Обратно во времени и пространстве

ГЛАВА IX.

Величайшая загадка доколумбовой Америки

В ходе нашего путешествия с севера на юг по Центральной Америке, останавливаясь в районе Комайягуа в Гондурасе и в долине Сула у ленка Гондураса и Сальвадора, мы уже говорили о лингвистическом и этнографическом влиянии чибча в этом районе. Оно ясно прослеживалось у сумо и рама на востоке Никарагуа, у гуэнов, обитающих на побережье Атлантического океана и центральном плоскогорье Коста-Рики, у брункас реки Дикис. Это влияние отчетливо прослеживалось в языке, тканях, богатых ювелирных украшениях племени куна на западе Панамы, а также у известных золотых дел мастеров из Тоноси, Верагуас, Чирики и Кокле. От П. Риве и X. Виво мы знаем, что индейцы Панамы и Коста-Рики научились сплавлять золото и медь и применять технику изготония сложных ювелирных украшений от своих учителей — чибча.

Эти сведения о предках части центральноамериканских индейцев побуждают нас вернуться в Колумбию и Венесуэлу, но уже не в льянос и не в долины крупных рек, где мы только что побывали и узнали об араваках и карибах — носителях высокого «биодинамического потенциала», обосновавшихся там несколько тысяч лет назад. Теперь мы поднимемся в Анды, чтобы ближе познакомиться с просвещенными чибча и другими бывшими обитателями этой части громадного горного региона, родственными им как в культурном, так и в других отношениях.

Подъем этот отнюдь не прост. А. Леман, например, проделавший его более трех десятилетий назад, когда проводил в Колумбии археологические раскопки, так писал о своих впечатлениях:

«В течение долгого времени Колумбия оставалась величайшей загадкой доколумбовой Америки. Лишь с 40-х годов нашего века там начали проводить систематические исследования. Однако до сих пор не разработана их общая стратегическая направленность, что обусловлено отсутствием точной хронологии. Поэтому в настоящее время мы можем лишь описывать различные цивилизации, сравнивая одну из них с другой, однако при этом соотнести их во времени невозможно... Прошлое Колумбии нам известно лишь по существовавшим на ее территории обрядам захоронения».

Благодаря исследованиям, проводившимся в Колумбии на протяжении последних десятилетий, это заявление уже не соответствует действительности. Конечно, взаимодействие и неизбежное взаимовлияние трех основных этнолингвистических групп Колумбии — аравакской, карибской и чибча, а также некоторых других, происхождение которых точно не установлено, составляет для археологов подлинную головоломку, некий неразгаданный иероглиф. Но в последние годы исследователи — и прежде всего сами колумбийцы — все ближе подходят к его разгадке. Если заслугой Т. Аранго Буэно явилось упорядочение этой причудливой мозаики и создание для нас, дилетантов, более или менее ясной картины, то один из наиболее выдающихся современных колумбийских археологов, Л. Дуке Гомес, определил принцип абсолютной хронологии поразительной культуры Сан-Агустин.

И тем не менее Анды хранят еще немало тайн, покров которых лишь незначительно приподнят археологической наукой, пока очень далекой от того, чтобы дать ответы на все загадки глубокой древности. От предгорий Анд, разбивавших миграционные волны карибов, до горных вершин, по которым их жители отмечали свое продвижение на юг — к Эквадору и далее, ученые находят все больше следов деятельности древнего населения, археологические культуры, происхождение которых продолжает оставаться для нас такой же тайной, как цивилизации археологических ольмеков, Теотиуакана и Тиауанако. То же самое можно сказать и о самых северных и южных андских народах Колумбии — тайрона и агустинианцах, а также о тex, кто жил и творил в восточной части Анд, простирающейся на территории нынешних венесуэльских штатов Тачира, Мерида, Трухильо и Лара, — куикатимоте.

Об этих древних народах следует упомянуть прежде, чем мы перейдем к рассказу о просвещенных чибча.

