Экономическая база города
Дискуссия о прочности экономической базы древних майя, необходимой для возникновения городов, долгое время вращалась в основном вокруг вопроса о возможностях и пределах подсечно-огневого земледелия. Каменная архитектура монументальных центров Тикаля, Вашактуна, Чичен-Ицы, Ушмаля наводила на мысль о том, что значительная часть населения должна была быть оторвана от процесса производства пищи и сосредоточена на строительстве и поддержании в должном виде монументальных ансамблей города, а также на административных и управленческих задачах. При этом единственной известной сельскохозяйственной системой оставалось экстенсивное земледелие, весьма ненадежное и сильно истощающее почву.
Как заметил Д. Вилкен, эта коллизия долгое время вынуждала исследователей доказывать, что а) подсечно-огневое земледелие способно обеспечивать все население городов и близлежащей округи за счет достаточного прибавочного продукта; либо б) крупнейшие майяские центры не были густонаселенными или не нуждались в оторванных от производства питания жреческом, ремесленном или административном классах (Wilken, 1971. P.432).
В.И. Гуляев в монографии «Города-государства майя» на основе археологических и этнографических данных убедительно продемонстрировал весьма высокую степень продуктивности экстенсивной формы возделывания основных сельскохозяйственных культур Мезоамерики, способной прокормить, как минимум, вдвое большее число людей, чем задействовано в сельскохозяйственных работах. По его словам, «подсечно-огневое земледелие майя, несмотря на свой внешне примитивный характер и скудный набор инвентаря, было достаточно продуктивным, чтобы создать экономическую базу для появления в первых веках н.э. раннеклассических городов-государств» (Гуляев, 1979. С.58). Однако чуть ранее Гуляев замечает: «Есть все основания утверждать, что у майя, помимо подсечно-огневого земледелия, с глубокой древности существовали и другие его виды - земледельческие террасы и ирригационные системы в виде «возвышающихся полей» (Там же. С.45). Исследования последних десятилетий подтвердили верность этого суждения, продемонстрировав высочайшую степень диверсификации майяского сельского хозяйства.
Судя по всему, древние майя владели двумя типами террасного земледелия (Lundell, 1940; Kunen, 2001. P.326). Первый тип - узкие высокие террасы, известные как «влажные террасы» (weir terraces) или «защитные дамбы» (check dams) и призванные защищать от эрозии крутые склоны и способные концентрировать влагу и почвенные отложения; второй вариант - невысокие широкие террасы (box terraces), по-видимому, выровненные для того, чтобы впитывать сырость и во избежание ухода дождевой влаги. Террасы первого типа обнаружены в тропических лесах востока Гватемалы, вторые, зачастую встречающиеся в связке со следами жилищ и, вероятно, предназначавшиеся для культивации садовых деревьев - на полузасушливых плато мексиканского штата Чиапаса (Guzman, 1958. P.266). Ланделл и Томпсон указали на множество следов террасного земледелия на территории Британского Гондураса (совр. Белиз) в районе Аренала и Маунтин-Ко (Lundell, 1940; Thompson, 1931). Аналогичные наблюдения в горной Гватемале в 60-е гг. сделал де Борхеги, обнаруживший остатки древних террас в Мехиканосе на южном берегу оз. Аматитлан (de Borhegui, 1965a; de Borhegui, 1965b). Современная форма террасного земледелия, объединенного с мотыжным, зафиксирована на юго-востоке горных районов и северо-западе низменностей Гватемалы (McBride, 1945. P.20; Stadelman, 1940. P. 110-111), и, по мнению Вилкена, она вряд ли имеет колониальные корни (Wilken, 1971. P.434).
Наиболее развитой формой террасного земледелия были, так называемые, таблоны (исп. tablon, «доска»). Они представляют собой расположенные преимущественно на склонах террасы разного размера, разделенные глубокими (до 60 см глубиной) ирригационными траншеями и предназначенными, прежде всего, для возделывания овощных огородных культур. В наши дни таблоны активно используются, в частности, населением гватемальского департамента Сололá в районе оз. Атитлан - они традиционно ухожены, увлажнены и удобрены, что обеспечивает их высокую плодородность (McBride, 1933. P.109; Tax, 1953).
