Федералистская республика

Захват власти Итурбиде вызвал раскол в среде реак­ционных элементов, а его падение ослабило их. Мексика была теперь объявлена республикой, и модерадос получи­ли контроль над правительством. В ноябре 1823 г. собрал­ся новый конгресс, руководство которым принял на себя Мигель Рамос Ариспе. Конгресс принял конституцию, выработанную главным образом Ариспе и являвшуюся точной копией конституции Соединенных Штатов, при­способленной к мексиканским традициям посредством исключения пунктов о веротерпимости (допускался только католицизм) и о суде присяжных. Мексика разделялась на 19 штатов и 4 территории. Штаты избирали своих губернаторов и законодательные собрания. Президент и вице-президент избирались законодательными собраниями штатов. Первый выбор пал на Гвадалупе Виктория и Николаса Браво, которые вступили в должность осенью 1824 г.

Силы, которые привел в движение Идальго и которые когда-то были представлены Морелосом, теперь, казалось, господствовали в государстве. Однако Гвадалупе Виктория не был Морелосом. Его партизанские подвиги, длительное мученичество, отказ пойти на компромисс с Испанией и с Итурбиде сделали его самой популярной фигурой в Мек­сике; но, к несчастью, тридцать месяцев одиночества и голодовки еще не дают подготовки к государственной деятельности. В качестве президента Гвадалупе Виктория проявил себя бездеятельным, нерешительным, медлитель­ным и завистливым по отношению к способным людям. Он отслужил свои четыре года — привилегия, которой в течение последующих пятидесяти лет не имел никто дру­гой — и оставил должность таким же нищим, каким в нее вступил, что было почти столь же редким явлением. Но хотя период его президентства можно считать относитель­но спокойным, уже тогда были посеяны семена будущих бедствий. Недостатки президента не возмещались достоин­ствами вице-президента, ибо Николас Браво — после вы­дающейся деятельности в качестве вождя повстанцев — сделался теперь орудием реакционеров.

Люди, руководившие первым конгрессом, были креоль­ские интеллигенты, не понимавшие особенностей мекси­канского общества. Они забыли, что Морелос требовал перераспределения собственности. Они думали только о республиканских учреждениях и всеобщем избирательном праве. Но право голосовать было бессмысленным в стра­не, где большая часть населения была неграмотна, а не­сколько миллионов человек не умело даже говорить по-испански. Всякое правительство, которое действительно уп­равляло, управляло по-диктаторски.

Федералистская конституция 1824 г. имела свои достоинства. Церковь, например, лишалась монополии в области просвещения, так как некоторые правительства штатов организовали светские учебные заведения. Но выборы были комедией. Индейцев напаивали спиртными на­питками пульке и агуардиенте, сгоняли вместе и толпой ве­ли голосовать соответственно инструкциям.

Тем временем консерваторы оправлялись от смятения, в которое поверг их Итурбиде, и организовывались для захвата власти. А когда либералы нашли, наконец, руко­водителей, которые хотели нанести удар по силам реакции, было уже слишком поздно.

Столь же пагубные последствия имело и то, что правительство не сумело разрешить финансовую проблему. Взи­мавшаяся с индейцев дань была отменена и, если не счи­тать ставшего ничтожным налога на металлы, казна чер­пала свои доходы из таможен, от алькабалы, акциза и мо­нополий. Правительство открыло порты для торговли всех стран и наложило на все ввозимые товары 25-процентную пошлину. Алькабала повышала цену товаров еще на 18%. Такие пошлины вызывали контрабанду, предотвратить ко­торую было невозможно. Число портов, через которые разрешался и контролировался ввоз, было ограничено; к тому же, контрабандисты без труда могли выгружать то­вары в других пунктах издавна пустынной береговой ли­нии. В 1825 г. государственный доход составлял 9—10 млн. песо. В том же году ассигнования на одну лишь армию доходили до 12 с лишним млн. песо, а все расхо­ды — до 18 с лишним млн. Более того, правительство при­няло на себя ответственность за внутренний долг как вице-королевского, так и повстанческого правительств. Общая сумма этого долга составляла 76 млн. песо. Чтобы не навлекать на себя нападок введением налогов на церковь и на землевладельцев или увольнением офицеров из армии, Гвадалупе Виктория предпочел занимать деньги за грани­цей. Мексика начала становиться зависимой от иностран­ного капитала.