Там, где вновь возникает каменная архитектура

Мы не знаем, когда андские племена, пришедшие с юга и говорившие на языке группы чибча, обосновались в нынешнем департаменте Магдалена в горах Сьерра-Невада-де-Санта-Марта, отдельные вершины которых достигают почти 6 тыс. м над уровнем моря. Здесь они закончили свои странствия, остановившись перед бездонными пропастями, которые отделяют Анды от океана. Именно эти племена впоследствии получили название «тайрона» — создателей известной цивилизации, «одной из наиболее высоких культур континента, более развитой, чем те, которые существовали на равнинах во внутренних областях страны», как писала Аранго Буэно.

И действительно, хроники времен конкисты донесли до нас сведения о несчетном множестве жилищ, об улицах, площадях, храмах, высеченных в горных толщах лестницах — одним словом, о городских центрах и зарождающейся каменной архитектуре, равной которой не было ни у одного народа древней Колумбии.

Описания хронистов будоражат воображение. Перед нашим мысленным взором предстают прочные постройки, хотя, конечно, не столь пышные и грандиозные, как в Анауаке, Петене, на Юкатане или в Тауантинсуйю, — потрясающие храмы, дворцы и обсерватории, площадки для игры в мяч, созданные для проведения сложных ритуальных церемоний или возвеличивания могущественных правителей, а также более функциональные строения, необходимые для повседневной жизни всего общества. К их числу можно отнести, например, длинные лестницы с выстланными плиткой ступенями, которые вели к жилищам, расположенным высоко в горах; треугольные огороженные площади, где могли разместиться несколько сот человек; вымощенные камнем длинные дороги; мосты, свидетельствующие об оживленных передвижениях; акведуки для подачи речной воды.

Такая структура городских поселений свидетельствовала о том, что создавшее их общество опиралось на достаточно высокий экономический базис. Тайрона и в самом деле были развитым народом. На это указывают оставшиеся на склонах гор террасы, где выращивались урожаи, и следы оросительной системы. Ведь в этом районе, расположенном в различных климатических зонах, существуют благоприятные условия для возделывания многих сельскохозяйственных культур — таких, как маис, юка и другие овощи.

Кроме того, тайрона занимались пчеловодством: в хрониках отмечается, что у них было до 8 тыс. ульев. Мед, продукты рыболовства, которые давало им близкое море, добыча охотников наряду с урожаями огородов и фруктами — все это составляло разнообразный рацион их питания. Соль, поступавшая от карибов, улучшала вкусовые качества блюд.

Искусные ткачи, они носили одежды из хлопка и изумительные уборы из перьев, щеголяя друг перед другом броскими ювелирными украшениями, которые великолепно делали их мастера. В Музее золота Национального банка Колумбии выставлены такие украшения тайрона, как подвески для носа, большие амулеты, пекторали, ожерелья, браслеты, металлические кольца, которые носили на руках и ногах, бусы и другие драгоценности.

«В цивилизации тайрона, как и в других культурах страны — и на Атлантическом побережье, и на плоскогорьях, был широко представлен символ орла", — писал Дуке Гомес.

Изготовление керамических изделий у тайрона в Колумбии также достигало необычайного мастерства, о чем свидетельствуют статуэтки, курильницы с зооморфными фигурами, свистульки, амфоры, погребальные урны и антропоморфные вазы. Все эти предметы имеют несомненное сходство с более четкими стилями мексиканской керамики.

«Самая важная археологическая зона Колумбии»

Если бы около тысячи лет назад мы пересекли нынешнюю территорию Колумбии с севера на юг, следуя вверх по течению ее крупнейших рек — Магдалены и Кауки — до их истоков, мы бы попали в южную часть горного департамента Уила. Поднявшись на высоту около 2 тыс. м над уровнем моря, мы обнаружили бы там поистине впечатляющую мегалитическую цивилизацию, раскинувшуюся на пространстве площадью почти в 500 кв. км.

