Караколь

Караколь[1] - крупнейший город майя I тыс. н.э. на территории современного Белиза, а, возможно, и всех майяских низменностей (Рис. 4). Своим названием (исп. caracol - «улитка») памятник обязан извилистой дороге, по которой в нач. XX в. можно было добраться до руин. Судя по всему, древним названием города был топоним Хушвица (Martin, Grube, 2008. P.87) (майяск. huxwitz(h)a - «трехгорная вода» или «вода трех холмов»). Основным титулом каракольских правителей в позднюю классику был эпитет «божественный человек из К’анту» (майяск. k’uhul K’antumaak), хотя в раннюю классику также использовался титул «царь Хушвица» (майяск. huxwitza ‘ajaw). Необычная структура основного эмблемного иероглифа - а, лучше сказать, его аналога, поскольку вместо привычного титула «царь» в нем используется конструкция «человек из» - до сих пор не позволяет исследователям прийти к консенсусу касательно древнего названия политического объединения с центром в Хушвица.

Рис. 4. Каракольская городская агломерация (по Chase, Chase, 2001).

Первые поселенцы появляются на месте будущего города ок. 600 г. до н.э. Вершины же своего могущества город достигает в позднюю классику, после триумфальных войн в союзе с Калакмулем: в 562 г. против Тикаля (76 км к северо-западу) и в 631 г. против Наранхо (42 км к северо-западу). По подсчетам А. и Д. Чейзов, в это время площадь городской агломерации Караколя достигает 177 км², а суммарное население города и округи превышает 140 тыс. человек. Специфика поселенческой структуры Караколя состоит в том, что мы не наблюдаем снижения плотности населения на отметке ни в 2, ни в 3 км, ни в 5 км от центра. Это не позволяет провести четкую границу между городской частью и сельскохозяйственной округой. Видимо, еще достаточно четкая в раннеклассический период, в эпоху поздней классики она стирается по мере стремительного роста каракольского населения и искусственного формирования городского пространства со стороны центральной администрации (Chase, Chase, 2007. P.65).

Рис. 5. Монументальный центр Караколя (по Chase, Chase, 2007).

Монументальный центр города включает пять акрополей (комплексы Каана и Баррио, Центральный акрополь, Северо-западный акрополь, Южный акрополь), комплекс Е-группы (группа А), два стадиона для игры в мяч, а также множество храмовых и административных комплексов меньшего размера и элитных жилых групп (Рис.5).

В Караколе обнаружено 53 резных монумента (25 стел, 23 алтаря и 5 маркеров стадиона для игры в мяч) (Chase, Chase, 2008. P.4-5), хронологически охватывающих период с 331 г. по 859 г., а также 4 иероглифических надписи на сводах, 4 настенных надписи в гробницах и несколько штуковых текстов на зданиях.

Караколь расположен в западной части белизского дистрикта Кайо на высоте ок. 500 м в северных предгорьях Гор майя на обширном карстовом плато Вака. Плато характеризуется высокой степенью засушливости, а пригодные для земледелия районы перемежаются с областями, недостаточно пригодными (Iannone et al, 2014. P.272). Топографическая картина Караколя с ее многочисленным повышением и понижением рельефа создавала идеальные условия для развития террасного земледелия. Одновременно, учитывая, что ближайшая река (р. Макаль) протекает в 15 км от городского центра, а число непересыхающих резервуаров воды весьма невелико, в Караколе должен был остро стоять вопрос о водном снабжении. Как показали археологические исследования, в этой связи на территории каракольской агломерации в классический период было организована разветвленная система искусственных резервуаров - на каждый квадратный километр приходилось в среднем по пять подобных водохранилищ, которые позволяли жителям Караколя пережидать сухой сезон.

Монументальный центр Караколя

Несмотря на то, что первые следы присутствия поселенцев на плато Вака - и в том числе в Караколе - относятся приблизительно к 600 г. до н.э. (в том числе в некоторых жилых группах, например, «Веракрус»), серьезная активность проявляется только во второй половине поздней доклассики (IV в. до н.э. - III в. н.э.).

