Социальная организация города
Дешифровка иероглифической письменности майя и введение в широкий научный оборот огромного эпиграфического корпуса текстов окончательно установили, что данный тип источника весьма ограничен для понимания природы социальной структуры майяского общества I тыс. н.э. Тексты на царских монументах и владельческие надписи на сосудах и предметах мелкой пластики практически не отражают вопросы, связанные с жизнью основной массы древних майя, с характером их взаимодействия друг с другом и с центральной властью в лице царя, политической и религиозной элиты, городской и местной администрации, равно как и не застрагивают вопросов экономической и хозяйственной систем. Это означает, что основным материалом для понимания социально-экономической и социально-политической организации классических майя остаются этноисторические данные колониальной эпохи. Они, в свою очередь, могут подтверждаться или опровергаться данными археологии. Иными словами, на первый план выходит поиск археологических индикаторов тех моделей, которые предлагаются исследователями на основе изучения общества юкатанских майя XVI в. для объяснения майяского социума эпохи классики.
И.М. Дьяконов писал, что в основе любой социальной организаци в ранних обществах лежит иерархия общинных структур. По Дьяконову (Дьяконов, 1966), строившему свои модели на материале Шумера и Аккада, минимальной ячейкой ближневосточного общества III тыс. до н.э. была «домовая община» (или большая семья, состоявшая из нескольких поколений, во главе которой стоял глава семьи, pater familia). Несмотря на то, что ее члены имели свои средства производства, земельный фонд находился во владении более крупного социального объединения - «сельской общины». Последняя, в свою очередь, состояла из нескольких «домовых общин» и управлялась собранием глав больших семей. Изначально основанное на паритетных началах, впоследствии управление «сельской общиной» концентрируется в руках наиболее богатых глав семей, образующих совет при вожде-военчальнике и вожде-жреце. В конце концов, один из них (чаще всего военачальник) присваивает себе функции второго, становясь единоличным правителем, в то время как прежний совет утрачивает свое значение.
Объединение нескольких сельских общин (именовавшихся в аккадском языке «alu», а в шумерском «uru») составляло городскую общину (называвшуюся так же «alu») с тяготевшими к ней поселками, что в поселенческом и политикоадминистративном смысле соответствовало древнеегипетскому «ному» (Дьяконов, 1968). В условиях ранних городов-государства самоуправление в такой «суперобщине», по сути, было «непосредственной формой государственной администрации» (Дьяконов, 1966).
В своей монографии «Города-государства майя» В.И. Гуляев на основе письменных данных колониального периода и археологических источников убедительно показал, что майяские города постклассического периода, такие как Ицамканак (Эль-Тигре) и Тайясаль, а также другие синхронные города Мезоамерики, в том числе Теночтитлан, по сути, являли собой ту же самую «городскую (территориальную) общину» из нескольких сельских общин, имеющих единого верховного правителя и общий культовый центр, но сохраняющих при этом прежнюю организационную структуру и известную степень автономии (Гуляев, 1979. С.92).
Гуляев показал, юкатанские майя кануна конкисты имели в основе своей социально-экономической структуры большую патрилокальную семью (глава семьи с супругой, а также их женатые сыновья со своими семьями, неженатые дочери, внуки и правнуки), формировавшую «домовую общину» (Гуляев, 1990. С.38). В свою очередь, несколько домовых общин образовывали селения, или сельскую общину. Правовая ситуация в подобных селениях демонстрирует поразительное сходство с той картиной, которую мы видим на Древнем Востоке: сельские общины выступали в качестве собственников обрабатываемых земель (Roys, 1939. P.40). Вместе с тем, в частной собственности больших семей находились приусадебные сады с фруктовыми деревьями, огородами и т.п.
Наконец, этноисторические данные свидетельствуют о наличии еще более сложной общинной структуры у юкатанских майя XVI в. - речь идет о крупных территориальных общинах «кучкабаль» (в испанских хрониках переводившейся как «провинция»), которые объединяли несколько (порой свыше десяти) селений (Marcus, 1983. P.207).