Археологические памятники, оставшиеся от этой цивилизации, как и район, в котором она располагалась, носят название Сан-Агустин, поскольку он расположен в муниципалитетах Сан-Агустин, Сан-Хосе-де-Иснос и Саладобланко, где живут индейцы племени андакис. Их не считают потомками агустинианцев, более того — на них падает подозрение в том, что их предки примерно за 400 лет до испанского завоевания были причастны к разрушению цивилизации Сан-Агустин.

Такие же предположения существуют среди ученых и в отношении северных соседей андакис — паесов Кауки, которые, возможно, стали могильщиками цивилизаций Тьеррадентро, родственной агустинианской.

Археологи Дуке Гомес и Гамбоа Инестроса писали, что до недавнего времени насчитывалось 25 агустинианских поселений и 486 предметов, принадлежащих к этой культуре, не считая захоронений. Специалисты часто упоминают о Меситас — Национальном археологическом заповеднике, а также о Лавапатасе, Ульумбе, Ла-Чаките, Кебрадильясе и Матансасе; а когда речь заходит о Тьеррадентро — о поселении Москопан.

В этом уникальном археологическом музее есть могилы, покрытые гладкими каменными плитами, курганы, водопроводы, вырубленные в толще скалистых утесов, саркофаги из монолитных каменных глыб, подземные усыпальницы, украшенные геометрическим орнаментом, стелами и статуями внушительных размеров...

Все, кажется, свидетельствует о том, что культ мертвых составлял главную заботу агустинианцев и именно он определял архитектурные и скульптурные нормы их эстетики. Дуке Гомес — самый упорный и настойчивый исследователь Сан-Агустина, проводивший там раскопки в 1943—1944, 1946, 1957—1959 и 1970—1971 гг., — писал, что

«совершенно очевидно влияние веры в сверхъестественные силы, которая определяла специфический характер эстетических взглядов агустинианцев: мифов, легенд, героев преданий, богов добра и зла, ветра, дождя, молний и других сил природы. Кажется, что в этих прекрасных камнях представлены Земля, Луна, Солнце».

Тем не менее эти впечатляющие посланцы седой древности не облегчают археологам задачу истолкования мыслей и чувств агустинианцев и паломников из других областей, возможно посещавших ритуальные центры Сан-Агустина, совершавших там омовения и жертвоприношения тем силам, которые внушали им ужас, веру и благоговение. По этому поводу видный колумбийский археолог писал:

«Одной из самых трудных задач при изучении культуры агустинианцев является истолкование условного и символического искусства, выраженного в статуях, особенно если принять во внимание тот факт, что мы не располагаем ни письменными свидетельствами, ни устными преданиями о формах материальной и духовной жизни этих древних народов».

Дуке Гомес имеет все основания для таких утверждений, и мы вполне можем ему верить, поскольку именно он был первым из тex, кому удалось раскрыть секрет каменных истуканов агустинианцев — загадку о возрасте этой цивилизации, которая до 1961 г. оставалась неразрешенной. С помощью радиокарбонного метода он исследовал остатки древесного угля, имевшегося на кусочках керамики и деревянных приспособлениях, найденных в кургане, расположенном к северо-западу от плоскогорья «Б», и выяснил, что эти предметы были сделаны примерно 1800 лет назад, т. е. во II в. н. э.

Эта дата была затем подтверждена исследованиями, проведенными в Голландии Т. ван дер Хамменом, установившим по небольшому кусочку дерева, из которого был изготовлен саркофаг, найденный в 1937 г. в могильнике Лавапатас, что данное захоронение было произведено в VI в. до н. э.