Как и в случае многих других синхронных поселений, монументальным ядром Караколя в этот период становится комплекс Е-группы (группа А), а наиболее впечатляющий материал происходит из четырех тайников, обнаруженных в его восточной платформе. В частности, здесь были обнаружены сосуды, заполненные раскрошенными жадеитовыми бусинами (больше 200 штук), раковины спондилуса и языка фламинго, ритуальные шипы ската, фрагмент пиритового зеркала и множество других предметов из раковин и жадеита. Пожалуй, самым великолепным предметом следует считать жадеитовую маску с жадеитовым же когтем ягуара во рту, уложенную в виде особой символической инсталляции на «ковре» из гематита. Перекрестные радиоуглеродные даты относят тайники к 10-60 гг. I в. н.э. Анализ стратиграфии, в свою очередь, показывает, что с формированием тайников было завершено сооружение второй версии платформы А-6; это означает, что первая версия Е-группы относится к более раннему периоду и была построена, вероятно, ок. 300 г. до н.э. Отметим, что каракольские тайники значительно превосходят по богатству инвентаря тайники из доклассического Тикаля или Вашактуна, где предметы «роскоши» появляются не ранее IV в. н.э. (Chase, Chase, 2006. P.54). Кроме того, они указывают на значительную степень интеграции Караколя в качестве одного из узловых игроков в доклассическую систему торговли, в том числе, элитными товарами (шипы ската и т.п.) (Chase, Chase, 2008. P.8). В это же время сооружается, вероятно, наиболее ранняя версия комплекса Каана, при том что, с учетом высоты северного здания В-19, общая высота акрополя достигает 38 м.

На рубеже поздней доклассики и ранней классики начинают развиваться и периферийные центры близлежащих сельских общин, в частности, расположенный в 8 км к северо-востоку Кахаль-Пичик. По мнению Чейзов, в этот период Караколь уже был одним из крупнейших ритуальных центров низменностей майя с населением округи в 5-10 тыс. человек (Там же. P.5), хотя эта цифра кажется несколько завышенной, хотя бы в сравнении с доклассическим Сивалем, в I-II вв. превосходившим Караколь по размерам.

Как и в случае с другими городами низменностей майя, в Караколе остро стоит вопрос об археологической фиксации раннеклассического периода (III - VI вв.). В последние годы все больше авторов приходят к пониманию того, что классическая система датировки по керамическим горизонтам, разработанная еще в середине XX в. для Вашактунского проекта Р. Смитом (Smith, 1955), работает далеко не всегда. В частности, речь идет о переходных стадиях - от поздней доклассики к ранней классике и от ранней классики к классике поздней (Chase, Chase, 2005. P.17). Знаковой в этом вопросе стала коллективная публикация за авторством Д. Брейди, Н. Хаммонда, Д. Болла и др., в которой выдвигался тезис о, так называемом, «протоклассическом феномене» керамики майяских низменностей (Brady et al, 1998). Суть его заключается в том, что, по мнению авторов, протоклассическая керамика делится на две категории - керамика типа Усультан и тетраподы на маленьких ножках; и оранжевые лощеные сосуды и тетраподы с ножками, напоминающими женскую грудь (mammiform tetrapods) - и её хронологические рамки значительно шире двух столетий. Авторы уверяют, что первый тип датируется 75 г. до н.э. - 150 г. н.э., в то время как второй используется населением низменностей со 150 по 400 гг. н.э.