Отдельно стоит сказать о том, что сведения колониальных авторов позволяют проследить иерархию общинных структур и в рамках городских общин эпохи конкисты. Иными словами, городская община как один из видов общины соседской имеет те же черты, что и сельская община. Нам известно о четырех квартальном делении столицы провинции Акалан - города Ицамканак (Эль-Тигре); в 1524 г. при приблежении испанского отряда правитель Акалана созвал совет из глав четырех кварталов Ицамканака. Четырехчастное деление известно также в Чичен-Ице, Майяпане, Исамале, где каждое подразделение именовалось испанским словом «barrio» («квартал») или майяским «tzucul» («часть») (Гуляев, 1990. С.43). Кроме того, все они имели местного начальника и храм своего бога-покровителя.
Важно отметить, что подобная иерархия общинных структур была характерна не только для области майя, но и для центральной Мексики. Сельская община, объединявшая несколько больших семей, в астекском государстве называлась «кальпулли». Вот, что пишет о центральмексиканских «кальпулли» Гуляев: «Сельские общины (кальпулли) входили в состав города-государства я были связаны с его столицей во всех сферах жизни: политической (налоги, война), религиозной, культурной и экономической (обмен, рынки, перераспределение материальных ресурсов); причем город здесь всегда выступал в качестве политико-административного, хозяйственного и культового центра округа» (Гуляев, 1982. С.194). «Кальпулли» владела землей, делегируя право пользования членам общины, имела своего сановника («кальпуля») при правителе, бога- покровителя со своим храмом; в Теночтитлане «кальпулли» полностью сотносился с городским кварталом «баррио», которых в астекской столице к моменту пришествия испанцев было от 48 до 60 (Zorita, 1965. P.105; Sanders, 1971. P.13). В свою очередь, «кальпулли»-«баррио» образовывали четыре более крупных территориально-административных единицы Теночтитлана - городских района (исп. parcialidades), образованных двумя пересекающимися столичными улицами.
Данные испанских хронистов проверяются археологическим материалом, который был собран в ходе работ на постклассических майяских поселениях, прежде всего, в Майяпане. Жилые группы, защищенные каменной стеной длиною 9 км, обрамляют монументальный центр города с его дворцовыми и храмовыми сооружениями. Будучи в основной своей массе легкими постройками из пальмовых листьев, тростника и глины, до наших дней жилые домовладения жителей города сохранились в виде скоплений небольших платформ (Pollock et al, 1962). Большинство жилых групп, которые состояли из 2-4 сгруппированных вокруг внутренних двориков-патио платформ, были огорожены невысокой каменной изгородью, которая, вероятно, маркировала границу приусадебного хозяйства (Bullard, 1952. P.37-38; 1954). Что касается возможных следов надобщинных структур в Майяпане, то здесь на выручку снова приходят письменные источники. В книге «Чилам-Балам из Чумайеля» говорится о том, что правитель Майяпана Тутуль «ушел с батабами селений и четыремя отрядами/кварталами страны». Другой фрагмент сообщает имена четырех «стражей ворот» города, что может быть особым титулом глав четырех кварталов Майяпана. Опираясь на эти и некоторые другие данные, Гуляев пришел к выводу об очевидном совпадении археологического материала XIII-XV в. с этноисторическими данными (Гуляев, 1990. С.48). Этот «мостик» стал серьезным подспорьем при проецировании юкатанских общинных структур колониального периода на материал I тыс. н.э.
Считать многочисленные жилые платформы, обнаруженные возле городов майя I тыс. н.э., жилыми домами, состоявшими из нескольких отдельно стоящих построек-комнат, предложил М. Бэкер (Becker, 1982. P.112-113), и он же одним из первых, наряду с Э. Фогтом и У. Хэвилендом (Vogt, 1961; Haviland, 1963), высказал предположение, что эти домохозяйства, состоявшие, как и в более поздние и лучше документированные этапы, из 2-5 построек, служили местом обитания большой семьи - основной единицы древнемайяского социума.