Однако, как считает Дуке Гомес, эта дата не отражает подлинного возраста цивилизации Сан-Агустин. Он пишет:

«Вовсе не обязательно, что полученная дата — 545 г. до н. э. — соответствует началу культурного развития в этой зоне, поскольку предметы, найденные в захоронениях в Альто-де-Лавапатас, в частности деревянные саркофаги, керамика и т. д., свидетельствуют об определенной эволюции художественных форм и образа жизни людей того времени. Наряду со следами техники обработки базальтовых глыб, во множестве встречающихся во всех культурных слоях, это дает основания предположить, что здесь существовали еще более древние культурные слои».

Применение радиокарбонного метода позволило определить, что цивилизация Сан-Агустин существовала по меньшей мере до XII в. н. э. Таким образом, период ее существования — от зарождения до гибели — составил не менее двух тысячелетий, причем в своем развитии она прошла через невиданный расцвет монументального искусства. Что же касается вопросов о происхождении агустинианцев и причинах упадка их цивилизации, то они до сих пор остаются без ответа.

В воображении дилетанта, который хоть раз видел памятники древних цивилизаций в Колумбии или читал о них, культура агустинианцев невольно ассоциируется с наиболее характерными каменными скульптурами этого археологического района: большими статуями людей, вооруженных своеобразными палицами. При взгляде на них нередко возникает ощущение, что они вот-вот нанесут ими удар. Эти палицы каменные истуканы держат в правой руке, а левая занята у них какими-то сферическими предметами, может быть мячами или круглыми камнями.

Нельзя не признать, что сходство таких статуй с игроками в бейсбол достаточно велико, хотя, конечно, никому не придет в голову, что девять статуй агустинианцев составляли бейсбольную команду. Кроме того, такая команда у древних жителей Сан-Агустина насчитывала бы не девять, а восемнадцать человек, потому что остальные девятеро составляют единое целое с теми, кто держит в руках дубинки и мячи. Эти двойники, видимо, должны были символизировать alter ego их носителей, за счет чего вся фигура становилась существенно выше, поскольку это «второе я» как бы вырастало из головы первой статуи.

Кем были эти двойники? Какая тайна окутывает тех, кто властвует над своими носителями? На этот счет существует несколько мнений. Так, например, Гамбоа Инестроса считает, что на плоскогорьях «А» и «Б» расположены воины и их зооморфные или антропоморфные alter ego двухметровой высоты. Аранго Буэно полагает, что эти статуи «представляют собой игроков в положении, когда они занесли руку для того, чтобы бросить мяч или принять подачу битой, напоминающей ту, которой пользуются бейсболисты».

Дуке Гомес усматривает в них просто кариатиды, призванные запечатлеть образы воинов, «украшенных диадемами». В руках у них было «то оружие, которым они привыкли пользоваться: круглые камни, которые они бросали а противника, короткие палицы, а в левой руке — щиты». Кстати, можно отметить, что эти скульптуры напоминают коста-риканские статуи в Никойе.

Нет единства мнений и в отношении каменного изваяния высотой 1,66 м, выполненного в виде птицы, зажавшей в клюве и когтистой лапе змею, которую ни с чем нельзя спутать. Некоторые считают, что это филин, утка или гаррапатеро — птица, питающаяся клещами; другие отождествляют эту скульптуру с известным астекским символом орла и змеи. Статуи с детьми на руках для одних олицетворяют «божественную жестокость и кровожадность алчущих невинной крови», а для других — «символ матери, защищающей свое дитя». Дуке Гомес в этой связи пишет:

«Можно с уверенностью сказать, что многие из этих памятников верхней Магдалены— не что иное, как фигуры в масках, изображающие мифических предков индейцев».

Он обосновывает свое утверждение точкой зрения Т. К. Пройсса, которому антропоморфные и зооморфные фигуры из Сан-Агустина напоминали ритуальные маски, распространенные еще в начале нашего века среди индейцев Сьерра-Невада-де-Санта-Марты — древней земли тайрона.