Разделяя этот тезис и подкрепляя его новым материалом, Чейзы показали, что археологически раннеклассический период в Караколе хорошо фиксируется на материале из двух десятков тайников, чультунов и погребений (Chase, Chase, 2005). Особого внимания заслуживает богатое захоронение женщины, найденное у основания Здания В-34 Северо-восточного акрополя. В погребении было обнаружено 32 сосуда, 2 керамические статуэтки, 2 костяных пряслица, шип ската, но особую ценность имело «одеяние» упокоенной, а именно погребальный полог из 7 тысяч раковин и жадеитовых бусин и ножные браслеты из собачьих зубов (Rich, 2003). Схожий по инвентарю тайник зафиксирован в Здании А-2, а чуть более поздний чультун с обильным керамическим материалом вскрыт в Южном акрополе. Судя по всему, к первой половине VI в. население Караколя достигает 25 тыс. человек (Chase, Chase, 2008. P.10).

Появление богатых захоронений, указывающих на усложнение социальной структуры каракольского общества, хорошо коррелируется с эпиграфическим материалом, указывающим на формирование в Караколе царской династии. Ретроспективный текст на позднеклассическом маркере стадиона для игры в мяч (BCM 3), установленном в 798 г., называет 331 г. в качестве даты воцарения основателя каракольской династии Те’-Каб-Чаака.

К этому же периоду относится появление первых царских монументов в Караколе. Исходя из даты по «долгому счету» (8.15?>.3.?.?), записанной на стеле 23 (обнаружена в строительном заполнении западной пирамиды Е-группы), установление монумента произошло между 360 и 420 гг. Стела 20 (найдена на другой стороне площади под лестницей, ведущей к вершине восточной платформы) содержит дату 8.18.4.4.12 (400 г. н.э.). Наконец, в апреле 484 г. в Караколе воцаряется Йахавте-К’инич - первый правитель, известный не по ретроспективным, а по синхронным правлению монументам. Его лик на лицевой стороне стелы 16 создает парадигму иконографических изображений правителей Хушвица на долгие годы вперед (Martin, Grube, 2008. P.87).

Самая ранняя настенная надпись в Караколе, представляющая собой дату по «долгому счету» (537 г.), обнаружена в ранней версии здания В-20 Кааны. Она относится к «царскому» захоронению (предположительно, женскому) и, вероятно, указывает на дату освящения гробницы. Если погребение действительно женское, то с большой долей вероятности можно предположить, что в нем покоилась супруга или мать ...-‘Оль-К’инича I (в историографии известного как К’ан I) (Martin, Grube, 2004. P.17).

VI в. стал поворотным в истории Караколя. Как следует из двух ретроспективных текстов (стела 6 и алтарь 21) в 553 г. на каракольский престол восходит Йахавте-К’инич II, сын .-‘Оль-К’инича I и внук Йахавте-К’инича I, а происходит это с санкции царя Тикаля Вак-Чан-К’авиля. Однако уже спустя 3 года между вассалом и сюзереном вспыхивает война, заканчивающаяся локальным поражением Караколя. А еще через 6 лет происходит событие, полностью изменившее политическую картину в центральных низменностях майя на следующие 130 лет - в 562 г. войска Тикаля под предводительством Вак-Чан-К’авиля терпят сокрушительное поражение от своего злейшего врага Калакмуля. Важно отметить, что единственный сохранившийся до наших дней текст, содержащий упоминание об этом эпохальном для майяской истории событии - это иероглифическая надпись на алтаре 21 из Караколя. Вероятно, отчасти это объясняется непосредственным участием Караколя, сменившего внешнеполитические ориентиры в пользу Калакмуля, в победе над Тикалем (Martin, Grube, 2008. P.90).

