ДОЛГОЕ, УЖАСНОЕ ЛЕТО
Несмотря на свои победы над Круком и Кастером, великое сборище индейцев на севере претерпевало страдания. Сосредоточение солдат в этом краю вынуждало их путешествовать быстро, а охотничьи отряды не отваживались отходить слишком далеко от основной группы. Пищи не хватало, и люди начали голодать. Бизоны были редки, так что большая часть добычи состояла из лосей, антилоп и оленей. Какие-то Шайенские охотники ухитрились убить нескольких бизонов и уже нагружали мясом вьючных лошадей, когда кто-то решил, что видит солдат. Индейцы рассеялись и укрывались до ночи, затем вернулись и забрали мясо.
Чтобы поддержать боевой дух, Шайены провели на Роузбаде пляски, невдалеке от места, где они сражались с Круком. Воины хвастались своими свершенными на Литтл Бигхорне подвигами. Каждый излагал свою историю и взывал к друзьям, чтобы они подтвердили ее. Бабка Деревянной Ноги продемонстрировала бакенбарды лейтенанта Кука в подтверждение тому, что ее сын участвовал в сражении, затем, очевидно нервничая из-за необычного скальпа, она выбросила его.
Группа Хункпапов, к которой принадлежал Белый Бык, после боя с Кастером отделилась от основной массы и в конце июля стояла лагерем далеко на востоке у Бобрового ручья, между Йеллоустоном и Малой Миссури. Белый Бык и воин по имени Железный Коготь оставили лагерь и направились на юг в Черные Холмы, где они рассчитывали поживиться у белых лошадьми. По дороге они встретили Неистовую Лошадь и группу из основного лагеря, возвращавшуюся из набега на Черные Холмы. Две группы вместе стали лагерем на ночлег, затем отряд Неистовой Лошади отправился на северо-запад, а Белый Бык с Железным Когтем продолжили свой путь на юг к холмам. Несколько ночей спустя они наткнулись на лагерь белых погонщиков с фургоном и двумя лошадьми. Погонщики крепко спали, и два индейца ухитрились украсть лошадей, оставшись необнаруженными, затем они поскакали обратно к своим людям.
Шеридан сгруппировывал свои силы в зоне боевых действий. Части Двадцать Второй Пехоты, позаимствованные в Атлантическом военном округе, прибыли из самого Нью-Йорка. В собственном округе Шеридана пехота Майлса была отправлена из Оклахомы на север, а батальону Восемнадцатой Пехоты было приказано выступить из такой дали, как Форт Браун, расположенный на южной границе Техаса. Несмотря на колебания Шермана, не хотевшего оставлять южные равнины – Канзас, Оклахому и Техас – незащищенными, Шеридан желал заполучить и Четвертую Кавалерию МакКензи. Южные племена были побеждены и дезорганизованы; другие части могли охранять тот фронтир, а Шеридан нуждался в закаленных частях там, где они могли бы быть наиболее полезны.
В Форте Ливенворт генерал Поуп проконсультировался с МакКензи и решил, что шесть рот Четвертой можно отправить на север. Оставшиеся шесть должны были патрулировать резервации западной Оклахомы, защищая форты, в которых гарнизоном стояла пехота и артиллерия. Поуп, однако, начал препятствовать отправке самого МакКензи, поскольку было ясно, что Кайовы и Команчи опасались этого человека сильнее, чем всех его солдат.
“МакКензи стоит здесь гораздо больше, чем шесть отправленных рот”, телеграфировал Поуп Шеридану, “В самом деле, его присутствие в Форте Силл оправдывает отправку половины его полка. Если Вы считаете, что он абсолютно необходим, конечно, он должен ехать”.
Шеридан считал присутствие МакКензи абсолютно необходимым, и Поуп неохотно отправил того на север с шестью ротами его полка. МакКензи должен был принять командование районом Черных Холмов со штаб-квартирой в Кэмп-Робинсон.
25 июля Шерман дал знать Шеридану, что агентам Красного Облака и Пятнистого Хвоста поступили официальные извещения об их отставке. Военные власти Кэмп-Робинсона примут агентство Красного Облака под свой контроль, а агентство Пятнистого Хвоста поступит под юрисдикцию военных из Кэмп-Шеридана. Хотя армейским офицерам закон запрещал находиться на постах индейских агентов, они могли временно исполнять эти обязанности до тех пор, пока не будут назначены новые агенты, покорные армейским властям.
