находилась в опасности, потому что одно бедро ему пробила стрела, мучившая его, хоть он и не переставал сражаться.

Audacia pro muro habetur, necessitudo etiam timidos fortes facit.

Sallust. In Catilinari.

Отвага заменяет стены, а нужда робких делает сильными. Саллюстий. Заговор Катилины[37].

Вследствие того, что испанцы вошли на насыпь, и ущербу, причиненному им индейцам, те стали сдавать, и когда это поняли, так как они не сражались уже с той же яростью, что в начале, нажали на них /127/ всерьёз, и с проворством, таким образом, что вмиг разгромили индейцев, и после того как овладели укреплением, те были побеждены и оставили селение.

Hic primum fortuna fidem mutata nouauit.

Æneid. 5

Тут изменила судьба вероломная снова.

Вергилий. Энеида, V, 605[38].

В нем стали хозяйничать испанцы, и там нашли пропитание, благодаря которому смогли прокормиться и отдохнуть несколько дней[38*] Погиб только один упомянутый испанец, и оказались ранеными еще девятеро или десятеро, счастливое начало для столь тяжкого предприятия как то, в какое они ввязались. Они залечили раны и через некоторых пленных индейцев занялись подчинением бежавших, которые благодаря обещанию прощения за прошлое и доброго обращения в дальнейшем приняли лучшее решение и явились просить прощения, которое им дали, хоть и попеняв им на их упрямство и упорство, но с умеренностью, для того, чтобы они знали, что не стоит искать свою погибель, и стали бы более непринужденными в обращении с испанцами. Франсиско де Монтехо, один из капитанов, которые там присутствовали, засвидетельствовал, что победе в тот день в значительной степени были обязаны доблести, с которой Алонсо Росадо бросился на укрепление, имевшееся у индейцев для обороны, и упорству, с которым он сражался раненый, пока те не были разбиты. Сегодня энкомендерой этого самого селения является одна сеньора, его правнучка, которая получает вознаграждение за тот труд.

            Ea est  gloria, laus recte factorum magnorumque in rempublicam fama meritorum quae tamen optima cuiucque tum etiam magnitudinis  testimonio comprobatur.

                            Cic. Philipp. Lib. I, 9 

Но сла­ва — это хва­ла за спра­вед­ли­вые дея­ния и вели­кие заслу­ги перед государ­ством; она утвер­жда­ет­ся свиде­тель­ством как любо­го чест­но­го чело­ве­ка, так и боль­шин­ства.

Цицерон. Филиппики, I, XI, 29[39]

            Из селения Сихоо они продолжили свой путь в Кампече, и я не нашёл, чтобы они имели какую-нибудь стычку с индейцами, ни того, приняли ли их в этом селении с миром, и что там с ними случилось. Говорю снова, как я сказал в другом месте, то, что можно в настоящее время, несмотря на интерес, потому что, когда я просил всех, чтобы они дали мне бумаги своих предков, многие дали мне только то, что служило их прославлению, из чего я сознательно ничего не опустил, говоря то малое, что я расскажу об основании этого городка. В любом случае свидетельствую, что в этом тысяча шестьсот пятьдесят пятом году я лично отправился, чтобы найти это в документах и иметь возможность описать его основание, как основание города Мериды или городка Вальядолид, но хотя разыскивал это по многим энкомьендам, не нашёл данных об этом, и без того, за чем отправился, вынужден был вернуться, и старых документов из архивов, чтобы я поработал с ними и увидел в них, мне не дали. И потому говорю только, что в акте об основании города Мериды утверждается, что там был основан городок с названием Сан-Франсиско-де-Кампече (San Francisco de Campeche), и это было в году пятьсот сороковом или сорок первом, и я полагаю более достоверным, что в сороковом, потому что он был первым, который заселили после того, как ушли из Чампотона, и там говорится, что была построена церковь, посвященная Нашей Владычице Зачатия [Nuestra Señora de la Concepción][40]. Из этого акта и из наказа аделантадо, данного его сыну, ясно следует, что ошибся бакалавр Валенсиа в своём сообщении, говоря, что этот городок был населён в году тридцать девятом[41].

После того, как были устроены его дела, насколько давало возможность время, дон Франсиско де Монтехо, следуя наказу, данному его отцом, решил спуститься в местность и к поселениям провинции Кепече [Quepeche] и основать в Тихоо [Tihoó] город Мериду, как было приказано. Он не смог тут же выйти лично, как хотел бы, но, понимая, что любое промедление было бы вредным, отправил вперед капитана Франсиско де Монтехо, своего двоюродного брата, с пятьюдесятью семью или пятьюдесятью девятью испанцами (это небольшое различие я обнаружил в известиях, которые прочёл), а сам остался в Кампече, чтобы собрать солдат, которые каждый день /128/ приходили, отправленные его отцом, в связи с новостями о том, насколько успешнее происходит завоевание. Вышли эти немногие испанцы по направлению к Тихоо, и в большом числе «Доказательств», которые я прочитал, чтобы написать это, я нашёл полное соответствие в отношении великих опасностей, угрожавших их жизни в этом путешествии, из-за их малого числа и множества индейцев, среди которых они оказались, уже известных своей воинственностью, из-за устроенных ими засад, очень крепких заграждений, которые они обнаруживали на каждом шагу, и других укреплений, которые им препятствовали. Индейцы позасыпали колодцы и другие водоемы, что причиняло немалый вред, потому что во всех внутренних районах нет ни рек, ни источников, чтобы они погибли бы от жажды. Оттуда, где они должны были пройти, уносили пропитание, а какая война хуже, чем с жаждой и голодом? Они дошли до того, что разбрасывали по дорогам (которые больше похожи на переулки, сжатые по сторонам лесной чащей) трупы людей и животных, и даже разбрасывали на них столько кала животных, сколько могли собрать, как домашних, так и диких, все с той целью, чтобы утомить их и отравить заразным воздухом. Все эти тяготы они претерпели на своем пути, это кажется преувеличением, но воистину, я не отважился бы написать так, если бы не видел этого в стольких повторяющихся местах, что в условиях жары этой земли было более чувствительно, чем в других умеренных регионах.

Хотя в своем наказе аделантадо говорит, что На Чан Кан [Na Chan Can], владыка провинции Акануль некогда был другом испанцев, на этот раз, когда прибыли в неё, он то ли не решился из страха перед индейцами, то ли изменил свои настроения, потому что продовольствие оказалось унесенным, как и в предыдущих случаях, хотя я не читал о том, чтобы в той округе была война с индейцами, которые, не причинив другого вреда, кроме упомянутого, позволили испанцам пройти[42].

 Non sumus domini operationum nostrarum a principio vsque ad finem.

Arist. Ethic.

Мы не являемся господами наших действий от начала и до конца. Аристотель. Этика[43]

Они прибыли в одно селение, называемое Пок’бок [Pokboc], относящееся к Аканулю, и когда разбили там лагерь, и несколько укрепили его, чтобы отдохнуть, однажды ночью в лагере вспыхнул огонь[44]. Так как было общеизвестно о воинственности индейцев, и испанцы претерпели немало зла, которое несло их общество, они связали это происшествие с враждебностью, происходившей от их упорства, и все выбежали с оружием, опасаясь нападения индейцев после пожара, беспокоясь меньше о нем, чем о другом. Они всматривались во все стороны в безмолвии ночи, чтобы разглядеть, где нападающие, но нигде не услышали голосов индейцев, которые против них пришли бы. Когда прошло короткое время, и они удостоверились, что врагов не было, и захотели потушить пожар, он уже охватил почти все, что они имели. Они оказались без одежды, чтобы её поменять, без пропитания, чтобы поесть, что было самой подлой шуткой, и так в дальнейшем его вынуждены были забирать силой  оружия, потому что другим образом индейцы его не давали. Капитан послал сообщение об этой беде своему двоюродному брату, остававшемуся в Кампече, и я не нашёл, кто доставил новость.

Они продолжили свой путь на восток в провинцию Кепеч (хотя, когда вышли из Кампече, повернули на северо-восток), где находится местность Тихоо, в которой они должны были заселить город Мериду, и туда пришли в сороковом году, а не в тридцать девятом, как говорит Валенсиа в своём сообщении, на что я уже указывал, и не устаю упоминать всякий раз[45].

Хотя к нему автор приложил все старания как к сочинению, в котором сообщал Его Величеству о земле, в которой родился, проверка была сложной, и времени, которое он потратил на это (что мне хорошо известно, так как я /129/ читал в то время теологию в Мериде), было мало, и, главное, у него не было записей, которые в дальнейшем (по счастливой случайности) я получил. Когда я дошел до того, что должен был описать основание города, я письменно попросил его кабильдо, чтобы мне дали из архива точные сведения, когда это было, и другие подробности, о которых я попросил. Ответ порадовал меня тщательностью, но гласил, что архив был очень разрозненным [muy dissipado] и в нем не было книги об основании. Это меня так расстроило, что я решил было не продолжать эту историю, потому что не мог привести сведения о городе, являющемся столицей этого королевства, и так она была прервана. Однако, один кавальеро из этого города имел в своем распоряжении точный список этой книги, снятый в тысяча пятьсот семьдесят восьмом году, и по приказу кабильдо, который был в ту пору, за подписью его секретаря, и вследствие особого расположения, которое ко мне имел, он мне его дал, но со словами, что я должен его вернуть. Сознаюсь, что я обрадовался возможности с точностью и достоверностью продолжить своё повествование и с пользой занять время последних лет моего преподавания, а впоследствии, без возражений того, кто мне его дал, я передал его в городской кабильдо, чтобы его поместили в своем архиве, где он сегодня находится, и в начале его скопирован наказ аделантадо, и после того, как я его упомянул, возвращаюсь к рассказу о происходивших событиях.

 

            Глава IV. Испанцы разбивают лагерь в Тихоо и выигрывают битву. Приходит с миром владыка Мани, и как жители Сотуты убили его посланцев

            После того, как испанцы пришли в Тихоо, они для большей безопасности разбили свой лагерь на одном холме из тех многих рукотворных, какие там имеются, и это был самый большой из находившихся на площади, которая сегодня расположена напротив Кафедрального собора, и от которого остались следы внутри домов.