Так или иначе, события 562 г. положили начало периоду наивысшего социально-политического, экономического и культурного расцвета Хушвица и серьезным структурным изменениям в городе-государстве. В первую очередь они коснулись городского организма в целом, однако серьезно отразились и на монументальном центре города, существенно преобразившемся в позднеклассический период. В VI-VII вв. в Караколе здесь появляется свыше двух десятков иероглифических монументов, которые устанавливаются в пределах двух основных архитектурных ансамблей Караколя - Е-группы и царского дворца Каана. Наиболее выдающиеся монументы (стела 3, алтарь 21 и иероглифическая лестница 1, в 680 г. вывезенная из Караколя в Наранхо) относятся к золотой для Караколя эпохе правления ...-‘Оль-К’инич-Сак-Виц-Бахиля, в историографии известного как К’ан II. Взойдя на престол в 618 г. в возрасте 30 лет, он правил вплоть до 658 г. - помимо прочего, его сорокалетнее царствование было ознаменовано триумфом в войне против Наранхо в 631 г., в которой, как 70 годами ранее, не обошлось без участия войск Калакмуля.

В Здании В-19-2 Кааны, найденном археологами под полом перекрывшей ее постройки В-19-1, было обнаружено погребение женщины (Chase, Chase, 1987) - судя по всему, матери К’ана II, в историографии известной как «Бац-‘Эк» (ее настоящее имя пока не поддается прочтению). На то, что там упокоена именно царевна из Йашхи и одна из жен Йахавте-К’инича II, указывает несколько обстоятельств. Это, прежде всего, место погребения - а Здание В-19 было главным сооружением Кааны - и особенности заупокойного культа, включавшего в себя погребальный инвентарь с восьмью полихромными сосудами. Кроме того, настенный иероглифический текст содержит предполагаемую дату погребения - 634 г., а к этому времени «Бац-‘Эк» должна была находиться в преклонном, особенно для древности, возрасте 68 лет.

В соседнем Здании В-20 было найдено еще несколько погребений рубежа VI-VII вв., на что указывают даты, записанные на их стенах (Там же). Все они были ограблены до появления археологов.

Последняя четверть VII в. ознаменовалась чувствительным поражением Караколя в новой войне с Наранхо. Судя по частично сохранившемуся тексту на фасаде Здания В-16 все того же комплекса Каана, это случилось в марте 680 г., причем преемник К’ана II, К’ак’-‘Ухоль-К’инич II, был вынужден бежать из города и вернулся лишь два месяца спустя. Судя по всему, какое-то время город находился в руках са’ильских войск, которые, покидая Караколь, забрали с собой два каракольских монумента - огромную иероглифическую лестницу и небольшую панель, содержавшие исторические сведения о войне между Караколем и Наранхо полувековой давности.

Важно отметить, что единственный известный на сегодняшний день монумент К’ак’-‘Ухоль-К’инича II был установлен в 672 г., причем не в монументальном центре Караколя, а на западной границе городской агломерации, в комплексе Ла-Рехойя (по одной из версий, именно там каракольский правитель отсиживался в начале 680 г.) (Martin, Grube, 2008. P.95). Если не считать плохо сохранившейся стелы 21 (датируется 702 г.), то следующие монументы, устанавливающиеся в большей или меньшей степени регулярно, относятся уже к эпохе К’инич-Хой-К’авиля, воцарившегося в 798 г. Эта эпиграфическая «лакуна» дала основания С. Мартину и Н. Грюбе предположить, что события 680 г. положили начало длительному периоду «хиатуса» - глубокого политического и династического кризиса, продолжавшегося до начала IX в. (Там же).

Однако данные археологии полностью опровергают этот тезис (Chase, Chase, 2008. P.18). Они свидетельствуют о том, что в VIII в. город-гигант с его многотысячным населением входит в новую фазу благосостояния и достатка, заключавшегося в широком доступе к предметам роскоши со стороны основной массы населения. Её воплощением стало формирование особой социокультурной концепции «каракольской идентичности» (Chase, Chase, 2004. P.114). Вместе с тем, видимо, к этому же периоду относится перестройка основных комплексов монументального центра Караколя. В частности, многокомнатный (их было не менее 70) дворец Каана достигает своих максимальных размеров - площадь его основания вырастает до 1,2 Га, а с учетом последней версии северного Здания В- 19 его высота составляет 42 м. Рядом с ним разрастается Северо-восточный акрополь и сооружается новый ансамбль дворцового типа - комплекс Баррио. В 696 г. также обновляется северная пирамида Е-группы (Здание А-3), о чем сообщает настенная роспись, обнаруженная там же (Chase, Chase, 2008. P.15).