C момента отхода от тезиса о тотальном доминировании подсечно-огневого хозяйства в среде древних майя (так называемый, swidden thesis) археологам удалось обнаружить тысячи сельскохозяйственных террас доколумбовой эпохи в таких регионах, как Рио-Бек (Turner, 1974; 1979; 1983), Петешбатун (Dunnung, Beach, 1994; Dunnung et al, 1997), долинах рек Белиз, Мопан, Рио-Браво (Fedick, 1994; Fedick, 1995; Neff et al, 1995; Beach et al, 2002; Hughbanks, 1998; Paxton O’Neal, 1999) и в других районах области майя. Большинство из них датируется позднеклассическим периодом, хотя часть из них явно была построена раньше, в период ранней классики и даже поздней доклассики (Kunen, 2001. P.340).
Однако одними террасами интенсивные формы обработки сельхозугодий явно не ограничивались. Классические майя должны были активно использовать ирригационную систему земледелия. Де Борхеги еще в середине 1960-х гг. полагал, что ирригация появилась в горных районах еще в доклассический период, а к поздней классике использовалась повсеместно (de Borhegyi, 1965. P.65). Уже в середине XX в. приводились аргументы в пользу существования ирригационных каналов в классических городах Паленке и Тикале, а также на юге мексиканского штата Кинтана-Роо и в отдельных районах Гондураса (Armillas, 1949. P.91; Blom, 1946. P.8-9; Strong et al, 1938. P.100-102). Некоторые исследователи также указывали, что в некоторых районах, в частности, в Чиапасе, взращивание садов какао-дерева было бы невозможно без такой формы интенсивного земледелия и, соответственно, следы существования подобных садов косвенно доказывают существование ирригации (Armillas, 1949. P.88; Palerm, 1955. P.34).
Наконец, еще в послевоенные годы некоторые исследователи предсказывали, что археологам только предстоит обнаружить следы активного использования древними майя системы интенсивного возделывания заболоченных и увлажненных территорий (intensive wetland agrictulture) (Palerm, Wolf, 1957. P.28; 1962. P.78). В первую очередь она была известна по астекской системе «плавучих островов» - чинамп, использовавшихся в долине Мехико перед испанским завоеванием. В частности, А. Палерм характеризовал чинампы как «возможно одну из самых стабильных, интенсивных и продуктивных сельскохозяйственных систем в мире». Он также подсчитал, что от 40 до 70 гектаров чинампы способны прокормить до 100 семей, что сравнимо с 1200 гектарами земли, возделываемой при помощи подсечно-огневого хозяйства (Palerm, 1967. P.37). При обилии болотистой местности, характерной для Петена, а также речных и озерных систем, которыми изобилует область майя, отсутствие подобного типа интенсивного земледелия в сельскохозяйственном арсенале древних майя казалось крайне маловероятным. Требовалось дождаться доказательств, и они появились - в начале 1970-х гг. А. Сименсом и Д. Пьюлстоном в долине р. Канделария мексиканского штата Кампече неподалеку от археологического памятника Эль-Тигре (Ицамканак) было обнаружено значительное число «приподнятых полей» (ridged fields) и связанная с ними разветвленная сеть каналов. Некоторые из них полностью затапливались в сезон дождей; другие, наоборот, подтапливались, но не заливались полностью. По мнению исследователей, это могло быть связано с разной методикой возделывания различных культур или же с тем, что они относятся к разным эпохам, в промежуток между которыми уровень грунтовых вод мог значительно измениться (Siemens, Puleston, 1972. P.233). Впоследствии «приподнятые поля» были обнаружены и в других районах области майя (Turner, 1974; Puleston, 1977; 1978; Harrison, 1977; 1978).