Действительно, даже при беглом визуальном анализе планов жилой округи классический городов майя становится очевидно, что отдельные постройки и даже отдельные группы построек - огромная редкость для области майя. Конечно, речь не идет о совсем уж регулярной застройке на подобии современных мегаполисов - выше мы подчеркивали тот факт, что, судя по всему, большинство домохозяйств имели свои собственные приусадебные хозяйства. И все же мы всегда имеем дело со своего рода жилыми кластерами, состоящими из нескольких жилых групп. Мы имеем с ними дело как в крупных городах, таких как Караколь или Тикаль, где их границы менее очевидны. С ними же мы имеем дело в межгородском пространстве Петена и Белиза, вскрытом при помощи разведочных просек. Они в действительности представляют собой минимальную стабильную единицу внесемейной социальной и поселенческой организации майя и соотносятся с тем, что в типологии У. Булларда обозначено как «деревушка» (hamlet) из 5-12 домовладений (Bullard, 1964. P.281-282), а Дж. Эндрюсом названо «малым ритуальным центром» (minor ceremonial center) с населением 200-500 человек (Andrews, 1975. P.19-20). Эта поселенческая единица и является, по сути своей, археологическим воплощением сельской общины. Многочисленные данные указывают на то, что с точки зрения сельского хозяйства и ремесленного производства основная часть подобных общин была вполне автономна и самостоятельна при том, что вся сельскохозяйственная округа классических городов майя представляла собой высококонцентрированное скопление подобных деревень. Вместе с тем, аналогичные деревни, пусть подчас и меньшего размера, лежали и за пределами городских агломераций, создавая общий поселенческий ландшафт области майя.
Целый ряд авторов, в их числе Г. Уилли, У. Буллард, Дж. Эндрюс, У. Сандерс и другие, создали сложноградированную типологию майяских поселений от «деревушки» до «города». Подробная характеристика поселенческих уровней, предложенная этими авторами, была дана В.И. Гуляевым (Гуляев, 1979. С.117- 123). На наш взгляд, такие археологические критерии, как размер, предполагаемая численность и удаленность от других центров, равно как и количество акрополей, тех или иных храмовых ансамблей и т.д., весьма условны. Никто, к примеру, не ставит под сомнение тот факт, что и Коломна, и Токио представляют собой города, несмотря на то, что площадь японской столицы превосходит площадь порта на Оке в 30 раз, плотность населения - в 3 раза, а численность - в 100 раз.
В типологии поселений - и здесь я абсолютно солидарен с тезисом Гуляева - основополагающую роль должен играть не количественный, а функциональный подход (Там же. С.16). Основными функциями классического города майя, как было показано в предыдущих разделах настоящей главы, были политико - административная (город как место проживания царя, двора и элиты); ритуальная (город как сакральное пространство, материализованное в виде связанных с культовой активностью храмовых ансамблей и площадей); торговая (город как центр рыночной торговли); ремесленная (город как центр элитного ремесла, связанного с неравномерным распределением в обществе майя «культурного капитала»). В то же время ключевая функция деревень, существующей в рамках города-государства и формирующей округу города, состоит в ведении сельского хозяйства и ремесленном производстве. Они призваны обеспечить нужды самой деревни и создать прибавочный продукт, «вымениваемый» на предоставление военной защиты и условного покровительства, административного или экономического, со стороны города, которое трудно проследить археологически. Зато хорошо вычленяются археологически условно называемые нами в настоящей работе «второстепенные административно-ритуальные центры». Они существуют в рамках городской агломерации и опоясывают город, располагаясь на расстоянии нескольких километров от его центра. Практически не вызывает сомнений тот факт, что эти архитектурные комплексы суть ни что иное, как общинные центры, включенные в состав городской агломерации при расширении города и формировании территориальной общины.
«По всей вероятности способ слияния вчерашних сельских общин в рамках единого города («синойкизм») - слияния вольного или невольного - был основным способом возникновения древнемайяских городов», пишет Гуляев (Там же. С.95), подразумевая, что город в данном случае выступает в роли территориальной общины. Таким образом, поселенческая структура, образованная моделью «деревня - город» в классический период полностью дублирует социальную «сельская община - территориальная община».