Великобритания, которая почти триста лет жаждала получить большую долю богатств испанских колоний, исподтишка поощряла движение за независимость. Успех его должен был дать ей новые выгодные рынки, в кото­рых она нуждалась после промышленного переворота. В 1822 г. британским министром иностранных дел стал Джордж Каннинг, который быть может первый из английских государственных деятелей понял, что защита прав малых стран может оказаться весьма полезной для торго­вых интересов Британии. Когда Священный Союз угро­жал помочь Испании вновь завоевать ее мятежные колонии, Каннинг дал понять, что Великобритания употребит свой флот для их защиты. Он признал независимость Мексики и новых южноамериканских республик и отправил в Америку несколько кораблей с консулами и пове­ренными в делах, получившими инструкции заключить выгодные торговые договоры. «Испанская Америка, — тор­жествующе заявил он, — принадлежит Англии».

Лондонская фондовая биржа выпустила два мексикан­ских займа более чем по 3 млн. фунтов каждый, но учет­ная ставка, которую потребовали лондонские банкиры, оказалась столь высокой, что до мексиканского прави­тельства дошло немногим более половины денег. Впрочем, деньги эти не были потрачены целесообразно. Мексикан­скому послу в Лондоне позволили употребить поступления по первому займу на покупку второсортных военных ма­териалов, оставшихся после битвы при Ватерлоо, и не потребовали отчета в расходах. Займы эти много десятилетий тяжелым бременем лежали на мексиканской казне и послу­жили поводом к европейской интервенции, имевшей целью уничтожение Мексиканской республики. Пока же Велико­британия прибирала к рукам значительную часть мекси­канской торговли, как оптовой, так и розничной, а британ­ский капитал вливался в мексиканскую горную промыш­ленность. Несколько лет акции мексиканских горных пред­приятий распродавались в Лондоне очень легко.

Своим успешным экономическим проникновением в Мексику Англия была в значительной степени обязана британскому поверенному в делах Уорду. Он умело выполнял инструкции имперского коммивояжера из англий­ского министерства иностранных дел. Уорд приобрел влияние на Гвадалупе Виктория, начав ухаживать за его любовницей, графиней Регла, и стал крупной силой в мексиканской внутренней политике. Он не только очаровывал мексиканских чиновников, но и тщательно обследовал экономические ресурсы Мексики, для чего посетил почти все уголки республики.

Великобритания опередила в Мексике своих соперников, как обычно происходило в те дни, когда ее империя еще расширялась, а ланкаширские хлопчатобумажные ткани господствовали на всех семи морях. Но другие страны не хотели отставать. Германский капитал тоже проник в Мексику, французы получили значительную долю в мексиканской торговле, а суда Соединенных Шта­тов во все большем количестве появлялись в мексиканских портах. Однако в драке за торговые привилегии амери­канцы оказались в невыгодном положении. Мексиканская республика очень подозрительно относилась к своему се­верному соседу с его стремлениями к экспансии, и эти подозрения поощрялись англичанами. К тому же пер­вый американский посланник в Мексике, Джоэль Пойнсетт, не рассеял их. В продолжение 20-х годов XIX в. в Латинской Америке наблюдалось постоянное соперниче­ство между англо-саксонскими странами, и победа почти всегда доставалась Англии. Период американских капиталовложений в Мексике начался только в 80-х годах XIX в.

Так правительство постепенно лишало Мексику эконо­мической независимости; между тем политические партии принимали более ясные очертания и более определенную организацию. На первый план выступали либералы, по­нимавшие всю серьезность финансовой проблемы и необ­ходимость решительных действий. Их теоретиком был экономист Хосе Луис Мора. С Морой был тесно связан Валентин Гомес Фариас, врач из Сакатекаса, который четверть века считался лидером либеральной партии. Ме­нее честным, но гораздо более способным был метис Лоренсо де Савала, уроженец Мериды, губернатор штата Мехико при президенте Гвадалупе Виктория, мексикан­ский якобинец, отличавшийся редким революционным пы­лом и пониманием политической действительности. Эта группа людей являлась руководством пурос, отличавшихся от более умеренных креолов — модерадос. Тем временем консерваторы сплачивались на защиту привилегий крео­лов и духовенства. Самым выдающимся и уважаемым из них был Лукас Аламан, горный инженер и автор класси­ческой истории Мексики, один из самых ученых людей страны. Невысокого роста, с пухлыми, чисто выбритыми щеками, в очках, со сдержанными и скромными манерами, Аламан был странным компаньоном для длинноусых ге­нералов в блестящих мундирах — наиболее видных по­борников мексиканского консерватизма. Но в действитель­ности Аламан был тонким политиком с очень сильной волей. Сторонник иностранной монархии, готовый, как мень­шее зло, принять военную диктатуру, он умер министром при самой продажной тирании, какую знала Мексика.