            Через несколько дней, когда они там были, дон Франсиско де Монтехо прислал ещё сорок испанцев, и когда они уже собрались, то, как я прочел  [известие] засвидетельствованное и подтвержденное в «Доказательстве» Эрнандо Муньоса Сапаты [Hernando Muñoz Zapata], пришли некоторые дружественные индейцы и сказали им: «Готовьтесь, испанцы, находящиеся здесь, потому что против вас идет больше индейцев, чем имеет волосинок оленья шкура». Их должно было быть много, потому что они использовали такой способ говорить, чтобы обозначить это. Испанцы, так как это был первый случай, захотели дать понять, что не боятся многочисленности, и решили стать нападающими, отправившись на их поиски. Капитан Франсиско де Монтехо оставил охрану лагеря и, зная, что индейцы находились к востоку, отправился на их поиски, и в одной местности в пяти лигах от Тихоо (из чего я полагаю, что это был Тишпеваль [Tixpeual] или Тишк’о’коб [Tixkokob], селения, находящиеся на названном расстоянии к востоку), обнаружили индейцев, хорошо укрепившимися. Увидев наших, они подняли большой крик, жестикулируя и гримасничая, но испанцы стали на стоянку, чтобы отдохнуть на привале. Уже отдохнув, они набросились на индейцев, которые сначала с упорством защищали свои валы, но испанцы овладели ими со смертями не малого числа индейцев, и с их гибелью те пали духом и обратились в бегство. Испанцы остались господами поля боя, и не захотели преследовать их, так как им показалось достаточным произошедшего, чтобы запугать индейцев, но они обманывались, как будет видно дальше. Одержав эту победу, они вернулись в лагерь очень довольными, благодаря Господа за такое хорошее начало.

            Пока это происходило, дон Франсиско, капитан-генерал, постарался /130/ со всей поспешностью спуститься из Кампече с остальными, чтобы заселить город Мериду, как ему было приказано.

            В качестве капитана и главного судьи в Кампече он оставил Бельтрана де Сетину [Beltran de Zetina], который как из-за этого, так и потому, что был болен астмой, не спустился вместе с остальными для завоевания, как хотел бы, но выставил солдата на коне, снабдив его оружием за свой счет, чтобы тот служил вместо него.

Ut desint vires, tamen est laudanda voluntas

            Ovid. de Pont., 3

            Пусть недостаточно сил, похвальна и добрая воля.

            Овидий. Послания с Понта, III, 4, 79[46]

            Когда войско уже собралось, оно стало испытывать недостаток продовольствия, потому что его плохо доставляли индейцы, мало обрадованные их приходом.

Однажды испанцы, которые шли с поста, пришли к Генералу, говоря, что обнаружили большую толпу индейцев, кажется, вооруженных, которые направлялись туда, где они находились. С холма обнаружили скопление, и среди них одного индейца, которого несли на плечах, сидящего в носилках. Ввиду неизбежного сражения первая забота была поручить себя Господу, помолившись ему о помощи и поклонившись Святому Кресту, который капеллан Франсиско Эрнандес [Francisco Hernandez] показал всем, готовить оружие к бою. Когда индейцы подошли к холму, тот, кто прибыл на носилках, сошел на землю и, еще приблизившись, отбросил лук и стрелы, и, подняв сложенные вместе руки, сделал знак, что пришел с миром. Тотчас все индейцы сложили свои луки и стрелы на землю, и, коснувшись почвы большими пальцами, поцеловали их после этого, дав понять то же самое.

            Ludit in humanis divina potentia rebus.

            Ovid. Ep. De Pont.Eleg. 3

 

            Играет людскими делами могущество божье.

            Овидий. Скорбные элегии[47].

 Индеец, спустившийся с носилок, стал подниматься по невысокому склону холма, и, увидев это, дон Франсиско чуть спустился, чтобы встретить его; индеец отвесил при встрече глубокий поклон, и был принят самым любезным образом, и, взяв его за руку, генерал провел его в свою палатку, где располагался. Это был главный господин тех, кто жил в этой стране, по имени Тутуль Шиу [Tutul Xiu], потомок тех, кто был царями всей ее, как говорится в другом месте, и властвовал над окрестностями Мани и подчиненными ему[48].

Он пришел добровольно, чтобы выказать повиновение и подчиниться самому вместе со своими, чтобы умиротворить остальных, и принес дар из большого количества индюков и индеек (это куры этой страны), плодов и продовольствия, чему испанцы очень обрадовались, но гораздо больше (как обнаружилось) тому, что их другом стал столь большой господин. Тутуль Шиу сказал, что, подвигнутый доблестями и постоянством испанцев пришел, чтобы быть их другом, и что имеет желание быть христианином, и потому попросил Генерала совершить какие-нибудь христианские обряды, чтобы увидеть их. Устроили торжественнейшее поклонение Святому Кресту, и Тутуль Шиу был внимателен и повторял то, что делали испанцы, вплоть до того, что поцеловал его, преклонив колени, со многими признаками радости. И велика была та, какую испытали испанцы, видя происходящее, и когда поклонение закончилось, отметили, что этот счастливый для них день был днем славного святого Ильдефонсо, Архиепископа Толедского, двадцать третье января года тысяча пятьсот сорок первого[49], и тогда избрали его своим покровителем, хотя позже об этом забыли, и произошло то, о чем говорится далее.

Тутуль Шиу прибыл, сопровождаемый другими касиками, своими вассалами, чьи имена я нашёл в одном написанном индейцем сообщении, каковые являются следующими: Ах На Поот Шиу [Ah Ná Poot Xiu], сын Тутуль Шиу[50], Ах Сийах [Ah Ziyah], правитель, жрец Ах К’ин Чи [Ah Kin Chi][51], об этих говорится, что они были заместителями Тутуль Шиу в столице, Мани. Йи Бан Кан [Yi Ban Can], правитель селения Тек’ит [Tekit], Пакаб [Pacáb], правитель Ошкуцкаба [Oxcutzcab], К’ан Каба [Kan Caba] из Панабчена [Panabchen], который ныне опустел, К’упуль [Kupul] из Сакалума [Zacalum], Нават [Nauat] из Теаба [Teab], Ульвак Чан Кавич [Ulvac Chan Cauich], не говорится откуда, Сон Кех [Zon Ceh] из Пенкуйута [Pencuyut], Ахав Туйу [Ahau Tuyu] из Муна [Múna], Шуль Кумче [Xul Cumche] из Типик’аля [Tipikál], Тукуч [Tucuch] из Мама [Máma], Кит Коват [Сit Couat] /131/ из Чумайеля

Тутуль Шиу находился с испанцами в течение шестидесяти дней и, прощаясь с ними, пообещал отправить своих посланцев потребовать у прочих владык, хотя бы они и не были его вассалами, чтобы они выказали повиновение и, оставив им большие запасы продовольствия, ушел в Мани, столицу, как уже было сказано, его владения.

            Hanc mihi fortuna nam censi, quod amicus abesses.

            Ovid. Epist. De Pont. Eleg. 7

            Я почувствовал в этом судьбу, что отсутствовал друг.

            Овидий. Послания с Понта, I,6.[52]

Испанцы остались  несказанно рады видеть произошедшее тогда, когда меньше всего этого ожидали, и, что в доказательство своей правдивости он оставил им индейцев, которые им служили бы. Тутуль Шиу не стал мешкать с исполнением своего обещания, потому что, вернувшись в Мани, принялся за дел. Он созвал всех индейцев и сообщил им о своих намерениях, и об искренней дружбе, которая завязалась у него с испанцами. При этом все присутствовали, ибо пример царя был могучим [средством], чтобы повести за собой волю его вассалов.

В дальнейшем он отправил посланцев к касикам с тем, чтобы они покорились испанцам, для чего обратился к владыкам Сотуты [Zotuta], называемых Кокомами [Cocómes] и у прочих восточных [владык], имевшихся там, где основан городок Вальядолид (что по преимуществу было землями К’упулей [Kupules], как их называют), сделав общеизвестными своё решение и дружбу, которую установил с испанцами, что сочли надлежащим все его вассалы.

            Fata repugnarunt, quæ cum  mihi tempora prima

            Mollia præbuerint posteriora gravant.

            Ouid. Trist. Eleg. 8

Но вос­про­ти­вил­ся рок: облег­чив мне ран­ние годы,
Он отяг­ча­ет теперь позд­ние годы мои.

Овидий. Скорбные элегии, IV, 8, 30[53].

Он убеждал их, чтобы и они поступили так же, ибо видят, что те упорны в желании поселиться в этой земле, и уже создали поселение в Кампече и решили создать его в Тихоо. Он напомнил им, что всякий раз, когда у них происходили сражения с испанцами, это стоило им многих жизней местных жителей, который должны были пасть от их рук. И что он почувствовал, в течение тех дней, когда общался  с ними, их добрые намерения, и потому счел за наилучшее дружбу с ними, о которой он и им советует поступить в переговоры, как тот, кто это уже сделал, рассмотрев ущерб, который последовал бы для них в противном случае. Посланцы вышли во владение Сотута и когда прибыли в столицу того же названия, где жили Кокомы, то в присутствии На Чи Кокома [Nachi Cocóm], главного владыки этих земель, объявили то, с чем их послали. На Чи Коком ответил, чтобы они подождали ответа, который он даст им в течение четырёх или пяти дней. В течение их он приказал собрать всех подчиненных ему касиков и, посоветовавшись о том, что они думают по поводу того, что Тутуль Шиу прислал им сказать, они приняли  вреднейшее решение, вопреки всякому смыслу и справедливости, и прибегли к очевидно позорнейшему коварству.

Они договорились устроить большую охоту на лесную дичь, как бы для развлечения послов и чтобы их одарить ею, и, выманив их под этим предлогом из населенной местности в густой лес, привели в одно место, называемое Оцмаль [Otzmál], где они развлекались три дня. К концу празднества, на четвёртый, они собрались, чтобы поесть, под одним большим и заметным деревом, которое на их языке называется йаа [Yaa], а на кастильском сапоте, и, будучи там, продолжали танцы и забавы предыдущих дней, а после обеда отправились перерезать горло послам, презрев священную неприкосновенность, которая тем в качестве таковых полагалась. Оставили Ах К’ин Чи, одного из них, как наиболее рассудительного, для того, чтобы он доставил Тутуль Шиу новость о том, что случилось с остальными, и что такая судьба и была ответом на его посольство, оскорбляя его с большими издевательствами как труса. Не пощадила его варварская жестокость, потому что, хоть он и остался в живых, ему выкололи глаза стрелой, и четверо военачальников На Чи Кокома отвели его в земли Тутуль Шиу, где оставили со всей предосторожностью, и возвратились к своим. Несчастный, оказавшись один, звал /132/ криками, чтобы кто-нибудь пришёл к нему на помощь. Пожелала судьба, чтобы его услышали некие индейцы, и нашли Ах К’ин Чи в упомянутом несчастье, и когда его привели в присутствие Тутуль Шиу, он сообщил о прискорбнейшей трагедии, произошедшей с его послами.

