О прочих обрядах религии, которую имели эти индейцы во времена своего неверия
Глава VII. О прочих обрядах религии, которую имели эти индейцы во времена своего неверия
Не только то узнали эти монахи (упомянутые в предыдущей главе), что сказано, но также то, что имели и использовали эти индейцы Юкатана устное признание в грехах, некоторым образом похожее на Святое Таинство Исповеди, и некоторые другие обряды Католической Церкви.
То, в чем они признавались, были некоторые тяжкие прегрешения, а тот, кому о них говорили, был жрец, или знахарь, или жена мужу, или он жене. И тот, кто служил исповедником, объявлял грехи, о которых ему сказали, между родственниками, и это для того, чтобы все просили бога, чтобы они были прощены, для чего устраивали особую молитву. В старинном документе, говорит отец Лисана, который он нашел, для этой цели не искали одного из тех богов, которым поклонялись, но со многими вздохами призывали бога, говоря: "К'уе" [Kue] – что есть то же самое, что Господь, потому что говорить о Господе "К'у" таким же образом принято в настоящее время, так как в их языке "К'у" это то же самое, что "Dios" в нашем кастильском, и не обозначает некоего бога из тех, кому суетно поклонялись язычники, но единого Бога, который истинен. Хотя такой способ молитвы при этих обстоятельствах кажется особенностью индейцев юкатеков, но не то, что касается устной исповеди, так как и другие народы Новой Испании ее совершали, как упоминает Торкемада в разных местах, и Ремесаль говорит об индейцах Чиапаса, но ни те, ни другие не поступали со столь доброй целью, как юкатеки.
Среди этих индейцев имелось некое представление об Аде и Рае, или, по крайней мере, о том, что в ином мире после этой настоящей жизни наказывались злые многочисленными карами в темном месте, а добрые были вознаграждаемы в прекрасных и приятных местностях, и эти вещи они почитали несомненными, что побуждало их не грешить и знать, что нужно просить о прощении, если грешили, и также имели предание о том, что мир должен кончиться [el mundo se auia de acabar]. Они говорили с демоном, которого называли Шибильба [Xibilba], что означает: "Тот, кто исчезает или рассеивается".
Они имели очень предосудительные басни о сотворении мира, и некоторые из них (после того, как научились) записали и хранили, хоть уже и окрещенными в христианство, и читали их на своих собраниях. Доктор Агиляр упоминает в своей записке, что имел тетрадь с ними, которую отобрал у одного руководителя хора [Maestro de Capilla], по фамилии Куйтун [Cuytun] из селения Цукоп [Zucóp], который убежал, и он никак не мог разузнать о происхождении этой их "Книги Бытия". Вскоре после того, как я прибыл из Испании, я услышал, как один монах по имени брат Хуан Гутиеррес [Juan Gutierrez], большой знаток языка этих индейцев, говорил, что видел другую запись, похожую /193/ на названную, и что в ней повествовалось о создании первого человека, говорилось, что он был сделан из земли и сакате [zacate], или тонкой соломы, и что плоть и кости были сделаны из земли, а волосы, борода и волоски на теле были из соломы или сакате. Я не запомнил других подробностей, ибо если бы я предполагал тогда, что должен буду писать об этом в свое время, было бы возможно, что я сохранил бы сведения и о других многих неточностях, подобных упомянутой.
Отец Лисана говорит, что также существовал самый естественный брак между этими индейцами, потому что никогда не допускали, чтобы мужчины имели двух жен, ни женщины двух мужей; правда, муж по некоторым причинам мог развестись с женой и жениться на другой, а разведенная – выйти замуж за другого, и так всегда была одна жена и один муж. Агиляр возражает в своей записке, что жена была одна, говоря, что имели многих, и, хотя и с трудом, при своем обращении в Веру расставались с ними, оставляя единственной первую.
До сегодняшнего дня сохраняется память, помимо того, что об этом написано в исторических сочинениях, о том, что остров Косумель был верховным святилищем [Supremo Sanctuario], как Рим этой страны, где не только его жители, но и из других земель собирались на нем для поклонения идолам, которых на нем почитали, и видны остатки мощеных дорог, пересекающих все это царство, и, как говорят, они заканчиваются на восточном морском побережье, там, где проходит пролив шириной в четыре лиги, которым этот материк отделяется от того острова. Эти дороги были как королевские тракты, которые вели, без опасения потеряться на них, так, чтобы пройти на Косумель во исполнение своих обетов, для пожертвования даров и чтобы попросить поддержки в своих надобностях, и для ошибочного поклонения вымышленным богам.