Бумажные преграды конституции были впервые пре­одолены в 1827 г. Консерваторы подняли восстание, во главе которого встал вице-президент Николас Браво. Дви­жение было подавлено Висенте Герреро, Браво был изгнан. Более серьезный кризис возник в 1828 г. в резуль­тате президентских выборов. Консерваторы поддерживали кандидатуру лидера модерадос Гомеса Педрасы, оратора и ученого, который больше годился для руководства палатой общин, чем для поста главы мексиканского правительства. Пурос выдвинули кандидатуру Висенте Герреро. Герреро с его военной славой и демократическими манерами был бо­лее популярным кандидатом, но Педраса был военным министром, а это значило, что он сможет использовать армию, чтобы оказать нажим на законодательные соб­рания штатов. Педраса был объявлен президентом, а Анастасио Бустаманте, начавший свою политическую карьеру, как преданный поклонник Итурбиде, — вице-пре­зидентом.

Либералы, хотя и негодовали по поводу результатов выборов, были все же готовы примириться с ними. Но в Мексике был человек, который ждал именно такого слу­чая. Санта-Ана считал, что его заслуги при свержении Итурбиде не получили должного признания. Он любил принимать позу освободителя Мексики и основателя Мек­сиканской республики, но, увы, правительство республики не проявило по отношению к нему благодарности. Не­сколько лет он колебался между либерализмом и консерватизмом, выжидая, что возьмет верх, но в конце концов связал себя с делом Герреро. В сентябре 1828 г. он вос­стал против избрания Педрасы. «Как мог я хладнокровно видеть превращение республики в огромную инквизицию? — восклицал он в одной прокламации — Санта-Ана погибнет, но не останется равнодушен к такому бедствию». Правительственные войска отогнали Санта-Ану на юг, в Оахаку, где он спасся от плена, забаррикадировавшись ь монастыре. Восстание не имело бы большого значения, если бы вновь избранный президент, принявший контроль над правительством Гвадалупе Виктория, не использовал его как повод, чтобы нанести удар «пурос». Многие члены этой партии были арестованы, а Савала, избранный согласно конституции губернатором штата Мехико, был от­странен от должности отрядом солдат и был вынужден скрыться. За арестами последовали восстания либералов по всей стране. В конце ноября войска, расквартирован­ные в тюрьме Акордада в Мехико, вдохновляемые и ру­ководимые Савалой, восстали против Педрасы. В городе четыре дня шли бой, после чего Гомес Педраса вышел из правительства и покинул Мексику. Тем временем леперос воспользовались беспорядком. С проклятиями по адресу купцов гачупинов, поддерживавших Педрасу, они разгра­били и сожгли главный торговый центр Мехико, Парианский рынок. Убытки были оценены в 2 млн. песо, причем пострадали, главным образом, иностранцы. Утром и днем 4 декабря город находился в руках толпы, а богатые крео­лы и гачупины заперлись в своих домах. К вечеру вос­ставшие рассеялись. Площадь и главные улицы делового квартала, усеянные следами погрома, были пусты. И в гро­бовой тишине, нарушаемой только боем часов, Савала и лидеры либералов пошли ко дворцу, где в полном одино­честве, покинутый даже слугами, правил судьбами Мек­сики Гвадалупе Виктория. В других местах руководители армии еще сражались за Педрасу, но к концу января кризис миновал. Конгресс объявил Висенте Герреро пре­зидентом республики. По желанию Герреро Бустаманте остался вице-президентом.

Борьбу партий на время прервало испанское вторже­ние. Испанцы покинули Сан-Хуан-де-Улоа в 1825 г., после того как в течение, двух лет постоянно бомбардировали Вера Крус. Но король Фердинанд продолжал считать Мексику мятежной колонией, а весть о гражданской вои­не внушила ему уверенность в том, что испанская армия, посланная для восстановления порядка, будет принята в Мексике с восторгом. Во время пути с Кубы генерал, ко­мандовавший испанской армией, поссорился с адмиралом флота, так что после высадки армии на берегу Тамаулипаса адмирал оставил ее на произвол судьбы и вернулся с флотом на Кубу. Испанцы захватили крепость Тампико, где их сейчас же поразила желтая лихорадка. Не имея пути к отступлению, они могли только сдаться мексикан­цам. Командовал мексиканцами Санта-Ана, поспешивший в Тампико при первой вести о вторжении, не ожидая пол­номочий от Герреро. Когда Мексика узнала, что испанцы капитулировали, честь победы была приписана Санта-Ане.