Это событие стало началом ожесточенной битвы, которую бакалавр Валенсиа упоминает в своём сообщении (и, скажу, бегло)[54], но там не упоминаются его обстоятельства, потому что он говорит только, что люди из Сотуты и остальные восточные [индейцы], которых называют К’упулями, не пожелали снизойти до того, что предложил им Тутуль Шиу, но ответили отказом на его решение, равно как и тем, кто ему последовал, и что не сообщили об этом.  Решили только не покоряться испанцам, против которых тогда вновь заключили союз.

Что я могу удостоверить, это то, что можно видеть сегодня в царских домах в Мани, которые имеют в качестве своего герба изображение этого события в соответствии с правилами геральдики, и этим очень гордятся жители этого селения, и рассказывают об этом деле так, как здесь написано, и не сохранили бы такой памяти, если бы это было не так. Кроме того, в королевской грамоте от 6 сентября 1599 года, данной в Монреале, в которой имеется ссылка на другую, от девяносто третьего года, упомянуто это событие. В соответствии с ними король давал двести песо денежного воспомоществования Гаспару Антонио, индейцу[55], как в качестве главного переводчика [Interprete General] этого губернаторства, так и в качестве внука Тутуль Шиу и сына Ах К’ин Чи, которому выкололи глаза стрелой, и чтобы это денежное воспомоществование он получил бы раньше, чем те, которые ему полагались от испанцев, и если бы случилось, что он умер до того, как это должны были бы исполнить, его получила бы одна из его внучек, но без преимущества перед другими.

В одних старинных бумагах говорится, что Тутуль Шиу лично отправился повидаться с Кокомами и был одним из зарезанных. Эти записи, о которых я говорю, содержат немалую путаницу, и не кажутся заслуживающими доверия, о чем я предупреждаю, если кто их имеет, потому что тот Тутуль Шиу, которого убили Кокомы, отчего пошла наследственная вражда между этими родами, кажется, жил в предшествующие времена, и жители Мани молчат о смерти главного владыки[56]. У них имеется изображение события, которое я здесь воспроизвожу, хотя индеец, который его нарисовал, ошибся с кастильским числом, поставив тридцать шестой год, чего не может быть, как видно из упомянутого, но сорок первый, о котором говорится[57].

/137/ Глава VII. О большой битве, в которой индейцы были побеждены, и как испанцы основали город Мериду

Пока происходили упомянутые убийства послов Тутуль Шиу во владении Сотута, некоторые владыки, соседи большого поселения Тихоо, пришли выказать повиновение испанцам, то ли в подражание Тутуль Шиу, который в качестве столь великого господина среди этих местных жителей, могло статься, своим примером мог подвигнуть их, или же потому, что уже увидели, что в течение стольких лет войны не смогли преобладать над ними, но наоборот, те проявили новую решимость основать город в той местности, и что они уже имели своим другом Тутуль Шиу и его союзников, и благодаря их поддержке стали ещё более настойчивыми, пока не подчинят это королевство.

Subducunt oneri colla perusta boves.

Ouid. I de Pont. Eleg.7

Из-под ярма отпускают быка, если он шею натер.

Овидий. Послания с Понта. I, 5, 24[58].

Когда Тутуль Шиу получил сведения о малом успехе своих, передал их испанцам, чтобы они приготовились к тому, что могло произойти, потому что узнал от Ах К’ин Чи о заговоре, который принялись плести Кокомы из Сотуты. Это подмочило удовольствие (как говорится) испанцев и их первоначальный покой с новыми друзьями, которых они уже имели, и с тех пор они стали остерегаться, потому что не могло прекратиться дело, затеянное Кокомами, как и осуществление намерения, о котором их предупредил Тутуль Шиу, или какие-нибудь другие беспорядки, требовавшие заботы. Они жили с этим с тех пор, а На Чи Коком принялся исполнять свой замысел, привлекая к себе всех индейцев из краёв к востоку от Тихоо, начиная от Исамаля, к тому, чтобы прийти на войну с испанцами.

Они запоздали со сбором и приготовлениями до июня месяца, но когда закончили, было таким скопище собравшихся индейцев, что я видел бумаги, говорившие, что было шестьдесят тысяч вооружённых индейцев, которые спустились по этому случаю против испанцев, а в тех, которые говорят о меньшем [числе], их сорок тысяч, тех, кого там называют гандулес [Gandules][59], и это число упоминает бакалавр Валенсиа в записях своего сообщения, и одни, и другие согласны, что это были доблестные и решительные индейцы. Было ли их одно число или другое, оно было несоразмернейшим по сравнению с чуть более чем двумястами испанцами, находившимися в Тихоо.

Индейцы пришли в Тихоо незадолго до дня святого апостола Бернабе, и согласно тому, что я установил, в его канун, и, отдохнув, на следующий день, в праздник святого, набросились со всех сторон на лагерь, где располагались испанцы. Для тех этот день был наиопаснейшим, потому что индейцы пришли с решимостью покончить с ними, а испанцы вынуждены были сражаться, как те, чьи жизни могли быть спасены только силой духа их сердец и доблестью их рук. И хотя они пригодились в такой опасности, но, несомненно, более подействовало божие могущество, нежели людская доблесть. Ибо что такое были столь немногие испанцы против стольких неверных? Несомненно, они могли покончить с ними одними кулаками. В этом они сознаются в своих сообщениях, составленных позже, благодаря Господа за удачу этого дня. Испанцы не стали ждать на холме, спустились на равнину. Всадники со своими конями, пехотинцы с аркебузами, ружьями, арбалетами, шпагами и щитами. Сомкнувшись и охраняя друг друга, всадники и пехота завязали шумнейшую битву между двумя противниками, которую одни вели, чтобы остаться полными господами своей земли, а другие /138/ – за неё и за свою жизнь после стольких злоключений. Сражались большую часть дня, потому что так как индейцев было столько, то, хотя многие из ближайших к испанцам погибали, гораздо больше превышали их отдохнувшие, из-за чего они не давали им возможности ни на миг передохнуть. Но, в конце концов, благодаря Господу Богу нашему их победили. В некоторых старинных записях говорится при упоминании об этой битве, среди прочего, что она произошла в четверг 11 июня этого года, который, как я упомянул, был тысяча пятьсот сорок первым[60], и что индейцы напали в ней со всех сторон из-за укрытий, убежищ и укрепленных рвов, которые у них отвоевали шаг за шагом, потому что было индейцев столько, как листьев на деревьях, и в этом дала величайший результат поддержка пороха и аркебуз, которые убили огромное количество индейцев, и арбалетчиков – немалый. Всадники произвели великое  опустошение, потому что, потоптавши одних, они помешали бегству других, которые в отчаянии бросились на копья и шпаги, и так как они были полуголыми, им устроили великую мясорубку. Остались горы мертвых индейцев, которые подчас служили испанцам укрытиями, а подчас мешали преследовать беглецов, и индейцы убили некоторых испанцев и шесть коней, что было большой потерей из-за большой пользы, которую они приносили. В конце (говорят) они разгромили их и устроили большое преследование, оставив поле покрытым трупами.

               Vitaret coelum Phaeton si viveret et quos optarat stulte

               Tangere nolles equos.

               Ouid. I Trist.

 

               Сам Фаэтон, будь он жив, избегал бы небес и по дури

               Трогать не стал бы коней.

               Овидий. Скорбные элегии, I, 1, 79-80

 

Они навсегда отпугнули оставшихся в живых, которые никогда больше не давали открыто генерального сражения, за исключением того случая, когда восстали К’упули, как будет сказано дальше, потому что с этого дня все они стали сраженными и скрытными и т.п.

Благодаря тому, что милосердие Божие избавило их в этот день от великой опасности, возросла слава испанцев среди индейцев, когда те увидели разгром, которые они им устроили, будучи настолько малочисленными, когда решили не оставить в живых ни одного испанца из находившихся в Тихоо.

От этого события в течение всего этого года они занимались привлечением всех окрестных касиков, и когда им уже показалось, что большинство было подчинено и послушно, и наступил год сорок второй, они решили положить начало основанию города, так как нашли место с качествами, о которых шла речь в наказе. Был проведен совет, и все согласились с этим. В день праздника Святых Царей, шестого января названного года 1542, дон Франсиско де Монтехо как заместитель губернатора, Главный Судья, распределитель [энкомьенд] и капитан-генерал, представил перед Родриго Альваресом [Rodrigo Alvarez], секретарём суда, акт [vn Auto], в котором юридически устанавливалось, что от имени и для службы Королю основывался город, и в акте сказано так.

«Поскольку сиятельный господин дон Франсиско де Монтехо, аделантадо, губернатор и главный судья Его Величества в этих провинциях Юкатана и Косумеля [в соответствии] с его полномочиями послал его[61] как для того, чтобы их завоевать и умиротворить, так и чтобы заселить их христианами и основать города, и городки, и местечки, то да увидит он то, что для службы Богу и Его Величеству подобает. И поскольку после прибытия и исполнения того, что было приказано, он завоевал и умиротворил провинцию Кампече, и Акануль, в ней, там, где ему показалось наилучшим образом подходящим, он заселил городок, который назвали Вилья-де-Сан-Франсиско, и построил церковь Нашей Госпожи Зачатия [Nuestra Señora de la Concepción], о чем более подробно содержится в книге кабильдо, созданного в названом городке.

И в дальнейшем, когда он был надлежащим образом заселен, а те провинции умиротворены, /137/, поскольку необходимо было прийти в эту провинцию Кепеч, он пришел, и она была завоевана, и он привел к миру многие другие, соседние с ними, где с надеждой на Бога, Господа нашего, зародилось новое обращение их уроженцев. И так как по соседству с пределами этой провинции Кепеч имелись другие, враждебные и непокорные, которые не хотели ни подчиниться Церкви, ни власти Вашего Величества, ни ему от Вашего имени, ни предоставить возможности, чтобы им проповедовали Святое Евангелие, то, приняв все это во внимание, и для того, чтобы, постоянно видя его, местные жители не восставали бы, и чтобы враждебные испытывали страх, пользуясь полномочиями, которые он для этого имел, поскольку так ему было приказано сиятельным господином аделантадо в его наказе, подписанном его именем, он заселил и застроил город из ста жителей, каковой основал в честь и для почитания нашей Госпожи Воплощения [Señora de Encarnacion], и названому городу дал такое имя: Город Мерида [La Ciudad de Merida], да хранит его Господь за столькую службу в течение долгого времени, с оговоркой, которую он сделал, что если во имя служения Богу, Господу нашему, или Его Величеству, или для блага местных жителей было бы подобающим изменить его с согласия губернатора, можно было бы это сделать, не совершая нарушения и без какого-либо наказания, если только намерение было бы добрым и чистым».