Немецкий археолог Пройсс посетил Сан-Агустин в 1913—1914 гг., и именно ему наука в огромной степени обязана открытием этой удивительной, полной созидательных сил доколумбовой цивилизации. Однако Пройсс не был первооткрывателем этой поистине впечатляющей археологической культуры, на которую впервые, по всей вероятности, обратил внимание монах Хуан де Санта Гертрудис в 1756 г., а несколько позднее — в 1797 г. — мудрец и мученик Антонио Хосе де Кальдас¹¹⁷. Впоследствии многие исследовали памятники Сан-Агустина, в том числе специалисты Британского музея. Но Пройсс впервые сделал цивилизацию агустинианцев достоянием мировой научной мысли, опубликовав сведения о ней в изданной в 1929 г. книге «Доисторическое монументальное искусство». Для работы над этой монографией он вывез с собой копии некоторых статуй и других каменных скульптур. Но это было не самое страшное. Высокая цена, которую колумбийский народ уплатил за эти «культурные услуги», определялась тем, что он вывез в Берлин и подлинники многих каменных статуй, как это сделал в Никарагуа Сквайр, переправив памятники индейской культуры в Смитсоновский институт. Как мы помним, аналогичные цели были и у Стефенса в Копане.

В Сан-Агустине часто повторяются изображения лягушки с когтистыми лапами и острыми клыками, которые могли символизировать божество воды и смерти. В числе других зооморфных фигур выделяются многочисленные змеи, саламандры, обезьяны и т. п. Особенно много широко известных изображений, выбитых в скалах, происходит из района источника Лавапатас, в ущелье, по которому течет речка того же названия. Сочетание бликов воды и сложных узоров в камне создает гармоничное единое целое, свидетельствующее о высоком архитектурном вкусе агустинианцев. Археологи справедливо полагают, что дошедшие до нас водоемы и бассейны, расположенные по беретам реки, служили для омовения паломников, посещавших это место, по-видимому являвшееся святилищем. Мифические лягушки есть и в департаменте Каука, в местечке Эль-Марне в Тьеррадентро.

Пожалуй, наиболее характерной чертой Тьеррадентро являются подземные захоронения, богатые многочисленными ювелирными украшениями и гончарными изделиями.

Винтовая лестница ведет нас в вырубленное в скале помещение диаметром около 5 м, достаточно высокое, чтобы человек мог встать там во весь рост. Стены и потолок его украшены строго симметричными геометрическими узорами и антропоморфными масками. Леман открыл в Москопане весьма любопытную статую и, надо отдать ему должное, не вывез ее, как Пройсс или Сквайр. Полагая, что она «в высшей степени реалистична», этот археолог дает такое ее описание:

«По-видимому, она представляет собой статую высокопоставленного сановника. Как и у большей части антропоморфных фигур, голова ее по отношению к телу непропорционально велика. Можез быть агустинианцы тем самым хотели выразить превосходство человеческого разума, поскольку, изображая животных, они соблюдали правильные пропорции».

Одним из наиболее спорных является вопрос о том, какие связи существовали между Тьеррадентро и Сан-Агустином. Думается, правильную постановку этой проблемы дает Луке Гомес:

«Несмотря на очевидные отличия этой археологической культуры от Сан-Агустина, отразившиеся, в частности, на типе захоронений и стиле статуй, очевидно и наличие у них целого ряда общих черт и элементов, что позволяет отнести обе эти культуры к единому типу культурного развития. Однако существовали они на разных фазах его хронологической эволюции».

Культура агустинианцев, о которой уже немало написано, продолжает оставаться объектом пристального внимания исследователей.

В заключение хотелось бы отметить, что археологи находят немало точек соприкосновения между агустинианским и месоамериканским искусством. Это относится и к каменным изваяниям как таковым, и к тем сюжетам, о которых они повествуют, если сравнивать их с сюжетами мифов Мексики и Гватемалы.