Но либералы торжествовали недолго. Их снова погу­било отсутствие руководства. Герреро, человек необразо­ванный, говоривший по-испански неправильно, ненавидел богатое креольское общество Мехико, и в то же время боялся его. Савала, который сделался министром финан­сов, возмущался робостью и колебаниями Герреро и через несколько месяцев вышел из правительства. Тем временем консерваторы, негодовавшие по поводу того, что ими управляет метис, сын крестьянина, организовывали против него заговоры, а те, кто поддерживал Герреро, надеясь перейти на иждивение государственной казны, обрати­лись против него. В начале 1830 г. армия восстала, и мя­теж снова возглавил вице-президент, на сей раз Анастасио Бустаманте. Его войска, пробравшиеся в Мехико по дороге из Гвадалупы, в туманную ночь без труда овладе­ли городом. Герреро бежал на юг, в горы, в тот край, где он четыре года был единственной надеждой борцов за мек­сиканскую независимость. Вместе с Хуаном Альваресом он поднял старых товарищей по оружию, и целый год они сопротивлялись новому правительству. Затем Герреро заманили на итальянский торговый корабль в Акапулько, и капитан продал его новому правительству за 50 тыс. песо. Поскольку объявить его избрание недействительным значило в то же время объявить недействительным из­брание его преемника Бустаманте, Герреро объявили сла­боумным, а впоследствии осудили за измену и казнили. Несколько лет спустя имя Висенте Герреро было добав­лено к записанным золотыми буквами на стенах Зала заседаний в Мехико именам тринадцати героев независи­мости, а те территории, где он когда-то сражался с вой­сками вице-короля, получили название штата Герреро.

Два года в Мексике господствовала реакционная дик­татура. Бустаманте был орудием в руках других. Руководя­щее влияние в правительстве имел Лукас Аламан. Когда собрался конгресс, здание, где он заседал, было окружено солдатами со штыками и заряженными пушками, а галлереи зала заседаний были переполнены шумливыми кон­серваторами. В одиннадцати штатах либеральные губер­наторы и законодательные собрания были разогнаны войсками. Газеты закрывали, а руководителей пурос сажа­ли в тюрьмы, расстреливали или изгоняли.

Правительство добилось некоторых успехов. Оно пре­секло разбой и контрабанду, и казначейству удалось нако­пить денежный резерв. Но ропот в либеральных штатах становился все громче, и снова в качестве его выразителя на сцену выступил Санта-Ана. В начале 1832 г. в предвидении приближающихся президентских выборов он ов­ладел Вера Крус и присвоил себе таможенные пошлины, собиравшиеся в этом порту. В посланных против него вой­сках начала свирепствовать желтая лихорадка, болезнь, от которой были избавлены отряды Санта-Аны, состояв­шие из туземцев. Весть о восстании подняла северные провинции, и местные власти, возмущенные подавлением их местных свобод, стали сбрасывать с себя иго централь­ного правительства. В конце года Бустаманте покинул Мексику. Победоносные либералы отдали дань уважения законности, призвав Гомеса Педрасу к власти на три ме­сяца, оставшиеся еще до конца срока, на который он был первоначально избран. На выборах его преемника прези­дентом был провозглашен Санта-Ана, а вице-президен­том — Гомес Фариас.

В январе герой Тампико с триумфом въехал в Мехико, приветствуемый молодыми дамами, державшими в руках картины и символические знаки его победы. Но когда настал день его вступления в должность президента, он сказался больным и остался в своей асиенде. Фариасу, как исполняющему обязанности президента, была предо­ставлена полная свобода проводить либеральную и анти­клерикальную программу. Летом и осенью 1833 г, новый конгресс по инициативе Фариаса провел реформы. Упла­та десятины перестала быть обязательной, монахи и мона­хини получили право отказываться от своих обетов, на­значения на церковные должности должны были произво­диться государством. Клерикальный Мехиканский универ­ситет был закрыт. Для распространения светского образо­вания была создана так называемая дирекция обще­ственного образования (Dirección de Istrucción Publica).

Индейские миссии на севере были уничтожены, а их фонды конфискованы. Более того, численность армии была сокра­щена, а ее офицеры лишены своих фуэрос.