Считая, как католик, что отправление божественного культа является главным ключом, открывающим доступ к сокровищам божественного милосердия, дабы потоки благодати потекли к душам, а мирские блага к нуждам телесным, первое, что он приказал, было выбрать участок и место, чтобы заложить церковь, и так продолжается в Акте, где говорится:

«Кроме того, для того, чтобы названный город Мерида не пришёл в упадок и навсегда продолжил своё существование, приказываю преподобному отцу священнику Франсиско Эрнандесу, чтобы он наилучшим образом на чертеже, в соответствии с которым строится этот город, выбрал бы участок и место, чтобы создать главный собор, где верные христиане слушали бы Учение, и их приобщали бы к Таинствам, и я даю ему название Нуэстра-Сеньора-де-Энкарнасион[62], каковую избрал в качестве защитницы, как для того, чтобы она постоянно оказывала бы милость и укрепляла Святую Католическую Веру, так и для того, чтобы она имела под своей защитой и покровительством названный город Мериду и христиан, которые в нем живут».

<…>

 

Глава VIII. О том, что было установлено для управления городом, и они основывают братство [cofradia] Госпожи Нашей

<…>

/139/ … На [протоколах] этого кабильдо, и на прочих, какие они составляли, не было подписи дона Франсиско де Монтехо вплоть до 18 ноября этого [1542 – В.Т.] года.

Причиной было то, что он занялся со всей тщательностью походом на восток от города Мериды, чтобы умиротворить провинции Кони [Coni] и Чоаку [Choáca] (которую индейцы называют Чавак Хаа [Chauac Haá]) и их соседей, в которых, как уже было сказано, некогда заселили город в Чичен-Ице, который покинули. Их уроженцы были очень мятежны и не хотели покориться, хотя годом ранее в день Святого Бернабе потерпели такое тяжёлое поражение в битве, произошедшей в местности Тихоо, что из-за этого не отваживались вести открытую войну, нападая, но было необходимо сделать это. Отправиться для их умиротворения вызвались и те, кто еще не устроился в городе, и многие из уже ставших горожанами, которые не могли бы отдыхать в нем, пока не добились бы, чтобы вся эта страна была подчинена. Первым из горожан, который вызвался идти в этот поход, был Хуан Лопес де Мена [Iuan Lopez de Mena], секретарь кабильдо, который ради этого отказался от должности двадцать седьмого апреля, и она была отдана Хуану Поррасу [Iuan Porras], и в этот день появляется подпись главного альгуасила, которой до сих пор не было в предыдущих [протоколах] кабильдо.

Кажется также, что были /140/ несколько неспокойны окрестные индейцы, потому что двадцать второго мая в кабильдо были приняты два заместителя главного альгуасила[63], и причиной, как там говорится, было, поручить ли (если возможно) главному альгуасилу покинуть город, чтобы посетить соседние селения и расследовать, не замышляют ли индейцы каких-нибудь беспорядков, как это поручали другим.

<…>

 

Глава IX. Вышли из Мериды на завоевание Чоаки, и как были побеждены Кокомы из Сотуты

 

/142/ Сразу же после того, как дон Франсиско де Монтехо дал название городу Мерида и упорядочил правосудие, управление и прочие государственные должности, как об этом сказано, он послал сообщение своему отцу аделантадо, который в т время находился в Сьюдад-Реаль-де-Чиапа, о состоянии, в котором находились дела этой земли, и делах, которыми он был занят в связи с основанием нового города.

Аделантадо, чтобы не терять времени, которого он ранее и так столько потратил, и чтобы не порвалась ниточка (как принято говорить) благоприятных событий, благодаря которым умиротворение пошло успешно, в тринадцатый день месяца марта года, который, как уже упоминалось, был тысяча пятьсот сорок вторым, передал свои полномочия перед Гаспаром де Санта-Крусом [Gaspar de Santa Cruz] капитану Франсиско де Монтехо, своему племяннику, о котором я уже несколько раз упоминал, о чем говорит:

«И так как для завоевания и умиротворения провинций Юкатана я ранее назначил своим заместителем губернатора, и капитан-генералом в них дона Франсиско де Монтехо, который уже заселил городок Сан-Франсиско и город Мериду, где было необходимо заняться всеобщим распределением [repartimiento general], в сответствии с предписаниями Его Величества и наказом, который он об этом имеет, и у него есть другие дела, касающиеся служения Его Величеству, каковыми он занят, то по этой причине он не может пойти и участвовать в заселении, завоевании и умиротворении селений и туземцев, которые должны служить городку, каковой следует заселить в Кониле где его нужно было бы заселить в дальнейшем.

И поскольку для названного завоевания, и умиротворения, и заселения названного городка, как я осведомлен, вы, Франсиско де Монтехо имеете надлежащие способности, и надежны, и что вы хорошо и верно исполняли то, что мною от имени Его Величества вам было приказано, то вследствие этого настоящим от имени Его Величества избираю вас и назначаю моим заместителем губернатора и капитан-генералом названного городка, который также следует заселить в провинции Кониль или где он будет заселен в дальнейшем. И в этом названном завоевании, приказываю вам, чтобы вы пошли с людьми из испанцев и друзей, которые для вышеозначенного с вами собрались бы. И в тех провинциях в краю, где должен быть заселен городок и в селениях, соседних с ним, и в остальных, которые должны отойти для служения ему, вы можете созвать и созовете, и предъявите требования к туземцам из этих селений и провинции, чтобы они пришли изъявить свою покорность и признать власть Его Величества, а если они не захотят прийти после того, как будут предъявлены требования согласно тому, что Его Величество приказывает в своих королевских предписаниях /143/, вы будете вести против них войну с названными людьми из испанцев и друзей, которые с вами будут находиться, до тех пор, пока названные туземцы не изъявят названной покорности и не явятся с миром. И после того, как они будут таким образом умиротворены, вы сможете войти и заселить названный городок от имени Его Величества, в котором, после того, как он будет заселен и назван, вы сможете провести и проведете выборы и назначения алькальдов, и рехидоров, и секретаря, и всех остальных должностных лиц, какие вам покажутся надлежащими.

И тех, как сказано, вы назначите, и назовете, и изберете от имени Его Величества, и так избранные и назначенные, после того как они принесут клятву на торжествах, которые по праву требуются, все вместе в кабильдо и собрании [en Cabildo y Ayuntamiento] сделают чертеж названного городка, на котором вы можете поместить все эти гербы и знаки отличия, которые от имени Его Величества и для осуществления Его Королевского правосудия обычно помещают, и для всего вышеназванного я передаю вам полномочия, предоставленные от имени Его Величества и т.п.»

Я привел дословно эти полномочия, которые были даны для умиротворения востока этих провинций, чтобы показать, что войны, которые испанцы имели там с индейцами, были теми же и вызваны, потому что они не хотели покориться, и что им всегда мирно предъявляли требования, которые испанцы объявляли им как христиане, покорные приказам своего короля, которые так устанавливали для спокойствия королевской совести, чему было уделено столько внимания с тех пор, как открыли эти королевства.

Как обычно случается при основании новых городов, имели место некоторые разногласия и недовольство по поводу тех, кто должен управлять, то ли в качестве должностных лиц государства, то ли на войне, и чтобы избежать всего неподобающего (как вещи возможной) аделантадо предусмотрел средство, заявив далее в полномочиях, что:

«Передает ему в качестве получаемого и принимаемого отныне каждым из названных горожан, что в случае, если бы возникли некоторые разногласия, то ему дается вся его власть во всем, касающемся гражданского и уголовного правосудия как заместителю губернатора в городке, который он должен заселить со всеми необходимыми условиями, которые требуются согласно праву».

Хотя, как видно, это умиротворение выпало двоюродному брату дона Франсиско, этот рыцарь, внимания которого не настолько требовали нужды управления городом, и согласие горожан помогало ему в этом, чтобы облегчить дело решил выступить с частью солдат с одной стороны, и чтобы его двоюродный брат Франсиско де Монтехо шёл по другой, с тем, чтобы, увидев себя зажатыми с разных [сторон], не собрались [индейцы] на одной, и выказали бы покорность, которую столько отвергали.

В месяце мае года сорок второго вышли из города Мериды дон Франсиско, сын аделантадо со своими людьми в провинцию Сотута, чьими владыками, как мы видели, были Кокомы, а с другой стороны, более близкой к морю, его двоюродный брат с остальным народом. Индейцы Кониля, Чоаки и всех окрестностей, которых называли общим именем К’упулей, были самыми воинственными во всем этом королевстве, и это бросается в глаза, ведь хотя почти все остальные в нем покорились, эти оставались неукротимыми в своем упорстве и были склонны сопротивляться приходу испанцев, который считали неизбежным, хотя не знали его точного времени.

Намерение дона Франсиско состояло в том, чтобы прийти туда, где находились Кокомы, которые как наиболее могущественные имели /144/ набольшее влияние и значение для остальных мятежников, так что если бы они были подчинены оружием, но захотели бы мира и доброго обращения, остальные с большей легкостью подчинились бы.

По дороге он узнал, что должен прибегнуть к оружию из-за кое-какого противодействия индейских воинов, но из-за них задержался не более, чем было необходимо, чтобы пройти вперед, пока не достиг округи Сотуты. Он обнаружил индейцев с оружием в руках, и так как не помогли требования, испанцы взялись за своё и должны были вступить в сражение, так как индейцы выстроились для него в поле. Если в начале они сопротивлялись, было невелико их упорство в том, чтобы терпеть ярость рук испанцев, которые быстро их разбили. Они начали отступать в леса, чья недоступность оказалась их убежищем, когда они увидели себя потерпевшими поражение.

Когда наши праздновали победу, один отряд солдат преследовал беглецов, и в пылу сражения Алонсо Росадо, меньше обращая внимания на то, что могло произойти, отделился от товарищей настолько, что оказался заблудившимся в лесной чаще, с одними только руками и старанием в качестве средств к существованию, без дороги или тропинки, которая вывела бы его к испанцам, и без кого-либо, кто мог бы защитить его от множества индейцев, которые после поражения повсюду рассеялись по этим лесам. После того как войско собралось то, хоть оказалось немного раненых, и те неопасно, недосчитались Алонсо Росадо, которого некоторые тогда сочли погибшим.