Шерман также сообщил, что военный министр получил законные права повысить боеспособность кавалерии и довести численность каждой роты до ста человек, если при этом не будет превышено установленное законом ограничение численности всей армии в 25 000 человек. “Мы намереваемся отправить всех новобранцев в кавалерийские и пехотные полки, задействованные ныне в стране Сиу как можно быстрее…”, писал он. Тем временем Военный министр Камерон пропихивал в конгрессе резолюцию, которая позволила бы увеличить армию до 27 500 человек на время войны.
С отголосками поражения Кастера и страной, все еще корчащейся в муках депрессии, у армии не возникало проблем с набором рекрутов, которые начали называть себя “Мстителями за Кастера”. Тем не менее, далеко не все они являлись идеальными солдатами. Лейтенант Хью Скотт – свежий выпускник Вест-Пойнта, приписанный к Седьмой Кавалерии сразу после катастрофы на берегах Литтл Бигхорна и отвечавший за подготовку новобранцев полка – заметил: “Многие из них были преступниками, время от времени избегавшими суда…”.
На Гусином ручье к Круку присоединились тридцать пять Ютов. Он давно настаивал на включении их в свой отряд, и Юты пытались это сделать на протяжении месяца. Агент Ютов, однако, блокировал их зачисление на воинскую службу до тех пор, пока Министр внутренних дел Чандлер прямо не приказал ему не вмешиваться. Наконец, 3 августа прибыл Меррит, усилив Крука примерно на 2000 человек и 160 фургонов. Крук все еще надеялся зажать индейцев в тиски между своим отрядом и командой Терри, но это было бы невозможно, если бы темп движения тормозился бы медлительным обозом. Поэтому 4 августа он издал следующий приказ:
Все палатки, лагерное снаряжение, постельные принадлежности и багаж, за исключением нижеперечисленных здесь наименований, должны быть сложены в фургоны, а фургоны переданы под заботу главного квартирмейстера к рассвету завтрашнего дня. Каждая рота должна поджарить и перемолоть свой запас кофе и передать его главному интенданту сегодня к закату. Фургоны будут оставлены здесь в лагере. Караван вьючных мулов будет сопровождать каждый батальон на марше, ответственность за его охрану возлагается на батальоны. Полк выступит завтра в семь утра, “готовый к действиям”, и ротные командиры должны проследить, чтобы у каждого солдата были с собой сто патронов, четырехдневный запас провианта, шинель и одно одеяло на седле. Пятьдесят дополнительных патронов на каждого человека упаковать на мулов. При каждой роте должны быть четыре дополнительные лошади, не навьюченные. Скребницы и щетки будут оставлены в фургонах. Специальные инструкции на случай боевых действий: Все офицеры должны приложить максимальные усилия, чтобы не допустить утерю боезапасов.
Крук снялся с лагеря 5 августа и выступил на север по направлению к реке Танг. Погода стояла жаркая. Файнерти писал, что в тени было сто пять градусов по Фаренгейту[1]. Не найдя следа индейцев, Крук свернул на запад к Роузбаду, делая частые остановки, чтобы дать людям и животным отдохнуть от жары и пыли. Колонна достигла Роузбада в шести милях севернее того места, где в июне Крук с трудом избежал поражения. Далее войска двинулись по долине на север. Ночью лагерь освещался горевшими у подножия холмов лесами. На третий день перехода жара и сухость сменились дождями, принесенными холодным северным ветром. Теперь тропа, по которой шел Крук, превратилась в труднопроходимую грязь. Люди страдали, имея всего одно одеяло и шинель, без палаток и пончо.
10 августа Крук находился примерно в тридцати милях южнее от слияния Роузбада с Йеллоустоном. Погода опять была сухой и жаркой. Впереди войска завидели то, что Файнерти назвал “могучим облаком пыли, свидетельствующим о движении крупной массы людей и животных…”. Баффало Билл выехал вперед на разведку, а Файнерти спросил одного из Шошонов об этом облаке пыли. Индеец прищурился и ответил: “Масса конных солдат. Не Сиу – Сиу далеко – бегут, когда конные солдаты и хорошие индейцы становятся сильны – очень сильны теперь”.
Спустя несколько минут вернулся Коди и сообщил, что подходит Терри с “фургонами, которых хватило бы армейскому корпусу”.
Вид колонны Крука всполошил людей Терри, начавших было разворачиваться в стрелковую цепь, но тут к ним направился Коди, размахивавший своей шляпой. Крук тем временем организовал под деревом импровизированную штаб-квартиру и отправил лейтенанта Уолтера Шойлера поприветствовать Терри и его штаб и сопроводить их к нему.