Кроме этого, они имели разнообразие весьма пышных храмов во многих местах этого материка, и до сегодняшнего дня сохранились части этих строений, как те, что находятся в Уцмале [Vtzmal] или Ушумуале [Vxumual], в Чичен-Ица [Chichen-Itzà], в селении Ицамаль [Ytzamal], между Чапабом [Chapab] и Тельчакильо [Telchaquillo], и другие, о которых говорят, что они очень большие, расположенные к востоку от дороги, идущей из селения Нохкакаб [Nohcacab] в Болончен [Bolonchen] и Тикуль [Ticul], помимо многочисленнейших, находящихся в разных местах по лесам, меньших величием, чем упомянутые, хотя все одной формы. Они как те, которые в Новой Испании описал отец Торкемада в своей "Индейской Монархии": от земли поднимается насыпной фундамент сооружения, и над ним идут вверх ступени в форме пирамиды, хотя не завершают ее, так как на вершине устраивают площадку, на чьей поверхности разделены (хотя малым расстоянием) две маленькие часовни, в которых находились идолы (так в Ушумуале), и там устраивали жертвоприношения мужчин, женщин и детей, как и других вещей. Некоторые из них имеют высоту более ста ступеней, чуть более полуфута каждая. Я поднялся однажды на одно в Ушумуале, и когда должен был спускаться, я раскаялся, так как ступени были такие узкие, и большое количество их очень круто поднималось на сооружении, и так как высота была немалой, у меня закружилась голова, и я подвергся определенной опасности. В одной из этих двух часовен я нашел пожертвованное какао и следы копала (который является их воскурением), незадолго до того сожженного там, и что там было некое суеверие или недавно совершенное идолопоклонство, хотя мы не можем проверить что-либо там, где /194/ мы побывали. Господь да укрепит слабость этих индейцев, ибо демон обманывает их за самую малую цену.
Жрецы этих храмов носили в качестве одежды плащи из хлопка, более длинные и белые, чем у других, которые их не имели, и волосы, отросшие, насколько можно, и перепутанные, которые никогда не расчесывали, и не могли, потому что мазали их кровью принесенных в жертву, и так ходили настолько грязными, что невозможно представить. Такими их увидели первые испанцы, когда прибыли в Кампече, как это говорит Берналь Диас. Носить так волосы было, кажется, общим обычаем всех жрецов этой Новой Испании. Они приносили в жертву мужчин, женщин и детей с безжалостностью, хоть и не в таком количестве, потому что народа было меньше. Кроме этого, имели много способов приносить в жертву животных, птиц и другие вещи. Имели обычай поститься по два, и по три дня, ничего не употребляя в пищу, и протыкали все части своего тела, извлекая свою кровь, которую жертвовали демону. Он много раз говорил с ними с одного очень большого столпа [vna coluna muy grande] и приказывал им то, что они разносили по всей стране, и по каждому поводу, что бы они ни делали, они приносили в жертву многих, которых расстреливали стрелами, ибо позволяло Божие Величие со своим скрытым промыслом эту ложь демона, для чего – ведомо Божию Величию. Также имели помещения, как у монахов, таким же образом, как было рассказано о целомудренных девах.
Они были очень усердны в своей языческой религии, и для того, чтобы разрушить ее обряды, подвергали карам жрецов, которые имели в ней больше прав, чем их царьки. И не так, к нашему несчастью, с нашей Католической Религией, хотя есть забота, о которой говорится далее в этой книге. Потому что вообще (хотя многие кажутся добрыми христианами) они не усердны в Служении Господу, малые любители слушать мессу и катехизис, и если бы приходские священники не должны были их считать, было бы очень мало тех, кто присутствовал бы на этом, и так они имеют обычай говорить, когда приходят на вечерню: иду, чтобы меня посчитали, – и, кажется, только на это обращают внимание. Для исполнения предписания о годичной исповеди, которая обязательна для всех верующих, приходят как по принуждению, и если бы их оставили в покое, мало из них отправилось бы искать столь целительного средства для своих душ, и знает Господь наш, что испытывают в душе их исповедники в то время, когда ее проводят. В этом приходе [Guardiania] Какальчен [Cacalchen], где я нахожусь, дорабатывая эти записи в году пятьдесят пятом, не было ни одного индейца, ни индеанки во всем нем, состоящем из двух селений, насчитывающих по крайней мере семь сотен семей, которые захотели бы получить Святейшее Таинство Причастия в святой четверг или получили бы его на Великий Пост. Присутствующими в церкви являются мать энкомендеро (сам он мальчик) с ним и вся его семья, которые видят это, и они остаются только потому, что их после укоряют по этому поводу, на вечернюю проповедь в Страстной Четверг.