Дон Франсиско, разузнав о преследовании, в которое тот ввязался, и погиб ли он во время него, или же было время, за которое ему могли помочь, он отправил два отряда пехотинце с несколькими конями, чтобы разыскать его. Они вышли в разные стороны, но хоть искали его со всем старанием, не нашли, из-за чего вернулись к войску без него, и все считали его мертвым или попавшим в плен к индейцам, чтобы стать несчастной жертвой их омерзительных жертвоприношений, и жалели, что среди всех он оказался самым несчастливым. Они задержались там, и когда прошли два дня и его уже не ждали, он пришел в лагерь, так как ему помогла его смекалка, благодаря которой он укрылся в лесной чаще от нескольких отрядов индейцев, которые обнаружил в течение этих двух дней, и спасся от столь явной опасности, так что удивительно было видеть его без ран, хотя и сильно измученного усталостью, голодом и жаждой, которые он перенес.

С другой стороны капитан Франсиско де Монтехо и те, кто с ним шёл, встретили не меньшее сопротивление со стороны индейцев, которые все время оставались неспокойными, кажется, они никогда не подчинялись добровольно, принуждаемые к покорности оружием, так что никогда не прекращается упоминание всех стычек, которые они имели. Соединились два капитана после того, как дон Франсиско усмирил часть владений Кокомов и проследовал, умиротворяя остальную, чтобы иметь возможность в безопасности основать новый городок в Кониле, на что дон Франсиско потратил несколько месяцев из-за встреченного сопротивления, по причине чего, как видно из [протоколов] кабильдо города Мериды, с такой чрезвычайной настойчивостью стремился, чтобы не позволить уехать из этой страны ни одному испанцу. Оставив это в уже хорошем состоянии, хот не повсеместно замиренным, он вернулся в город Мериду

<…>

 

Глава XV. Переносят городок в место, где он находится, и основывают Саламанку в Бак’халале [Bakhalál]

/162/ Место или местность Чоака, где основали городок Вальядолид, находится на расстоянии шести лиг от моря, чуть больше или меньше, и от него идет прямая дорога к порту, который испанцы называют Эль-Куйо [el Cúyo], избранному в качестве ближайшего, чтобы снабжаться необходимыми вещами из Кастилии и других краёв по морю. Хотя они и имели это удобство /163/, обнаружили другие недостатки, как для испанцев, так и для индейцев, препятствовавшие королевским приказам, которые предписывали следить за хорошим обращением с ними и их сохранением, и чтобы им причиняли как можно меньшие тягости. Остаток года сорок третьего они провели, создавая поселение, и разметили площадь и улицы с соломенными домами, как у индейцев, тогда как можно было бы строить из камня. Когда наступил год сорок четвертый, так как место не казалось подходящим, они стали обсуждать, как бы перенести его в Сака [Zaqui], где оно находится сейчас. Для этого четырнадцатого марта Педро де Молина [Pedro de Molina], прокурадор[64] городка, находясь на своей должности, от его имени представил обращение капитану Франсиско де Монтехо с просьбой перенести городок и причинами для этого, которые он привел.

«Так как когда был основан этот городок, не были известны ни свойства этой земли, ни её влияние на здоровье, и что было больным местом расположение городка, выходящего на побережье, каковое является землей низменной, влажной и болезнетворной. Мы, испанцы, которые в нем живем (говорю), болеем, и находимся в таком состоянии, и некоторые конкистадоры от названной болезни умерли, а многие другие живут больными, по причине чего, не рискуя находиться в этом городке, живут в своих селениях. Далее, из прислуги и рабов, которых мы имели, у нас умерла большая часть, как мужчин, так и женщин, и каждый день они заболевают и умирают. И местные жители, обитающие на этом побережье, говорят, что оно болезнетворное, и живут опухшими, и с раздувшимися животами, и болезненными, и многие из них умирают, и там произошло большое уменьшение селений. И если названный городок не перенесут в другое место дальше вглубь страны, мы перемрем от болезни, и даже если этого не случится, может статься, что, туземцы, увидев нас больными, и что из-за слабого здоровья мы скрываемся и разобщены по селениям, набросятся на нас и нас поубивают (не было напрасным это предостережение, как будет видно[65]) и исчезнет служение Господу и покорность, которую они изъявляют Его Величеству. Поэтому прошу Вашу Милость от себя самого и от имени общины ради Его Величества требую один, два и три раза, и то, что по праву обязан: перенести этот названный городок в другое место, которое было бы не на побережье, хотя господин губернатор приказывает перебраться в Кониль, находящийся на указанном побережье, и еще более низменный, влажный, болотистый и болезнетворный, и еще дальше от округи, чем это место, а в местность Саки, индейского селения, которое является здоровым, равнинным, изобилующим древесиной, водой и пастбищами, и внутри страны, с большей округой, чтобы служить нам, и с меньшей дерзостью туземцев, которые там, где мы находимся сейчас, видят и знакомы с испанцами уже многие годы.

И если Ваша Милость та сделает, я сделаю то, что обязан, а если нет, я предъявлю Вашей Милости иск по поводу всего ущерба, который возрастет для конкистадоров и поселенцев, и вреда, и смертей, которые увеличились бы среди нас, и нашей прислуги, и жителей селений, которые нам поручены, ибо так как они издалека пришли служить нам в нездоровую землю, поумирали бы или вернулись заболевшими.

Кроме того, пусть на меня пожалуются моему королю и господину как  на лицо, которое не обеспечивает добра, благополучия и умиротворения местных жителей.

И так как я этого прошу и требую, прошу присутствующего секретаря и господ из кабильдо быть мне свидетелями».

Кажется, что конкистадоры, увидев, что место для городка не было подходящим, чтобы там оставаться, написали это /164/ аделантадо, и тот отозвал распоряжение, чтобы местонахождение перешло в Кониль, который оказался таким же плохим, как  и настоящее [место]. Капитан Франсиско де Монтехо на обращение ответил только, что в ней они просят о том, что является их обязанностью, и что он слышал это, но после того, как ушел оттуда, не обсуждал этого дела. Поэтому прокурадор семнадцатого направил другое обращение с теми же возражениями, и не получил большего ответа, чем на прошлое, и так девятнадцатого направил третье, на которое не имел лучшего отзыва, чем на предыдущие. Тогда кабильдо попросило секретаря засвидетельствовать произошедшее, для того, чтобы оспорить там, где должно было добиваться правосудия. Вследствие этого капитан Франсиско де  Монтехо приказал, чтобы обратились к юридическим сведениям [información juridica], содержащимся в обращениях. Поступили в соответствии с испытанным, из-за чего опустел городок в местности Чоака и был перенесен туда, где находится до настоящего времени. Из указанного видно, что не вполне правильно говорит лиценциат Кано [Licenciado Cano] в своём сообщении, утверждая, что городок был оставлен четырнадцатого марта. Только название церкви изменилось на Благовещение Госпожи Нашей [Anunciación de Nuestra Señora] вероятно (говорит названное сообщение) потому, что пришли накануне его, двадцать четвертого марта[66],  в новую местность Саки, однако ни там, ни в другом месте нет подлинных записей, которые говорили бы в подтверждение этого.

Устройство этого поселения было не единственной заботой конкистадоров, которые в то же время старались умиротворить провинцию Кочва [Cochva], где с капитаном Алонсо Давилой некогда произошло то, о чём рассказано. Аделантадо передал полномочия для этого капитану Гаспару Пачеко [Gaspar Pacheco], со званием капитан-генерала и заместителя губернатора, а его сына Мельчора Пачеко [Melchor Pacheco] [назначил] маэстро-де-кампо этого завоевания. Третьего января года тысяча пятьсот сорок третьего Гаспар Пачеко представился в своем звании перед кабильдо города Мериды с обращением, в котором говорил, что для того, чтобы исполнить то, о чем распорядился аделантадо, ему нужно отправиться в Новую Испанию собрать людей для заселения той провинции (которую там он называет Ваймиль [Vaymil]) и приготовить другие вещи, необходимые для умиротворения, и чтобы потому на это выдали разрешение ему, и его сыну Мельчору Пачеко, и Алонсо Лопесу Сарко [Alonso Lopez Zarco], чтобы отправиться и всё приготовить. Ответ кабильдо был, что они оставляют решение за генералом доном Франсиско де Монтехо, чтобы он распорядился о наиболее подходящем для служения Господу, Его Величеству и блага города. Относительно того, отправился ли он в Новую Испанию собирать людей и остальные вещи, о которых говорится в обращении, я не нашёл записей, подтверждавших бы это, но полагаю, что отправился, потому что не предпринял поход в этом году, потому что должен был потратить его на подготовку вплоть до следующего, сорок четвертого, в котором умиротворили ту землю. Итак, вышли из города Мериды двое Пачеко, отец и сын, в сопровождении многих его жителей, которые не предавались праздности, пока не была покорена вся эта земля власти Его Величества.

Когда они занимались завоеванием этой земли, заболел генерал Гаспар Пачеко, по причине чего должен был вернуться в город для лечения. Он имел от аделантадо полномочия назначить замену, и так оставил вместо себя своего сына Мельчора Пачеко, который и завершил её, преодолев трудности в виде насыпей, палисадов и других укреплений, возведенных  индейцами, и в тех стычках погибли некоторые конкистадоры. После того как она была умиротворена, в местности, которую индейцы называют Бак’халаль [Bakhalal], примерно в восьмидесяти лигах от города Мериды на восток, склоняясь к /165/ юго-востоку, основали от имени короля новый городок, который назвали Саламанка, поставив в нем алькальда и нескольких рехидоров, так как это было маленькое поселение, которое почти не выросло, и даже за эти прошедшие годы тех, кто в нем был, не сумев защититься от постоянных врагов, так как были настолько малочисленны, бежали вглубь страны. Имеет морской порт на побережье Гондураса и граничит с индейцами Верапаса [Verapaz], ица [Ytzaes], чинамитами [Chinamitas]и другими, о которых речь пойдет впереди и которых еще следует завоевать. После того, как было основано это поселение, конкистадоры, которые не остались в качестве горожан, вернулись в город Мериду и известили свое генерала о произошедшем, вследствие чего стали достигать большего спокойствия, и это, как говорит бакалавр Валенсиа, было к концу года тысяча пятьсот сорок пятого[67]. Мы уже имеем все пространство этой земли по видимости мирным, и для большей её безопасности основанными три испанских городка и один город, но насколько это было к неудовольствию индейцев, увидим из того, что вскоре произошло, и о чем упоминается дальше в книге пятой.