Описывая чувства обеих команд, Кинг писал: “С комическим недоумением задавался вопрос: ‘Черт, где же индейцы?’. За исключением наших союзников, индейцев в поле зрения не было. Они проскользнули между нами”.
Люди Крука использовали эту встречу, чтобы привести себя в порядок и позаимствовать пайки из хорошо снабженного обоза Терри. Однако вскоре выявились недостатки обеих сторон. Как обычно Терри нагрузил припасами плохо обученных мулов, выпряженных из фургонов. Это привело к тому, что, согласно Бурку, Терри терял за день столько припасов, сколько Крук за всю кампанию. Основу кавалерийской мощи Терри составляла истерзанная Седьмая, нуждающаяся в полной реорганизации после Литтл Бигхорна.
Но люди Терри по сравнению с солдатами Крука были великолепно снаряжены и хорошо питались. Оставив в тылу большую часть своего снаряжения, люди Крука были одеты только в то, что было непосредственно на них, и питались на подножном корму. Уже грязные и голодные, солдаты Крука теперь столкнулись с неустойчивой погодой, которая предшествует воцарению зимы на северных равнинах. День был невыносимо жарким, но ночью пелена холодного дождя накрыла ничем не защищенных солдат.
“Мы строили из деревцев и гибких веток индейские ‘викиапы’, набрасывали на них пончо и одеяла, и пытались в них укрыться, но тщетно”, писал Кинг. “Теперь весь край был покрыт водой, и мы разводили гигантские костры, толпились вокруг них в жидкой грязи и завидовали своим лошадям, которые, казалось, были по-настоящему довольны переменой погоды”.
Незадолго до встречи с Терри Крук обнаружил след индейцев, который вел от Роузбада на восток, обратно к реке Танг. Последующие два дня обе колонны шли параллельно друг другу, пробираясь сквозь грязь. Особенно тяжел переход стал для пехотинцев Терри, многие из которых так вымотались из-за налипавшей на сапоги грязи, что их приходилось везти на мулах или травуа.
Теперь генералы потеряли всякую надежду поймать враждебных индейцев. След, как его можно было проследить после всех этих дождей, разделился на три: одна группа индейцев шла на юг вдоль по реке; вторая – на север; третья продолжала двигаться на восток по направлению к реке Паудер.
Как ни тяжело приходилось солдатам, им все-таки было много лучше, чем Шайенам и Лакотам. Объединенные силы Крука-Терри не прекращали нажимать на основную враждебную группу, тесня ее все дальше и дальше на восток. Как вспоминал Деревянная Нога: “Не было остановок для того, чтобы поохотиться. По-моему, мы ни разу не задерживались в лагере дольше одной ночи”.
Хотя индейцы часто оправлялись после практически смертельных ранений, за исключением ранений в голову, сердце или позвоночник, некоторые из раненых при Литтл Бигхорне начали умирать. Деревянная Нога считал, что они могли бы выздороветь, если бы им было позволено спокойно лежать в палатке, вместо того, чтобы со времен сражения таскать с места на место в травуа.
Запасы мяса были на исходе, а захваченные армейские лошади одна за другой выбивались из сил. Каждый день вожди проводили советы и в конце концов решили разбиться на более мелкие группы. Это затруднило бы преследование и дало бы индейцам возможность подготовиться к грядущей зиме. Тупой Нож, прибывший уже после сражения с Кастером, повернул на юго-запад, уведя своих Шайенов в горы Бигхорн в Вайоминге. Небольшие группы Лакотов направились в агентства. Оставшиеся Лакоты повернули на восток, стремясь оторваться от солдат. Это разделение и было отмечено теми тремя следами, на которые натолкнулись Крук с Терри.
К этому времени Тупой Нож, возможно, был встревожен новым поворотом событий. От южных племен он слышал рассказы о солдатском вожде с изуродованной рукой, которого звали Плохая Рука или Трехпалый. Белые называли его МакКензи. Этот солдат неутомимо преследовал индейцев и всегда был победоносен. Теперь появились слухи о том, что Трехпалый идет на север. Позже Тупому Ножу придется на себе испытать его мощь.
Шошоны Крука, никогда не отходившие так далеко от своих селений, затосковали по дому и начали обсуждать верность своих жен в свое отсутствие. Взращенные на зерне армейские лошади, неспособные существовать на одной траве, начали слабеть. “Весь наш маршрут от Роузбада к Паудер и Йеллоустону отмечен павшими или брошенными лошадьми”, писал Файнерти. Даже если бы они и могли существовать на траве, ее оставалось слишком мало, потому что отступавшие Лакоты выжигали за собой степь, чтобы заморить голодом армейских коней.