Возмущение духовенства и богатых креолов не имело границ, а офицеры стали поднимать мятежи под лозунгом «Religión у fueros» (вера и привилегии). Силы природы вступали в союз с силами церкви и помогли священникам возбудить суеверные страхи. В Мексике появилась холера, опустошившая за год до того Париж. Несколько месяцев город был увешан желто-черными флагами, означавшими наличие эпидемии, и на улицах слышался только грохот погребальных дрог. Тем временем Санта-Ана вел двойную игру. На короткие промежутки времени он брал власть в свои руки, не осуждая Фариаса открыто, но в то же время проявляя готовность слушать своих противников — клери­калов. Наконец, в апреле 1834 г. он решил, что его час пробил. Прославляемый в качестве спасителя Мексики ду­ховенством, которое объявило его переворот «самой святой революцией, какую видела наша республика», он отстра­нил Фариаса от должности, принял диктаторские полно­мочия, отменил антиклерикальные законы, распустил конгресс, запер двери зала заседаний и положил ключ к себе в карман. Когда в Сакатекасе восстали либералы, он подавил их с беспощадной жестокостью. Фариас, Мора и Савала были изгнаны. Двое последних так и не вернулись на родину. Лишь четверть века спустя либералы оправи­лись от этого удара, нанесенного им человеком, которого они сами сделали президентом.

Санта-Ана, достигший таким образом в возрасте со­рока лет верховной власти, был уроженцем Тьерра Кальенте. Дорога из Вера Крус во внутренние области на про­тяжении многих миль проходила через тропические джун­гли, заросшие плетями ярко окрашенных вьюнков и ми­мозой, где жили стаи попугаев, макао и многоголосых пересмешников. Путешественники проходили мимо стад черных быков и бамбуковых хижин, в которых жило полунегритянское население, питавшееся главным образом ба­нанами. Весь этот край, так напоминавший Африку, был частью Манга-де-Клаво, асиенды Санта-Аны, политические похождения которого отличались чисто тропической без­удержностью. Посетителей асиенды принимал человек сред­него роста, с черными волосами и глазами, с бледными меланхолическими чертами лица, с видом благородного смирения и столь любезный и тактичный в обращении, что даже злейшие враги иногда поддавались его чарам. Но хотя Санта-Ана выглядел, как философ, и говорил, как разочарованный патриот, героем его, которому он стара­тельно подражал, был Наполеон. Он называл себя Напо­леоном Запада и держал при себе для авторитетного руко­водства ветерана наполеоновских кампаний. Но не напо­леоновская воля к власти, а более типичные для Испан­ской Америки черты сделали Санта-Ану на тридцать лет проклятием Мексики. Со своим талантом к составлению планов и к организации военных мятежей, со своей страстью к пышным зрелищам и позерству, со своей лю­бовью к красивой внешности и своим непониманием ре­альной действительности, со своим легкомыслием и не­честностью, со своими чрезмерными претензиями и пора­зительным невежеством, он был олицетворением всех тех пороков, которым более всего были подвержены мексикан­ские политики. Выразитель алчности генералов и ахиотистас, изменявший всему, за что он брался, Санта-Ана до конца своей жизни проявлял своеобразную мальчише­скую несдержанность. Придя к власти, он украшал себя титулами и орденами, совершал бесстыдные набеги на каз­ну, увлекался любовными похождениями, служившими предметом вульгарных сплетен, путешествовал повсюду, даже в походах, в сопровождении клеток с боевыми пету­хами и предавался унынию при каждой неудаче. Поэтому, несмотря на то, что он четыре раза достигал диктаторской власти и четыре раза был свергнут, он умер покинутый и одинокий, в Мексике, забывшей о его существовании.

Чтобы проявить свои качества, Санта-Ане достаточно было первого президентского срока. Выступая в качестве беспристрастного патриота, не либерала — не консерватора, он собрал вокруг себя орду честолюбивых генералов, ко­торых повышал в должности, и алчных ахиотистас, кото­рым продавал контракты на поставки армии и у которых министерство финансов занимало деньги из 4% в месяц. Вся власть постепенно сосредоточивалась в руках дикта­тора, так как штаты лишались своих губернаторов и за­конодательных собраний и подвергались военному контролю. Пока же имя Санта-Аны было внесено в список героев независимости, объявленных «benemérito» (заслу­женными), а название «Тампико» было изменено на «Санта-Ана-де-лас-Тамаулипас».

В сентябре было разрешено собраться новому конгрес­су. Все усилия Санта-Аны во время выборов, подобно многим другим его действиям, оказались недостаточными, и ему пришлось иметь дело с консервативным большин­ством, сознававшим, что ему нужен не мексиканский Наполеон, а самое обыкновенное реакционное правительство. Повторив прежнюю тактику, Санта-Ана передал власть новому вице-президенту — консерватору Баррагану — и удалился в Манга-де-Клаво, ожидая подходящего случая, когда консерваторы достаточно дискредитируют себя и он, подобно шакалу из его родного штата Вера Крус, сможет опять с триумфом обрушиться на столицу. Однако ему пришлось прождать семь лет. За это время лавры Там­пико были потеряны у реки Сан-Хасинто, в Техасе.