<…>

 КНИГА ПЯТАЯ.

/245/ Глава II. Восстали восточные индейцы, в течение трех лет мирные, и жестокости, совершенные по отношению к испанцам

Уже казалось конкистадорам Юкатана, что после того как была умиротворена страна и укрощены её уроженцы, они могли пользоваться плодами своїх трудов, и хотя там не было рудников и богатств, как в других, они были рады распределенным им индейцам, которых поручили их опеке в соответствии с условиями соглашения, заключенного для завоевания. Но так как индейцы покорились королю не по доброй воле, но принужденные силой оружия испанцев, продолжалась война, которую они им устромили, и, корда они видели их уже поселившимися в их земле с намерением остаться в ней, строили козни, чтобы избавиться от ига, столь тяжкого на их взгляд, которое они несли на себе от испанцев, и чтобы те не обосновались у них в дальнейшем, так как уже были заселены город и три городка, которые и сейчас продолжают существовать.

Et domitus fræno repugnat equus.

Ouid. Trist. 4, eleg. 6

Часто грызет удила даже объезженный конь.

Овидий. Скорбные элегии. IV, 6[68]

Так как они испытали на себе и доблесть кастильцев, и ярость их оружия, стали прибегать к лучшим, на их взгляд, средствам, собираясь тайно и заключая союзы, чтобы соединить наилучшие силы, какие смогли бы собрать, приготовив всяческое оружие, наступательное и оборонительное. Двигали этим заговором индейцы, жившие в провинциях к востоку, которых называют ах-к’упулями [Ah Kupules], и которые с начала завоевания показали себя столь доблестными, как уже описано во второй[69] книге. За ними последовали люди из Сотуты, Йашкабы [ Yaxcabá] и всех тех округов, где были убиты послы Тутуль Шиу, когда он послал к ним сказать, чтобы они покорились испанцам, как он сделал. Они не отважились напасть на тех, кто находился вместе в городке Вальядолид, под чьим управлением находились, сочтя за лучшее подождать, пока они отправятся посмотреть селения в своих энкомьендах, чтобы убить их по отдельности, а затем оставшихся, кторые были бы в городке. Была такой ненависть,испытываемая индейцами к испанцам, и такова решимость, с какой они замыслили это восстание, что, предполагая покончить с ними, так, чтобы не осталось ничего, что напоминало бы о Кастилии, они убили всех животных, которые происходили оттуда, в том числе собак, и котов, и даже кур, кторых уже начали разводить.

Они скрывали свой злой умысел, пока девятого ноября тысяча пятьсот сорок шестого года в один и тот же день не разразилась буря в разных местах, согласно тому, что они задумали, чтобы лучше исполнить свой замысел.

Fraude perit virtus. In apertos undique campos

Prosiliunt hostes, et latus omne tenent.

Ouid. Fast. 2

Доблесть осилил обман: отовсюду в открытое поле

Бросились толпы врагов и окружили их всех.

Овидий. Фасты, II[70].

Первыми, кого захватил этот поток бедствий, были двое братьев-испанцев, которых звали Хуан Кансино и Диего Кансино [Iuan Cansino y Diego Cansino], законные сыновья Диего Кансино [Diego Cansino], который ранее был конкистадором Новой Испании, и Магдалены де Кабрера [Magdalena de Cabrera]. Оба находились в селении Чемаш [Chemax], совершенно не подозревавшие, чтобы индейцы затеяли такое возмущение. И из тех на них набросилось большое число, и так как они захватили их врасплох и без оружия для защиты, это облегчило их быстрое пленение. Ненависть, какую они испытывали к испанцам, видна по медленной смерти, которой они предали этих юношей (первые жертвы их мести), ибо они не убили их немедленно, что могло бы показаться следствием гнева, но то, что они с ужасающими мучениями растянули их смерть на целый день, является свидетельством их злобности. Они приготовили для них два креста и, поставив каждого у своего, индейцы отступили на расстояние выстрела из лука /246/, стреляя мало помалу в распятых юношей, которые оказались мишенью их негодования, и утыкали их стрелами[71]. Знали страдальцы, что наибольшее отвращение индейцев происходило из-за смены религии и обычаев, которые им навязывали, запретив публичное поклонение их идолам, и они проповедовали им с крестов, чтобы те сохраняли покорность, какую оказывали королю и обещали оказывать церкви. Плодом, который они получили, было слышать богохульства от омерзения к первому и презрение с издевательствами по поводу второго.

Говорит Сенека, что смерть сама по себе недостойна славы или прославления.

Mors non est gloriosa, sed fortiter mori gloriosum est.

Senec. Epist. 2       

 

Не смерть бывает славной, а мужественная смерть.

Сенека. Нравственые письма. LXXXII

 

Претерпеть её с силой духа, противостоящей свирепости злобы для защиты закона и во славу Отчизны, заслуживает вечной памяти. С силой доблести они претерпели её и достойным ответом на мучения, которым подверглись, пока солнце не склонилось к западу, и от потери крови и боли они не почувствовали, что жизненные силы покидают их. В тот последний час они поручили себя со всей страстью Царице Ангелов и Матери Божьей, и, со словами молитвы «Salve Regina»[72] испустили дух, отдав свои души Творцу, который, как можно благочестиво полагать, вознаградил с величайшей степенью славы столь католические чувства, как те, какие они в тот день проявили среди столь жестоких страданий. Как только индейцы увидели, что они скончались, сняли их с крестов и, отрубив головы, насадили на заранее приготовленные колья, и их военачальники поместили их на  плечи в знак победы, хвастая посредством этого местью, и, расчленив их тела, разослали их по разным местам, чтобы видели начало их казней.

Так как они указали день, в который должны были напасть, в один и тот же в разных селениях они набросились на энкомендеро. Эрнандо де Агиляр [Hernando de Aguilar] (который, как сказано, был одним из первых рехидоров при основании Мериды) находился на своей энкомьенде, называемой Кехак’е [Cehake], в двенадцати лигах от городка Вальядолид, и ночью того же дня его там умертвили и, отрезав голову, ноги и руки, индейцы разослали их по другим селениям, вступившим с ними в союз, с тем, чтобы воодушевить решимость к действию у своих.

Хуан Лопес де Мена [Iuan Lopez de Mena] в селении Пистемаш [Piztemax] или Хемаш [Hemax], своей энкомьенде, имел лучшую долю. В ту ночь индейцы, зная, что он находится в своем доме, подожгли его со всех сторон, а сами приготовились убить его, если он выйдет. Сгорело все, что там было, и там убили двоих испанских мальчишек и остальных людей из прислуги, которую он там имел. Но сохранила божья милость того, кого пожелала, способами, которые не предвидит человеческая предусмотрительность, каковая, будучи столь ограниченной, не знает будущих опасностей, находящихся поблизости, пока они не придут. Это испытал на себе Хуан Лопес де Мена, потому что в тот день случайно ушел на одну ферму, которую имел возле селения, благодаря чему пожар не застиг его в доме, и он смог спастись, хоть и с большим трудом и опасностью  от неистовства индейцев, которые, увидев, что его там не оказалось, искали его со всей тщательностью. Но он проявил большую, определив по шуму, что происходило, и добрался до городка, где находились остальные конкистадоры, в чьём обществе он обезопасил себя от угрозы, с которой встретился.

В то же время жители селения Калотмуль [Calotmul] (в восьми лигах от городка) захотели убить Диего Гонсалеса де Айялу [Diego Gonçalez de Ayala], своего энкомендеро. Они пошли к нему, хоть и не без опасений, так как ввиду малой верности индейцев /247/ он носил с собой копьё и овальный баскский щит [adarga], предосторожность, которая оказалась очень полезной по случаю. На крики, с которыми индейцы подошли к его дому, вышли он и один негр, его раб, которого он привез, и, поняв, для чего они пришли, приказал негру, чтобы, пока он будет защищать вход в дом, тот оседлал коня. Негр сделал это со всей быстротой, и, выведя его с копьем и щитом, Диего Гонсалес сел на него, опершись на негра, и они прорвались сквозь толпу индейцев, которые их окружили. Они защищались от неё с доблестью, хоть и с понятным риском, и, отступив, достигли дороги, шедшей к городку. Вслед за ними отправилось множество индейцев, тогда как другие остались грабить дом, и раб, как смог (ибо нужда, кажется, дает крылья) вскочил на круп коня, и, прижавшись друг к другу, оба они настолько оторвались от индейцев, что те перестали их преследовать. Они почувствовали, что конь устал и остановились на минуту, в это время их настигли индейцы, от которых он вынужден был защищаться, ссадив негра, пока они не отступили на некоторое расстояние, и тот сел как раньше, и они поехали дальше, пока из-за дальности их не оставили. По дороге имелось одно плодовое дерево из тех, которые называются сапоте, и которое сегодня называют «деревом- крюком» [arbol del Garabato] (мне его показывали, когда я ходил посещать монастыри на этой территории), потому что в том случае этот конкистадор, почувствовав себя уставшим, и далеко от индейцев, а наилучшей защитой было как можно быстрее убегать, повесил свой щит на одну из его ветвей. Некоторые говорят, что это были переметные сумки, но во время такого внезапного и опасного бегства, кажется, было не до поисков переметных сумок вместо оружия, чтобы нападать и защищаться.

 Испанцев, которых убили в этом случае в разных местах, было семнадцать, чьи тела принесли в жертву своим древним идолам. Имена, которые я смог найти, это трое упомянутых, а также Хуан де Вильянуэва [Iuan de Villanueua], который прежде был маэстро-де-кампо во времена завоевания, Хуан де Ла-Торре, командир [Iuan de la Torre, Caudillo], Педро Сурухано [ Pedro Zurujano], Хуан де Асамар [Iuan de Azamar], Бернальдо или Бернальдино де Вильягомес [Bernaldo o Bernaldino de Villagomez] и Педро Дуран [Pedro Duran], их и прочих да прославит Господь.

Образовав в каждом селении шайку, насколько смогли, они вышли соединиться, чтобы идти на городок, как определились. Там имели известия о случившемся, как от двоих бежавших энкомендеро, так и потому, что их доставили другие индейцы-набории [nauorios], которые собрались в нем, из-за чего заспорили об обороне, и вместе дали знать в город Мериду, чтобы им оказали помощь. В городке находилось только двадцать конкистадоров или чуть больше, потому что из шестидесяти, которые его заселили, шестнадцать утонули, переправляясь на остров Косумель или Кусамиль по приказу капитана Франсиско де Монтехо, чтобы подчинить его, а некоторые горожане отсутствовали, как по личным, так и по общественным делам. Франсиско де Сьеса [Francisco de Zieza], алькальд, Хуан Гонсалес де Бенавидес [Iuan Gonçalez de Benavides] и Хуан де Карденас [Iuan de Cardenas], рехидоры, ранее отправились в Кампече, чтобы повидаться с аделантадо.