К началу IX в. относится возрождение традиции возведения монументов, которые сообщают нам о высокой степень внешнеполитической активности К’инич-Хой-К’авиля и его преемника, К’инич-Тобиль-Йопата. Последний, в частности, перестраивает западный сектор Кааны, в частности, Здание В-18, декорируя его штуковым рельефом с упоминанием своего главного союзника - царя Уканаля по имени Папамалиль (Martin, Grube, 2008. P.99).

Впрочем, наступление терминальной фазы классического периода существенно изменило общую картину жизни в Караколе и, несмотря на факт возобновления монументальной активности, не в лучшую сторону. IX в. был ознаменован крушением концепции «каракольской идентичности» и стремительным разрывом между элитой и основной массой населения в том, что касается доступа к предметам роскоши и основным объектам торговли на дальние расстояния (Chase, Chase, 2008. P.16). Материальные различия между двумя слоями общества становятся настолько существенными, что в определенный момент исследователи пришли к выводу об отсутствии IX в. на большей части каракольского поселения, что, впрочем, было впоследствии опровергнуто.

Так или иначе, активность в монументальной части города, в том числе перестройка и обновление отдельных ансамблей монументального ядра, продолжается и после установления в 859 г. последнего каракольского монумента (стела 10), по крайней мере, вплоть до конца IX в. В то же время, не вызывает сомнений очевидная десакрализация властных институтов и вхождение каракольской агломерации в пике социальной турбулентности. На это, в частности, указывает тот факт, что многие позднеклассические элитные погребения были вскрыты, осквернены, после чего вновь запечатаны (Chase, Chase, 2003).

Жилая зона Караколя

Периферийные культовые центры сельских общин, сложившихся в непосредственной близости от Караколя, начинают развиваться в конце поздней доклассики и ранней классики. Археологически это фиксируется на материале расположенного в 8 км к северо-востоку от каракольского центра Кахаль-Пичике, однако косвенные данные, в том числе наличие Е-групп, указывают на то, что доклассические корни имеют также комплексы Хацкап-Кель, Кохуна и Сейба. По расчетам Чейзов, в этот период каракольская агломерация уже имела 5-10 тыс. человек населения, которое возросло до 25 тыс. в раннеклассический период.

События 562 г. положили начало периоду наивысшего социально­политического, экономического и культурного расцвета Хушвица и привели к серьезным структурным изменениям в городе-государстве. Исследования юго­восточной части каракольской агломерации возле комплексов Рамональ и Кончита показали рост населения Караколя на 325% в течение второй половины VI в. (Chase, Chase, 2007. P.66). Аналогичные результаты принесли работы на северо-востоке жилой зоны.

На фоне многократного увеличения числа жителей города после победы центральная власть начала незамедлительно осуществлять масштабные инфраструктурные проекты. В частности, в радиусе 3-3,5 км от монументального центра была создана сеть административно-ритуальных комплексов (Кончита, Рамональ, Дос-Тумбас, Пучитук), призванных обслуживать близлежащие жилые районы (Там же. P.65). К этим группам, а также к более удаленным центрам ранних сельских общин (Кахаль-Пичик, Ретиро, Сейба, Чакистеро, Кохун), были проложены многокилометровые дороги-сакбе, связывающие их с главными дворцовыми и храмовыми группами Караколя (Chase, Chase, 2001. P.76). Общая их длина превысила 75 км. Кроме того, в VI-VII в. в городе возникает сложная система рыночных площадей и базаров, располагавшихся как в центральной части города, так и в удаленных жилых районах, размещаясь в пределах второстепенных административно-ритуальных центров или примыкая к сакбе. При этом система участков для торговли была организована таким образом, чтобы максимальное расстояние между комплексами не превышало 5 км; это должно было обеспечивать быстрый и удобный доступ жителей города к самым необходимым товарам (Chase, Chase, 2014. P.247). Размеры, единообразие и концентрация обнаруженных в Караколе сельскохозяйственных террас в сравнении с примерами террасного земледелия, известными нам по другим городам классического периода, позволяют предположить, что они также были результатом централизованного планирования (Chase, Chase, 1998).