Установив, что основная масса индейцев двинулась на восток к реке Паудер, Крук решил следовать за ними. Добравшись до Паудер, команда повернула на север вдоль апо реке до ее слияния с Йеллоустоном. Там Крук пополнил свои припасы с парохода Терри. В этой точке Шошоны и Юты решили, что с них хватит. Кроу тоже становились все более беспокойными. Они заявили, что не хотят, чтобы их молодые воины уходили, рискуя жизнью, так далеко от дома, в край, где так много Шайенов и Лакотов. Двадцать один человек из людей Крука с подорванным вследствие тягот похода здоровьем (один из них совершенно безумный) были погружены на пароходы и отправлены обратно на Восток. Баффало Билл также уехал, попросив освободить его от службы по причине наступающего театрального сезона.
20 августа разразилась сильная буря. Дождь смешанный с градом барабанил по солдатам Крука, которым негде было укрыться. “Никакие слова не смогут полностью описать то, что мы увидели и перенесли в ту ужасную бурю”, писал Бурк. “Храбрейшие сердца, самые бывалые солдаты спасовали... Напряжение начало сказываться на офицерах, солдатах и животных ...Никто из тех, кто следовал за Круком в те ужасные дни, не был так или иначе вознагражден”. Три ночи спустя грянула еще более ужасная буря.
Солдаты, как обычно в такой ситуации поступают нижние чины, жаловались. Один обвинял в том, что он завербовался в армию, виски. Другой говорил, что дезертирует или уйдет в отставку прежде, чем отправится на какую-нибудь еще индейскую кампанию. Один из ирландцев, которых всегда было множество в армии, заметил, что если бы он послушался свою мать и остался бы дома в Кэшеле, то “не чувствовал бы себя этой ночью словно утонувшая крыса”
Не одним солдатам было тяжко; дождь залил и Лакотов, находившихся в лагерях, разбросанных в северо-западном углу современного штата Южная Дакота, возле отрога Черных Холмов, носившего название Слим-Бьюттс. Их собственные лошади устали от непролазной грязи, и индейцы думали, что состояние голодающих армейских лошадей должно быть много хуже.
Маленький сын Сидящего Быка погиб от удара лошадиного копыта. Вождь провел несколько дней в трауре, а затем он и Желчь со своими Хункпапами отправились в длинное, кружное путешествие, конечной целью которого являлась Канада. Большой лагерь все дробился и дробился. Уходили мелкие группы. Неистовая Лошадь, однако, был непреклонен. Он не собирался уходить из страны, которую считал своей собственной.
24 августа армейские колонны повернули обратно на юг, идя вдоль по реке Паудер. Большей частью солдаты шли пешком, ведя за собой своих выбившихся из сил лошадей. Они ухитрились пройти десять миль, прежде чем стать на ночлег. Небо очистилось, но было невыносимо холодно. Объединенная экспедиция продолжалась еще один день, а затем, в 7:50 утра 26 августа Крук отправился своим путем, в то время как Терри повернул обратно на север к Йеллоустону.
Крук теперь шел на восток по старому тракту Стэнли, придерживаясь маршрута, по которому в начале лета на запад шли Терри и Кастер. Топливо стало редко. Когда отряд начал подниматься на гряду, кое-кто из солдат обнаружил у ее подножия хворост и начал навьючивать его на измотанных лошадей. Это увидел Меррит и прокричал – достаточно громко, чтобы его можно было услышать “на восьмидесяти акрах склона гряды” – что он дает солдатам не больше пяти секунд на то, чтобы бросить хворост. Позднее тем днем он составил общий приказ, где указывалось, что первейшей обязанностью кавалериста является забота о его коне.
Колонна вступила в лагерь у Кэбин-Крик у самой границы Монтаны и Дакоты и оставалась там 29 и 30 августа. Единственной пищей были бекон, кофе и галеты. Чтобы добыть еду для все увеличивающегося числа занемогших были высланы охотничьи отряды. Невралгия, ревматизм, малярия и диарея стали обычными недугами. Когда марш возобновился, один из лейтенантов с трудом мог сидеть на своей лошади. Другого пришлось везти на волокушах. Ночью 31 августа подул северный ветер, принесший дождь. Температура прыгала, и промокшие, по-летнему одетые солдаты ужасно страдали.
В конце концов, команда достигла Малой Миссури в Северной Дакоте и прошла по одному из старых лагерей Терри. В свое время лошади Терри во время кормежки разбросали вокруг себя зерно, оно проросло, и теперь изголодавшиеся лошади с жадностью щипали молодые побеги. Кроме того, солдаты обнаружили изобилие бизоньей ягоды и полусозревшей сливы, которые они ели во избежание цинги. Люди собирали и ели плоды колючего грушевидного кактуса и даже пытались есть его листья, предварительно ободрав колючки и сварив.