Quid faciant pauci contra tot millia fortes?

Ouid. Fast. 2

Как вам, немно­гие, быть про­тив столь­ких вра­же­ских тысяч?

Овидий. Фасты, II, 229[73]

 

<…>

/248/ Глава III. Город Мерида оказывает помощь Вальядолиду, взятому в осаду индейцами

Когда уже собралось великое множество разных селений, они пришли взглянуть на городок Вальядолид, где, как говорилось в предыдущей главе,  немногие собрались испанцы, но соизволил Господь, чтобы индейцы-слуги, которые  у них были, и некоторые из мексиканцев[74] (каковые с позволения Аудиенсии пришли помогать в завоевании), не оставили их, и благодаря этому, все вместе они образовали отряд и решили не оставлять городка, но оборонять его, дожидаясь подмоги из Мериды.

Saucius eiurat pugnam gladiator,

et idem immemor antiqui vulneris arma capit.

Ouid. De Ponto 1, eleg.6[75]

 

Даст гла­ди­а­тор зарок нико­гда не всту­пать в поеди­нок —
Но устрем­ля­ет­ся в бой, ста­рые раны забыв.

Овидий. Послания с Понта, I, 5, 37-38[76].

Узнав, откуда шли мятежные индейцы, они вышли им навстречу, оставив людей бить в боевые барабаны внутри городка, чтобы тем показалось, что у них больше людей, чем было на самом деле, и особенно вооруженных всадников, которых они особенно боялись. Когда индейцы увидели, что испанцы вышли в поле (чего они и вообразить не могли, рассудив, что их так мало), испугались и не пошли дальше. Завязалась шумная стычка, в которой испанцы убили некоторое количество мятежников, и хотя Господь соизволил, чтобы не погиб ни один испанец, недосчитались союзников, которые им помогали, из-за чего через некоторое время они в правильном порядке отступили в городок, оставив мятежников в поле зрения. Помощь из Мериды запаздывала, хоть индейцы и не решились войти в городок, и те, кто был в нем, не оставались бездеятельными, выходя беспокоить индейцев нападениями, во время которых убили некоторых, хотя мятежники утолили свое горе другими, которые погибли в стычках, служа испанцам.

Когда в Мериде узнали о том, что случилось, отнеслись к этому с большим вниманием, так как знали, насколько воинственны были те индейцы, и скольких трудов стоило завоевать их. В Мериде не было капитанов, руководивших завоеванием, так как они находились в Кампече, чтобы увидеться с аделантадо, и потому кабильдо определил, чтобы один из двух алькальдов по имени Франсиско Тамайо Пачеко [Francisco Tamayo Pacheco]  тут же выступил с сорока солдатами, и чтобы вслед за ними пошли другие капитаны. Так [быстро] отправили алькальда, что новость получили в субботу, а в воскресенье он уже отправился к городку.

Было уже больше индейцев этой провинции, затронутых происходившим, и, начиная с Ицамаля, все более явно, и там обнаружили некоторые дороги перегороженными, и даже индейцев, пытавшихся замедлить их поход. Они не задержались больше, чем было необходимо, чтобы продолжить его, и так быстро прибыли к городку. Его обнаружили окруженным индейцами, а испанцев укрепившимися, хотя и опасающихся своей гибели, если помощь /249/ не придет или запоздает, потому что ежедневно все больше индейцев присоединялось к мятежникам. И хотя они узнали о прибытии подкрепления, не отказались от своего намерения и не оставили местности, но наоборот стали угрожать, обстреливая городок из луков.

В городе Мерида остался другой алькальд по имени Родриго Альварес [Rodrigo Alvarez], который собрал больше солдат, чтобы они отправились вслед за первыми, и они известили аделантадо о том, что почти вся страна взбунтовалась, из-за чего они очень нуждались и в руках, и в совете о том, как поступить. Опасность казалось большей, чем в начале завоевания, ибо индейцы уже были во всем более умелыми и ловкими, и упорный дух индейцев, не желавших быть подчиненными испанцам, был совершенно очевидным, и так он тут же стал изыскивать средства против столь великого вреда, какой им угрожал. Он подтвердил власть, с которой отправился алькальд Франсиско Тамайо Пачеко, назначил капитанами двоих братьев, Эрнандо и Франсиско де Бракамонте [Hernando y Francisco de Bracamonte], чтобы они выступили с людьми из Мериды. Капитаны, какие были во время завоевания, и находились в разных селениях в округе Мериды, собрались в городе, куда перед тем прибыл аделантадо, с общим намерением вновь рассмотреть, насколько была бы возможна война с индейцами, постараться обо всех способах, чтобы умиротворить их без неё, так, чтобы не прибегать к оружию, но принудить их своей настойчивостью.

Капитану Франсиско де Монтехо, который, как сказано, основал городок, дали звание генерала, которому должны были быть подчинены все, кто собрался для этого умиротворения на территории. С этим приказом капитаны со своими людьми вышли к городку, и я не смог уточнить их число, хотя в некоторых «Доказательствах» тех, кто отправился, нашёл, что капитан Франссико де Монтехо привел с собой сорок солдат. У них были некоторые стычки с индейцами по дороге, но так как их главной заботой было снять с городка происходившую в то время осаду, а уже потом заниматься всем остальным, что не требовало такого срочного вмешательства, они занялись только тем, чтобы пройти вперед, расчистив дорогу.

Когда все испанцы, какие смогли, собрались в Вальядолиде, они пробыли там несколько дней, не выказывая враждебности к восставшим, но те не изменили своего намерения и не отошли от их жилищ, хоть им и представлялась удобная возможность. Когда увидели, что это не приносило пользы, в то же время как мнение о них оказалось под угрозой, потому что в присутствии стольких испанцев те не дрогнули в своем упорстве, решили, чтобы действовало оружие там, где доводы оказались бесполезными. Вышли из городка на битву и, когда приблизились к индейцам, она была более опасное, чем битвы времен завоевания, потому что те сражались с отчаянием, не ценя жизней, как противники, которые, будучи ранее покорены, хотели их ценой добиться желанной свободы. Но хотя доблесть наших была велика, её оказалось недостаточно, чтобы поле боя не осталось за мятежниками, так как их численность была несоизмеримо превосходящей. Причинив им тяжкий ущерб, испанцы согласованно отступили в городок, откуда выходили, чтобы дать разные сражения, в которых погибли двадцать конкистадоров и более пятидесяти индейцев, служителей испанцев, которые верно помогали в этой войне, хотя ценой гораздо большего числа мятежников, которые, уже не в силах больше терпеть её продолжение, оставили в покое городок и отправились по селениям с намерением защищать их, сколько смогут.

После того, как испанцы были избавлены от этой смуты, капитаны распределились /250/ по самым виноватым селениям, чтобы подчинить их и направить по наилучшему возможному пути. Капитану Хуану де Агиляру [Iuan de Aguilar] выпало усмирение селения Пистемаш, где хотели сжечь своего энкомендеро Хуана Лопеса де Мену. Оказалось необходимым подчинить его оружием, ибо его индейцы оказались подготовившимися к обороне, и соорудили значительное укрепление (все «Доказательства», которые я читал, называют его большим, обозначение, которое по отношению к другим не используют), и имелось много индейцев для его защиты. Напал капитан Хуан де Агиляр со своими людьми, и индейцы защищали его долгое время с упорством и мужеством. Первым, кто прорвался ко входу в укрепление, был Себастиан Васкес [Sebastian Vazquez], к которому, когда увидели, что он один, устремились более ста пятидесяти индейцев. Они так стеснили его, что он находился на шаг от гибели, но его заметил его капитан, который, оставив место, где штурмовал крепость с некоторыми солдатами, пришёл к нему на помощь, и когда индейцы оказались там так стесненными, обратились в бегство, вследствие чего, когда одни были захвачены, а другие бежали, испанцы овладели селением.

Главной причиной такого поворота дел, как свидетельствует сам капитан в одном своем заявлении, было то, что именно доблесть Себастиана Васкеса положила начало штурму укрепления. После того как были подчинены эти селения, он занялся тем, чтобы привлечь индейцев, которые скитались беглецами по лесам, и, собрав их там, сколько смог, и рассеяв опасения, какие они имели, отправился туда, где находился капитан Франсиско де Монтехо.

Этот капитан двигался возле селения Чемаш (где распяли двух братьев-испанцев) и приказал некоторым солдатам, чтобы они пошли разыскать стоянки и укрытия, в которые убежали индейцы. Должны были пойти и некоторые из тех, кто пришёл с капитаном Хуаном де Агиляром, и среди них выпало и Себастиану Васкесу проследовать по дороге, ведшей к высокой горе[77]. У её подножия он обнаружил отряд из более чем ста индейских воинов, все со своими луками и стрелами, которые шли, собирая народ, чтобы вернуться в селение Пистемаш и снова овладеть им, потому что там имел свое местопребывание один из главных жрецов их идолопоклоннического язычества. Он не растерялся, оказавшись один со столькими индейцами, и Господь дал ему сил наброситься на них, и он вселил в них такой страх, что они убежали от него, но он захватил у них одну индианку и одну девочку, которых привёл к капитану Франсиско де Монтехо.

По другой тропинке вышел Франсиско Брисеньо-старший [Francisco Brizeño el viejo], и после того как обнаружил некоторые стоянки, услышал шум и, пройдя в ту сторону, откуда он звучал, подошёл к подножию горы, где ранее с Себастианом Васкесом произошло то, о чем сказано. Возле неё имелась долина, где находилось некоторое количество вооруженных индейцев, и пока он разглядывал их, появился Себастиан Васкес, шедший с двумя пленными индианками, и рассказал Диего Брисеньо о том, что произошло. Брисеньо сказал ему, что так как их уже двое, было бы неплохо вернуться к тем индейцам. Другой возразил, что это было бы безрассудством, так как их столько, и что он считает счастливым случаем то, что с ним произошло, и что лучше было бы сообщить капитану, чтобы с кое-какими людьми напасть на них и захватить. Они так и поступили, и через двоих индианок узнали о намерении тех индейцев идти в Пистемаш, чтобы вернуть его. Капитан Франсиско де Монтехо тут же отправил шестьдесят пехотинцев вместе с теми двоими, что доставили новость, потому что лесная чаща не позволяла пройти коням. С тщательностью они разыскали индейцев, которых быстро разбили, и захватили по меньшей мере /251/ сорок, а остальные спаслись бегством в те леса, так что невозможно было преследовать их. Пленных привели к капитану, который обошелся с ними с наибольшей благожелательностью, какую они из-за своих преступлений заслуживали.