Однако с признанием наличия у древних майя интенсивных форм ведения хозяйства дискуссия разгорелась вокруг вопроса о степени важности для экономики майя отдельных его способов. Апологеты, так называемой, «новой ортодоксии» (термин, сформулированный в кон. 1980-х гг. в отзыве на одну из статей по проблеме анонимным рецензентом) Р.Адамс, Б. Тернер, П. Харрисон (Adams, 1980; Turner, 1983; Turner, Harrison, 1978; 1981; 1983) считали, что повсеместное использование заболоченных и увлажненных территорий было основой сельскохозяйственной деятельности майя, по крайней мере, в период поздней классики. Противоположной точки зрения придерживались К. Поуп и Б. Дэхлин. Прежде всего, они указали на то обстоятельство, что абсолютное большинство небольших каналов - маркеров использования в указанной местности «приподнятых полей» - априори связано с крупными каналами, что позволило фокусироваться на поиске и исследовании последних. Помимо этого, тщательное исследование бахос Санта-Фе и Мирадор с помощью методов дистанционного зондирования показало отсутствие следов существования сети каналов в двух наиболее густонаселенных районах позднедоклассического и позднеклассического периодов. Это ставит под сомнение тезис о прямой зависимости плотности населения города от использования им агросистемы вроде «приподнятых полей». Наблюдение Адамса, указавшего на концентрацию классических поселений майя на окраинах низин и болот, Поуп и Дехлин вслед за У. Сандерсом объясняют тем фактом, что в основном территории с наиболее плодородными почвами начинаются сразу за бахос; они также веско замечают, что значительная часть центральных низменностей заболочена в принципе, что делает подобные модели весьма условными (Pope, Dahlin, 1989. P.102; Sanders, 1977).
При всем при этом по-прежнему остается открытым вопрос о том, кто стоял за администрированием и организацией сельскохозяйственного процесса - государственная бюрократия или рядовой общинник. Целым рядом авторов приводились аргументы в пользу как одной, так и другой версии. В частности, Б. Тернер указал, что, в отличие от других типов интенсивного земледелия, сооружение и использование террас не требует высокой степени кооперации и значительных объемов приложенного труда. Судя по тому, что террасы, обнаруженные в районе Рио-Бек, Петешбатуна и долины р. Белиз, фактически интегрированы в систему одного или нескольких домовладений, подобная модель действительно могла функционировать в указанных областях (Turner, 1983; Fedick, 1994; Dunning et al, 1997). В то же время, размеры, единообразие и интенсивность террас Караколя явно требовали значительных людских инвестиций и, скорее всего, действительно были продуктом централизованного планирования (Chase, Chase, 1998). Наконец, Д. Кунен из Смитсоновского университета, в течение нескольких лет изучавшая область Фар-Вест-Бахо на северо-западе Белиза, полагает, что здесь сооружение террас и последующая их эксплуатация были заботой соседской общины - на это указывает зональность их расположения вне прямой связи с отдельными домовладениями, но при наличии оной с отдельными жилыми кластерами, образовывавшими соседские общины (Kunen, 2001. P.342).
Несомненно, впрочем, что сельское хозяйство классических майя не ограничивалось одним лишь только земледелием. Во многих районах Петена и Гондураса, Юкатана и горной Гватемалы и сегодня широко используются приусадебные садовые хозяйства (Lundell, 1938; Wisdom, 1940. P.53-54; Sanders, 1962. P.88; Gillin, 1951. P.17), и нет причин сомневаться в повсеместном распространении таких садов в древности. В частности, М. Ко указывает на их вероятное существование в Петене (Coe, 1966. P.140), а Д. Хестер уверяет в наличии таковых на территории доиспанского Юкатана (Hester, 1954. P.95). Высокой фертильностью обладали также некоторые широко распространенные в области майя плодовые деревья. Речь, в частности, идет о дереве сапота (Achras zapota) и бросимум (Brosimum alicastrum), в Мезоамерике именуемом рамон. Так, Д. Пьюлстон рассчитал, что только одни лишь плоды бросимума могли обеспечить пропитанием все многотысячное население Тикаля (Puleston, 1969).
Если добавить к охарактеризованным выше формам производящего хозяйства различные типы присваивающего, такие как собирательство, охоту и рыболовство, важность которых в доиспанское и колониальное время прекрасно охарактеризовал Гуляев (Гуляев, 1979. С.59-63), не останется сомнений в способности классических майя экономически обеспечить жизнедеятельность огромных, густонаселенных города вроде Тикаля или Караколя.