Крук не прекращал продвигаться на восток по направлению к Херт-Ривер, протекающей в тридцати милях от Малой Миссури. Солдаты чувствовали, что индейцы где-то поблизости, поскольку на это указывали свежие следы на протяжении всего маршрута. Когда колонна достигла реки Херт, впереди послышались выстрелы, и солдаты пришли в возбуждение при мысли о предстоящей схватке. Скауты нагнали арьергард индейцев, произошла перестрелка, но свежие индейские лошади легко оторвались от заезженных армейских скакунов.
Генерал был убежден в том, что индейцы намереваются атаковать незащищенные поселения в Черных Холмах, которые начинались примерно в двухстах милях южнее. Форт Авраам Линкольн находился к востоку от нынешнего расположения Крука - всего в пяти днях пути – ближе, чем поселения в Черных Холмах. Но отправившись в форт для пополнения своих запасов, можно потерять, как оценивал Крук, до половины всех лошадей, при этом ничего не достигнув. С другой стороны, он считал, что двинувшись прямиком в Черные Холмы можно добиться многого – защитить поселения и, возможно, захватить индейцев. Так или иначе, продовольствия не хватало. Если сократить пайки наполовину, этим удастся выиграть еще два с половиной дня. Крук выбрал Черные Холмы.
Сокращенных пайков, сказал генерал корреспонденту Файнерти, должно хватить по крайней мере на семь дней. “Индейцы ушли в Холмы и в агентства”, - продолжил он: “Старатели должны быть защищены, и мы должны нанести Сиу удар по пути на юг, или же выйти из этой кампании, не доведя ее до конца”.
Файнерти с трудом мог в это поверить. “Вы пройдете 200 миль по дикому краю с истощенными лошадьми, уставшей пехотой и пайками на два с половиной дня!”.
“Знаю, выглядит это непросто”, - ответил Крук: “но мы должны сделать это, и это будет сделано. Я послал генералу Шеридану телеграмму, запросив припасы. Фургоны встретят нас в Крук-Сити или Дэдвуде. Если нет, то поселения должны удовлетворить наши нужды. Никто не знает много об этом крае, но выглядит он неплохо. Возможно, нам удастся убить сколько-то дичи, чтобы возместить нехватку пайков. Полу-пайки будут выданы завтра. После того, как марш будет завершен, все будут довольны. Если надо, мы можем есть наших лошадей”.
На следующий день, после длинного перехода, команда стала лагерем возле солончакового водоема, вокруг которого было невозможно найти дров или хвороста даже для того, чтобы сварить кофе. Большинство солдат отправились спать с абсолютно пустыми желудками, но лейтенант Шойлер и еще несколько человек ухитрились нарвать травы достаточно, чтобы вскипятить кофе в своих кружках. Следующей ночью они ухитрились развести костер, вымочив сырой хворост в спирте, добытом у полкового хирурга. Однако это стало верхом их предприимчивости, поскольку, как прокомментировал наутро Шойлер: “завтрак – вода и подтянутые пояса”.
Теперь они шли по травянистому краю. Бурк отметил дикий лук, “который мы выкапывали и сохраняли, чтобы затем сварить его с кониной, которая отныне стала нашей пищей...”. Новая диета особенно тяжела была для кавалеристов. “Нам, тем, кто так зависел от них, убийство лошади казалось сродни убийству человека”, прокомментировал Шойлер. Пусть так, но когда лошадь окончательно выбивалась из сил, ее пристреливали и разделывали на мясо, которое часто становилось причиной драки между людьми. Крук был такой же пооборвавшийся и грязный, как и его солдаты, существовал на галетах, вареной конине и том кофе, которое он мог сварить в своей кружке.
Описывая в письме отцу этот поход, Шойлер говорил:
Я рассказал тебе, что я перенес во время этого похода, но ты не можешь представить себе полностью страдания людей, особенно пехоты. Я видел людей настолько измотанных, что от этого они по-настоящему сходили с ума. Однако у нас не было возможности перевезти их, за исключением тех случаев, когда какой-нибудь конный офицер или солдат уступал им своего собственного коня, что, впрочем, происходило сплошь и рядом. Я видел людей, очень храбрых людей, которые сидели и плакали словно дети, поскольку не могли вынести всех тягот. И все же, когда нам выпал шанс вступить в бой, каждый нашел в себе силы воевать неплохо.