Так, например, изображенные на масках выступающие, непропорционально большие клыки, вселяющие в зрителя ужас, несомненно, отражали мотив ягуара, культ которого был широко распространен как у ольмеков Мексиканского залива, так и в Чавине в Перу. Видимо, Кецалькоатль и Чалчиутликуа также имели свою агустинианскую разновидность, а многие мифы из «Пополь-Вух» племени киче Гватемалы, возможно, составляли сюжеты скульптурных мотивов в этом районе Анд, который исследователи по праву называют «самой важной археологической зоной Колумбии».

Направление культурного развития — восток

На физической карте Южной Америки видно, как от колумбийского горного массива Анды разветвляются на три огромных хребта, идущие с юга на север, — Восточные, Центральные и Западные Кордильеры, разделенные реками Каука и Магдалена.

Там, на высоте Букараманги¹¹⁸, где две почти параллельно текущие реки — Араука и Апуре — начинают свой бег с запада на восток, чтобы отдать свои воды Ориноко, в северовосточном направлении ответвляется другой андский хребет — Кордильеры-Мериды, или Венесуэльские Анды. Именно в этом районе развивалась цивилизация куика-тимоте.

Даже при беглом знакомстве с этим древним народом бросаются в глаза многочисленные черты сходства его культуры с культурой тайрона. Эта близость, видимо, определялась тем, что и те, и другие происходили от чибча, о чем, в частности, свидетельствует язык этих доколумбовых обитателей Венесуэльских Анд. В. Крикеберг считал их наиболее развитой индейской группой высокой культуры Северо-Востока, которая испытала на себе значительное воздействие чибча.

Другой известный археолог — А. Метро — рассматривал куика-тимоте как одну из ветвей гайянско-амазонских индейцев, прежде всего араваков и карибов, смешавшихся с некоторыми андскими племенами. Значение такой точки зрения определяется не только их этнокультурной спецификой. Она объясняет и некоторые отличительные черты доколумбовой архитектуры жителей Венесуэльских Анд, в которых проявилось сходство их взгляда на мир с тайрона.

Как и тайрона, куика-тимоте, спасая почву от эрозии и расширяя территории возделываемых земель, использовали террасное земледелие, строили акведуки и оросительные каналы, создавали подземные склады для хранения продовольственных запасов, прокладывали дороги для перевозки товаров. Все это свидетельствует о том, что они были земледельцами и торговцами. Действительно, куика-тимоте выращивали юку, картофель и другие типичные для этой зоны сельскохозяйственные растения. Спорным остается вопрос о том, было ли им известно искусство возделывания какао.

Кроме продуктов земледелия и разведения домашних животных — прежде всего птицы, которая шла как на внутреннее потребление, так и на обмен, — они изготовляли хлопковые ткани и циновки из американской агавы — питы, вырезали из ценных пород камня амулеты и броши, которыми украшали и скрепляли одежды. Знали они и другие виды ремесел.

Более всего тайрона и куика-тимоте сближает каменная архитектура, свойственная этому району юга Американского континента. Куика-тимоте возводили из камня многочисленные жилища. Кроме того, они строили настоящие крепости, расположенные в стратегически важных пунктах, которые были предназначены для отражения постоянной угрозы со стороны племен аравакского и карибского происхождения. Мы уже вскользь упоминали об этом, когда говорили о воинственных носителях высокого «биодинамического потенциала».

Куика-тимоте тоже были воинственным народом. Об этом можно судить по сведениям, приводимым, в частности, Акостой Саинесом в работе «Культурные районы современной Венесуэлы». Он писал, что куика-тимоте умело использовали яды, действующие в течение определенного отрезка времени, заживо хоронили пленных, заставляли побежденных совершать самоубийства, исполняли воинственные песни.