В этот же период в пределах городской агломерации формируется особая социокультурная модель, названная Чейзами социальной «каракольской идентичностью»     (Caracol identity) (Chase, Chase, 2004. P.114) или «символическим эгалитаризмом» (Chase, Chase, 2009. P.15). Эта модель основывается на фиксируемой археологически однородности в архитектурной, ритуальной и погребальной традиции в пределах территориальной общины Караколя, что существенно отличает последнюю от населения других городов майяских низменностей. В частности, абсолютное большинство (85%) жилых групп образовывали архитектурные комплексы со святилищем на восточной стороне (PP-2 по типологии Бэкера), где восточные храмы зачастую содержали одно или несколько погребений, имеющих схожие обрядные черты, такие как инкрустация зубов, а также особый погребальный инвентарь в виде керамических сосудов в форме человеческого лица (Chase, Chase, 2007. P.67).

При этом, речь вовсе не идет о социальной однородности населения Караколя. Так, например, беднейшая часть местных жителей могла себе позволить носить керамические серьги, время от времени встречающиеся в погребальном контексте. Напротив, представители элиты носили жадеитовые или обсидиановые серьги, которые известны нам лишь по исследованиям в городском центре. Основная же масса жителей могла позволить себе серьги, выполненные из раковин - они часто встречаются в погребениях и указывают на достаточно высокий уровень благосостояния каракольского социума - причем эти данные релевантны как для VII, так и для VIII вв., который ошибочно считается рядом исследователей эпохой глубокого кризиса.

Одновременно изотопный анализ свидетельствует, что население города имело совершенно различный по качеству рацион питания. Ожидаемо, наибольшее количество маиса получали жители монументального центра и элитных районов вблизи от второстепенных административно-ритуальных центров (максимальная концентрация протеина). В то же время худшей диетой (минимальная концентрация протеина) обладали жители ближайших к центру районов города - судя по всему, они были полностью оторваны от земли и были всецело заняты обслуживанием нужд двора и городской администрации, что ставило их в зависимость от дистрибуции продуктов питания. Наконец, большая часть населения Караколя, имевшая свои приусадебные хозяйства, не имела недостатка в продуктах питания, хотя и получала меньшее количество протеинов, нежели каракольская элита (Там же. P.67-68).

Интересные результаты дает анализ локализации ремесленного производства на территории города. В частности, ткачество было сосредоточено вокруг центральной части Караколя и в небольших производственных зонах в его периферийных районах, в то время как мануфактуры, специализировавшиеся на обработке кремня или производстве украшений из раковин, были весьма удалены от центра и не группировались в подобные кластеры (Там же. P.69). Выборочные исследования классических жилых групп показали, что в общей сложности в производство ремесленных продуктов было вовлечено около трети населения агломерации (Chase, Chase, 2014. P.247), при том, что следы гончарства, предназначавшегося для собственных нужд (бытовых и ритуальных), обнаружены во всех домохозяйствах позднеклассического Караколя (Chase, Chase, 2007. P.69).

В VIII в плотность населения Караколя достигла 900 чел/км² (при подсчетах по формуле Райс-Кольбера). Общее же число жителей - а до наших дней сохранилось более 9 тыс. жилых групп (Chase, Chase, 2008. P.4), в каждой из которых проживала большая семья численностью 15-25 человек - составляло от 115 до 150 тыс. человек (Chase, Chase, 1994. P.5).