Так как целью этой войны не была главным образом месть за дерзость, с которой они восстали и с такой свирепостью совершили убийства, о которых сказано, то их умиротворили со сдержанностью, с тем, чтобы для дальнейшего мира и спокойствия умеренными наказаниями проучить их на будущее.

 

Глава IV. В то же время восстало селение Чанлакао в Бак’халале, и как его умиротворили

Когда испанцы умиротворили индейцев провинции Вальядолид, как уже сказано в предыдущих главах, и полагали, что, с усмирением духа тех туземцев всё успокоилось, пришла новость из городка Саламанка-де-Бак’халаль к капитану Франсиско де Монтехо, который, как говорилось, был генералом войска, что в селении Чанлакао [Chanlacao] в провинции Четемаль, находящейся под управлением Саламанки, произошло восстание и его жители убили Мартина Родригеса [Martin Rodriguez], своего энкомендеро, горожанина Саламанки, а остальная провинция оставалась очень неспокойной. Испанцы обеспокоились, чтобы и другие селения в подражание этому не затеяли какого-нибудь возмущения, которое они подозревали по некоторым признакам, которые то ли опасения, то ли правдоподобие убедили их увидеть в них. Капитан и его люди отнюдь не отнеслись к этому известию с невниманием, ведь к стольким трудам, перенесенным во время завоевания и тем, что в течение трех месяцев причинял им мятеж на той территории, добавлялось еще и это возмущение в столь отдаленных краях, из-за чего труднее было оказать помощь. Быстрота в том, чтобы устранить его, казалась совершенно необходимой из-за большой настойчивости, с которой её просили жители Саламанки, а людей, которые с ним имелись, было не столько, сколько нужно было для того, чтобы окончательно умиротворить соседние области.

Это было сделано самым срочным образом, хоть и несколько задержалось, потому что из-за ущерба, понесенного вначале, не смогли вовремя собрать силы, и дали поручение капитану Хуану де Агиляру, чтобы он с двадцатью пятью испанскими солдатами на конях отправился замирять эту смуту. В назначении, данном шестого февраля 1547 года, когда он находился в лагере, в том месте текста, которое обращается к капитану Хуану де Агиляру, сказано:

«И в случае, если окажется (чего Господь не хотел бы), что названные провинции восстали и их уроженцы вышли бы к вам с миром, то вам следует принять их и взять под свое покровительство, и хранить мир согласно тому, что приказывает Его Величество».

Подкрепление отправилось со всей быстротой к городку Саламанка, преодолевая трудности, которые встречались ему на пути, и победив в нескольких стычках, какие имело с индейцами, постаравшимися помешать проходу, и так принуждено было сражаться с ними, чтобы проложить дорогу, и даже испытало нужду в продовольствии и воде в безлюдных местностях, имевшихся по пути.

В этом путешествии с капитаном произошел случай, который сначала внушил ужас в солдат. Когда они шли со своими копьями и щитами, то на одном переходе конь и всадник погрузились и исчезли, как если бы их поглотила земля. С испугом от столь внезапного происшествия солдаты приблизились к месту, где исчез их капитан, и обнаружили, что, так как эта земля настолько покрыта кустарником и лесной травой /252/, она скрывала вход в нечто вроде вместительного колодца, хоть и неглубокого, где он находился. Соизволил Господь, чтобы он не поранился, и с [посторонней] помощью он выбрался, вытащив затем, не без труда, коня. Когда это епископство посетил епископ дон брат Гонсало де Саласар [Gonçalo de Salazar][78], он из любознательности велел, чтобы его привели посмотреть на колодец, где произошло падение.

В конце концов они прибыли в городок Саламанка, где, увидев их, приняли с несказанной радостью, потому что, будучи настолько малочисленными, боялись, чтобы на них не напали индейцы, и тут же кабильдо потребовал от капитана, чтобы он со всей поспешностью занялся походом в селение Чанлакао, потому что там были сосредоточены силы индейцев этой провинции и потому, если умиротворить его, то и остальные скоро успокоились бы. Причины, которые они имели для столь ускоренного  требования, как указывает один акт от двенадцатого февраля, были следующие:

«Так как ранее они убили своего энкомендеро Мартина Родригеса и, не удовлетворившись этим, возмутили у нас (говорят), и восстали наши репартимьенто, так что нам угрожают индейцы, которые нам служат, и говорят, что хотят прийти напасть на нас. И по этой причине наши репартимьенто нам также не служат, как обычно, и может статься, что восстанут и у нас, из-за чего с нами может случиться великий ущерб, и это было бы неуважением к Господу Богу нашему и презрением к королевской справедливости. И по вышеуказанным причинам (продолждается) со стороны Его Величества приказываем, а с нашей просим названного Хуана де Агиляра, чтобы он пошел в названное селение Чанлакао, и взял, и умиротворил тех, кого найдет виновными, а прочих призвал бы с миром и принял. И для этого мы будем ему помогать людьми из числа испанцев, и каноэ, и индейц ами, что будет нужным. И, поступая так, пусть делает то, что обязан и для чего пришел, а если нет, то все беспорядки и ущерб, которые из этого последовали бы, мы вменим в вину ему, как человеку, их причинившему, и для этого даем ему все полномочия, которые имеем от Его Величества, и которые в таком случае требуются».

И хорошо можно понять по требованиям этого акта опасность, в которой по их мнению находились малочисленные жители этого отдаленного городка, ибо требовали с такой настойчивостью у того, кто с такой быстротой преодолел препятствия на пути, о которых уже сказано, чтобы помочь им, пройдя за менее чем шесть дней более ста лиг.

После того, как ему объявили акт, и он с ним согласился, на другой день, тринадцатог февраля рехидоры передали ему все свои полномочия для того, чтобы он именем короля совершил поход, и чтобы во всем, что этого касалось, ему подчинялись бы как испанцы, так  и индейцы, но с условием, что если восставшие выйдут с миром, он должен их с ним принять, и защищать ото всякого дурного обращения, с каким могли бы намереваться с ними обойтись, и быть справедливым к испанцам, которые с ним шли, чтобы не причинить снова чего-либо неподобающего. С этими полномочиями капитан Хуан де Агиляр вышел вместе с испанцами, которых привёл и с теми, кого ему дали в городке, и с индейцами, данными на помощь, к селению Чанлакао на большо числе каноэ по лагуне, на берег которой выходил сам городок и, продвигаясь по рекам и лагунам, они прибыли на расстояние видимости от селения. Оно было основано на островке, со всех сторон окруженном водой, очень укреплено, и по этой причине вход в него был опасен и должен был бы осуществиться силой оружия. Касик и прочий народ пришли в движение при виде испанцев, однако не показали, что очень их боятся. Рассмотрев сложности, связанные со входом в него, и приказ, с которым они шли, в соотвествии с которым если можно было усмирить, не прибегая к употреблению оружия, не следовало начинать войну, и так как наиболее славным является /253/ достижение мира без того, чтобы рисковать жизнями в неопределенности битвы и проливать кровь этих несчастных индейцев, по отношению к которым всегда проявляли столько милосердия наши Католические Короли, занялись тем, чтобы привлечь их мирными средствами, избегая суровости, которую, один раз начав, обычно трудно поменять на другое направление.

Показалось наиболее подходящим средством то, что ранее во время другого похода испанцы из Саламанки случайно захватили жену того касика и держали её в качестве пленницы у себя. Капитан послал сказать касику, что вел её, чтобы отдать, не проявляя к ней никакого дурноо обращения, о чем она сказала бы, и пусть он узнает из этого, что их приход был не для того, чтобы принить ему какой-нибудь вред, и чтобы они унялись. Когда касик удостоверился в правдивости посольства, он успокоился и, после того как умирил индейцев, пришел в пристуствие капитана Хуана де Агиляра со знаками унижения и сдачи. Он был  с приветливостью принят, и капитан вручил ему некоторые подарки из того, что принёс, но тем, что тот больше всего оценил, было, что он отдал его жену, об утрате которой он очень печалился. Благодаря доброму обхождению, которое касик и индейцы увидели от испанцев, они перестали унижаться и, сознавшись, что ранее ошибались, впустили их в своё селение с большой радостью. Удкдились в этом случае, что даже самую непреклонную ярость смягчают благодеяния, и особенно совершенные от чистого сердца и с искренним намерением. Когда тот касик убедился в добром обращении, какое имело место с его женой, настолько изменились настроения тех индейцев, что война, предполагавшаяся неизбежной, превратилась в прочнейший мир, которые длится до наших дней, и не только с этим селением, но и со всеми остальными в этой провинции, которые в самой малой степени отступали от нашей Святой Веры, когда убегали к соседним язычникам ица, о чем будет рассказано в свое время. А в то смерти и плач, которые причиняет война, превоатились в общую радость с обеих сторон, у испанцев – так как им не пришлось покрыть свои руки кровью индейцев, а у тех, потому что они увидели, что их приняли с миром, и так они отпраздновали это, многим одарив испанцев, насколько смогли, и вновь пообещали вечную покорность. Так как прочие селения оглядывались на то, что происходило в этом, они с легкостью успокоились, и так благополучно была обеспечена безопасность всей этой земли, которая благоразумно остерегалась всякого возмущения, и, так как еще не увидели завершенным умиротворение территории Вальядолида, чтобы некие скрытые семена не были посеяны в души этих индейцев. С достаточными проявлениями уверенности в них испанцы вернулись в городок Саламанку, где вновь отпраздновали мир с индейцами, и поблагодарили за это Господа. После того как последовал столь добрый конец, капитан Хуан де Агиляр и его люди вепрнулись в провинцию Вальядолид, и после того, как он дал отчет капитану Франсиско де Монтехо, все остались очень удовлетворенными. В том месяце феврале завершилось умиротворение всего востока этой страны, что стоило испанцам четырех месяцев походов с оружием в руках из селения в селение, подчиняя их, что было как новое завоевание, но с тех пор, да будет благословен Господь, больше не было необходимости в подобных трудах, потому что, хоть и замышлялись некоторые бунты, о чем будет рассказываться далее в этом сочинении, оказалось в то время, что с наказанием главарей, ими двигавших, их устраняли.