Как уже было указано выше, из-за плотной позднеклассической застройки не всегда удается проследить изначальные границы соседских общин, но есть и исключения. Прекрасный пример оконтуренных сельских общин, существующих в рамках общины территориальной, фиксируется по материалам классических поселений юго-восточного Петена. В отличие от гигантов вроде Тикаля, где границы ранних деревень, сформировавших город, размыты плотной застройкой позднего периода, в Ишкуне, Сакуле, Иштуце и других крупных поселениях региона (в силу очень невысокой плотности населения даже в позднеклассический период) хорошо фиксируются подобные деревушки. Любопытно, что, судя по всему, процесс формального включения этих общин в состав агломераций мы можем проследить археологически. В позднеклассический период в этом периферийном и удаленном от культурного ядра регионе начинают происходить качественные изменения, которые, в частности, вылились в появлении поблизости от этих деревень (возможно, на месте более ранних общинных святилищ) культовых комплексов общественного назначения (Е-групп и стадионов) - религиозных центров общин, строительство которых, несомненно, было санкционировано «центром» (Савченко, 2014б).
В этой связи уточнения требует характер применения понятия «протогород» к майяским поселениям классического и доклассического периодов. Очевидно, что основное различие между такими крупнейшими центрами классического (Тикаль, Калакмуль, Караколь) и доклассического (Эль-Мирадор, Накбе) периодов лежит в плоскости функциональных отличий, в то время как разница между классическими Наранхо и Иштуцем (тоже имеющем в известном смысле «протогородской» характер) - исключительно в количественных показателях. Эль-Мирадор при всех его размерах не был политико-административным центром огромной сельскохозяйственной округи, не будучи местом проживания правителя и его двора и соответственно не манифестируя царскую власть за счет пышных погребений и монументов с изображением царя. Насколько можно судить, не был он также центром ремесла и торговли. Суть архитектурного пространства Эль-Мирадора, также как и других доклассических монументальных центров (Сиваль, Накбе и др.) состоит в том, что они воплощают собой исключительно сакральное пространство, где еще нет места другим функциям. Эль-Мирадор действительно был центром тяготеющей к нему округи, состоящей из множества сельских общин, но центром исключительно культовым.
С другой стороны, многие сравнительно слабозаселенные (по мнению урбанологов, ставящих на первый план цифры плотности населения) и небольшие по площади центры классического периода обладают всеми формальными признаками города, начиная с дворцовых акрополей и заканчивая рыночными площадями. В связи с этим представляется даже не столь важным, в какой момент здесь начинают появляться монументы с иероглифическими текстами, поскольку сам абсентеизм царских монументов может быть свидетельством не отсутствия письменности как таковой и догосударственного характера этих центров, а показателем отсутствия подобного внешнего атрибута царской власти в силу самых разных причин.
Все вышесказанное ни в коем случае не отменяет того постулата, что классические города вырастают из доклассических центров, приобретающих со временем иные функции. Более того, изучение доклассических «протогородов» дает существенный материал для понимания стадии перехода от догосударственных социально-политических институтов к государственным. Выше мы указывали, в частности, на появление первых богатых погребений «царского типа» в жилом контексте доклассических центров, равно как и на то, что первые резные монументы на территории майя также относятся к I тыс. до н.э. Однако при всем при этом необходимо формирования более четкого определения «протогорода» в контексте дальнейшего осмысления роли количественного и функциональных критериев в генезисе майяского города.
Наконец, в заключение стоит напомнить, что город-государство (или ном по И.М. Дьяконову: Дьяконов, Якобсон, 1982. С.2), служивший рефлектором территориальной общины (или нескольких соседских общин), не был самой крупной социально-политической единицей классического периода. Более высоким - и, видимо, предельным - уровнем территориального, политического и социально-экономического объединения были державы (территориальные царства по Дьяконову: там же. С.4), существование которых с трудом фиксируется археологически, но четко прослеживается эпиграфически (Беляев,
С.250). Столицами региональных держав были крупнейшие города- государства майя, объединявшие под своей властью соседние города-государства меньшего размера. В I тыс. н.э. в области майя существовало несколько десятков подобных территориально-политических организмов, крупнейшими из которых были Кукульское государство со столицей в Тикале и Канульская держава со столицей в Калакмуле.