Как и тайрона, куика-тимоте большое внимание уделяли одежде. Этого требовал суровый климат высокогорных районов, в которых они жили. Их искусные ткачи и прядильщики создавали прекрасные ткани из хлопка, а ювелиры делали нарядные топо — булавки и броши, которыми они украшали свои одежды. Наиболее богатые наряды были у жрецов, отправлявших религиозные культы в храмах Солнца, столь типичных для большинства андских культур, и практиковавших человеческие жертвоприношения. Кроме Солнца куика-тимоте поклонялись горным вершинам и озерам, а также некоторым животным, считавшимся священными. В их числе были летучие мыши, олени, с которыми связывались военные победы, паухи — птицы, похожие на курицу, символизировавшие в их представлении власть.

Своих покойников куика-тимоте мумифицировали и хоронили в пещерах, которые назывались минтойи.

Об их общественной организации, как и о социальной структуре тайрона, известно очень мало. Акоста Саинес писал, что вождей они выбирали из представителей жреческой касты; жених и невеста до свадьбы должны были некоторое время жить вместе с родственниками невесты. Действительно, знаем мы о них немного...

«Земля, богатая золотом, край достатка...
Где не знают голода, нет в пище нехватки»

Один из самых великих немецких художников, непревзойденный мастер гравюры по меди — А. Дюрер оценил сокровища, присланные Моктесумой Карлу V, в 100 тыс. флоринов и заявил, что никогда в жизни — а тогда, в 1520 г., ему было уже почти пятьдесят лет — не испытывал столь глубокого волнения, как то, которое охватило его при виде произведений искусства, созданных «утонченной одаренностью» мексиканских золотых дел мастеров.

Трудно даже представить себе, во что вылились бы его подсчеты и какое эстетическое наслаждение испытал бы великий художник, побывай он в Музее золота в Боготе, экспозиция которого насчитывает 10 тыс. драгоценных произведений искусства индейских мастеров Колумбии! Однако нельзя забывать, что здесь собрана лишь малая часть спасенных от беспрецедентного многовекового грабежа сокровищ, которые бесцеремонно присваивали и, переплавляя, навсегда уничтожали европейцы — конкистадоры и их многочисленные последователи. Мы уже говорили об искусных ремесленниках кимбайя и тайрона, о пихао и племенах, живших по берегам реки Сину, а также о колима. Все они, как мы помним, делили заслуженную и высокую славу мастеров своего дела со своими соперниками из другого времени — просвещенными чибча.

Видимо, население доиспанских городов-государств современных департаментов Кундинамарка и Бояка правильнее называть не чибча, а его родовым именем — муиски. Однако поскольку чаще их называют чибча, то и мы в дальнейшем будем придерживаться этого названия. Вклад, который они внесли в сокровищницу Музея золота, поистине бесценен. Это зооморфные фигурки, не изображающие, а символизирующие животных, которых художники-чибча, обладавшие богатым даром воображения, просто не могли видеть, — драконов, бизонов и других неведомых им зверей, а также полые фигуры людей, многие из которых сидят в молитвенной позе народов Востока, скрестив руки на груди, с суровым и торжественным выражением лица.

Дошли до нас и многочисленные плоские антропоморфные фигурки, на поверхности которых выбиты чеканные узоры или напаяны пластинки разной формы, обозначающие детали одежды, украшения, жезлы, диадемы, головные уборы, а также глаза, носы, рты, а в некоторых случаях и половые органы. Эти фигурки, получившие название тунхо, совершенны. Отдельные детали многих из них как бы сотканы из золотых нитей. К этому нужно прибавить ожерелья, украшения для носа, диадемы и отлитые из тумбаги луки и копья. Медь, которую сплавляли с золотом, добывали в Моникира¹¹⁹.

Эта цивилизация, занимавшая территорию нынешних колумбийских департаментов Кундинамарка, Бояка и Сантандер, численность населения которых ныне составляет около 300 тыс. человек, была цивилизацией золота.

Хронист и поэт Хуан де Кастельянос¹²⁰ горячо приветствовал ее четверостишием:

Земля, богатая золотом, край достатка,
Приют навек дающая земля желанная,
Где не знают голода, нет в пище нехватки,
Племен великих родина, земля обетованная.