А случиться быть так называемой мессе, то индейцы слоняются по внутреннему двору монастыря или по церковному дворику, и даже у внешних стен, безо всякого желания войти послушать ее, и, выходя в селение, объединяются с другими для того, чтобы их сосчитали вместе с ними, обманывая так своих приходских священников, которые, так как служат мессу, не могут знать правды; но много раз, приходя служить ее в другие селения, мы находили их по углам, ожидающих часа, когда их сосчитают, к немалому огорчению нашему. Чтобы оправдаться, менее боязливые остаются, насколько им не препятствуют, на своих работах в лесу, потому что, /195/ ссылаясь на это, находят наилучший выход, чтобы не быть наказанными.
Прошло уже заметное время, как я прибыл из Испании, когда наш приор приказал в своих посланиях [letras patentes] всем приходским священникам, чтобы они в своих приходах звонили в колокола, подавая сигнал к чтению катехизиса и мессе, и чтобы, даже если бы не пришел ни один индеец, их не наказывали бы никаким насилием, но только укоряли словесно. Породило это послабление (о котором, вредно ли оно, пусть судит истинный христианин) разную клевету некоторых, за которой последовали неодобрительные заявления тех, кто правил, потому что по всякому поводу они имели обычай говорить, что мы, церковники, присвоили себе королевские полномочия правосудия, и из-за этого подчас утаивались вещи, которые могли принести большой вред христианству индейцев. Господу дадут отчет те, кто виновен, так как кое-кто много раз являлся причиною того, что индейцы теряют уважение к своим приходским священникам, давая им понять, что мы ничего не можем и не стоим, и , осуждая их, относятся к тем так в еще большей степени. Осознавал вред, который может причинить это наш проницательнейший король Фелипе Второй, и позаботился о лекарстве, как видно из его грамот, упомянутых в этих записях. Но когда помышление – о бренном теле, хватает всяких поводов смягчить требования, хотя бы и столь высокие и достойные всякого почтения к пожеланиям господина, выискивая предлоги, чтобы не казалось, что они противоречат воле столь великого монарха, и только монашеское смирение, с каким я должен писать, не позволяет мне говорить об этом в других выражениях, которые называли бы вещи своими именами.
Я признаюсь, что сделал отступление, но я вижу время от времени оскорбляемым духовное сословие, и презираемыми священнослужителей, и что без должного почтения рассуждают о том, что посвящено Божественному Культу, и все-таки редко в каком месте этих записок говорится или хотя бы подразумевается, что это одна из причин того, что Господь попустил бедствия, испытанные этими королевствами, ибо Господь очень ревностен в том, что касается уважения к его служителям. Как были бы привлечены в свое время индейцы к христианству, если бы слышали только звон колоколов, которые не были многочисленны, с рассвета по всем кварталам подававших им голос, что настал час мессы (хотя они это знали), чтобы они шли в церковь?
Они так мало склонны к благотворительности, что, если бы предыдущие губернаторы и епископы (за что им признательны) не сделали бы установления, как они должны обеспечивать своих приходских священников, по одной только своей воле и милости редко нашелся бы тот, кто дал бы нам хоть одно яйцо, хотя, это правда, что так, как это устроено, нас хорошо обеспечивают, Господь за это вознаградит. Редко какой индеец, который приходит, дает милостыню на то, чтобы отслужили мессу за его душу или за души его родителей, и когда умирают, хотя бы и имели имущество, завещают только, чтобы отслужили одну мессу. В году пятьдесят четвертом они попытались отказаться и от этой, под предлогом, что от оспы умерли многие, бывшие бедными индейцами, и что по всей лесной стране много нужно было бы дать за них. Для податей и других повинностей никогда не находили их бедными, но такими они оказались для того, чтобы оказать столь малое благодеяние (я говорю о сумме) душам их родителей и родственников. Несчастные индейцы, которые своим потом и трудом кормили столь многих, когда пришел ваш смертный час, вам отказали в этой единственной заупокойной молитве, с видом неуклюжего почтения, ваши дети и живущие родственники.