В заключение, несмотря на то, что освещение этой проблемы не входит в задачи настоящего исследования, будет все же уместно сказать несколько слов о том, как в классический период организовывалось ремесло. Это важно по причине того, что ремесленное производство также лежало на плечах сельской общины, пусть и интегрированной подчас в городскую структуру, как и сельское хозяйство.
Судя по всему, в классический период оно было представлено двумя типами - элитное и неэлитное. Производством предметов роскоши и обслугой нужд правящей страты - и в этом, по верному замечанию японо-американского исследователя Т. Иномата, состоит одна из важнейших особенностей социальноэкономической системы классических майя (Inomata, 2001. P.321) - занимались ремесленники от элиты. Все указывает на то, что представителями элиты (Stuart, 1989; Reents-Budet, 1998; Coe, Kerr, 1997), а нередко и членами правящей династии, были, в частности, писцы, художники, мастера резьбы по камню и дереву. Археологически элитные мастерские по производству расписной керамики фиксируются в Тикале (Becker, 2003), в то время как в Копане обнаружены жилые дома придворных писцов (Joyce Christie, 2003. P.300-301). Судя по всему, особой известностью и популярностью в I тыс. н.э. на востоке майяских низменностей пользовалась расписная керамика, произведенная в элитных мастерских Буэнависта-дель-Кайо и других центров бассейна р. Белиз (Кахаль-Печ, Лас-Руинас), аффилированных с правящими элитами (Reets-Budet et al, 2000).
Наиболее убедительное объяснение отличию майяской системы от других древних культур, где обслуживанием правящей династии и двора занимались неэлитные мастера и даже рабы, дает все тот же Иномата. Увязывая производство предметов искусства, воплощающих особые, недоступные простым обывателям знания (иероглифическое письмо, особая метафоричная иконография и т.д.), с известной социологической концепцией «культурного капитала», сформулированной П. Бурдье, Иномата утверждает, что в обществе классических майя культурный капитал распределялся крайне неравномерно, что делало объекты высокой культуры идентичными «символическому капиталу», понятию престижа и политической власти (Inomata, 2001. P.333).
При этом основную долю условного рынка занимало неэлитное ремесло, которое, как уже указывалось выше, развивалось параллельно с сельским хозяйством в рамках сельской общины, которая и была его основной целевой группой. Иными словами, внутри общины - и даже одной большой семьи - были как земледельцы, так и ремесленники, частично обеспечивавшие общину в самом необходимом. Возможно, что иногда две эти функции и вовсе совмещались одними и теми же людьми, по крайней мере, судя по этнографическим данным, современный юкатанский земледелец тратит на сельскохозяйственные работы около 100 дней (Steggerda, 1941. P.149), что позволяет в остальное время заниматься отвлеченными от поля занятиями. Мастерские по обработке обсидиана, раковин и камня, функционировавшие в жилых районах каракольской агломерации (Chase, Chase, 2014. P.244-245), и сланца (шифера), обнаруженные в Пакбитуне (Healy, 1990. P.254), могут служить примером подобного производства. Впрочем, ремесленное производство не обязательно имело городской характер. Расположенное на северо-западе Белиза поселение Кольха известно тем, что в течение полутора тысяч лет было одним из крупнейших, если не крупнейшим, центров по добыче и обработке кремния в восточных низменностях (Shafer, Hester, 1991. P.92), сохраняя при этом в известной степени сельский характер.
Очевидно, община могла работать не только на себя, но и на внешний рынок, что позволяло приобретать не производимые ею товары - внутренняя конфигурация Караколя с разветвленной сетью рынков предполагает наличие подобной системы. К сожалению, археологический материал в основном исчерпывает себя для понимания всех механизмов экономического взаимодействия на уровнях община-община ил община-город. Для более конкретных и концептуальных выводов требуется широкое привлечение этнографических и письменных источников колониального периода, что выходит за рамки настоящего исследования. Вслед за Гуляевым можем лишь предположить, что профессиональное, специализированное ремесло в майяском социуме было представлено весьма ограниченным кругом людей (Гуляев, 1979. С.68), часть которых при этом сама являлась частью правящей элиты; наряду с административным аппаратом, а также религиозной и политической верхушкой общества I тыс. н.э., эти люди действительно могли быть оторваны от земли и существовать за счет прибавочного продукта.