Частые военные столкновения как между воинами-чибча, так и между ними и агрессивными завоевателями-карибами были подобны захватывающим спектаклям, где яркие блики несчетного числа украшений из золота и тумбаги почти слепили зрителя на центральном высокогорном плоскогорье Колумбии, залитом теплыми лучами солнца.

Сильнее бряцания оружия, глухого стука деревянных палиц и щитов был звон украшений из золота и тумбаги, которыми были увешаны кески — метатели коротких дротиков. Вместе с воинственными кличами вызова на бой и стонами раненых эти звуки составляли тот гул сражения, который принято называть «громом битвы».

Ритуальные церемонии чибча, наверное, были еще более ослепительными благодаря бесчисленным выставлявшимся напоказ украшениям. В основном эти церемонии происходили на берегах священных озер, поскольку чибча были ревностными приверженцами культа пресной воды. Некоторые хроники донесли до нас сведения об утреннем обряде паломников, собиравшихся на озерах Шиуасинса, Эукене и Тота. Однако наиболее известный из этих ритуалов происходил на озере Гуатавита.

Не случайно широко распространено мнение, что празднества на этом озере породили знаменитую легенду об Эльдорадо. Поверив в нее, конкистадор Беналькасар¹²¹ решил во что бы то ни стало найти таинственного «золотого человека», властелина золота. Именно он возглавил отряд алчных испанцев и не менее жадных до наживы немцев, которые в поисках золота рыскали по боготинскому плоскогорью.

А ведь многое в этой легенде, искушавшей не только Беналькасара и его людей, имело под собой реальную историческую основу. Обряд на озере Гуатавита действительно отличался особой пышностью и великолепием. В определенный день года на рассвете касик Гуатавиты натирал тело смолой, а потом посыпал его золотым песком до тех нор, пока оно не начинало сверкать. В окружении приближенных, также увешанных множеством золотых украшений, он садился на камышовый плот и отплывал от берега.

Когда всходило солнце, правитель погружался в воду, совершая ритуальное омовение, а свита его, которую составляли жрецы культа воды, кидала в глубину озера драгоценные украшения и керамические изделия чибча. Присутствовавшие при этом участники обряда, объятые религиозным трепетом, торжественно и молчаливо взирали на действия правителя и его свиты. Когда касик Гуатавиты вновь появлялся в окружении приближенных, начиналось шумное празднество, звучали музыкальные инструменты — раковины, глиняные свистульки, флейты, барабаны, трубы. Все громко выражали свою радость, приветствуя новый день, будучи твердо уверены в том, что он настал благодаря очищению их правителя водой священного озера.

Как известно, испанцам, подобно тем, кто собирает в лесу полные корзины спелых плодов, было достаточно заполучить то золото, которое индейцы носили на себе. То же самое они делали в храмах и дворцах, хотя зачастую неоправданно называли дворцами обычные дома, а то и просто ветхие лачуги, стоявшие но обочинам дорог. Позднее конкистадоры узнали, что чибча снаряжали своих покойников на тот свет с золотыми подношениями, веря, что их усопшие родственники должны пересечь большую реку в лодках, сотканных пауками из паутины, а за провоз надо было платить тунхами — золотыми пластинами, которые клали усопшим между зубами. Если же умерший при жизни был высокопоставленной персоной, тогда с ним посылали подарки бывшим правителям — сипе, саке или усаке, а также их родным и близким — тиуйам или тикуйам, которые дарили их своей любовью в таинственной загробной жизни. Ведь не зря их оставляли спать вечным сном рядом со специальными травами, нужными им в том путешествии, из которого нет возврата.

Испанцы, как мародеры, очертя голову набросились на могилы чибча и стали их грабить. Занятие это нашло своих продолжателей и последователей, столь увлеченных этим «ремеслом», что они не оставляют эту работу и по сей день. Об этом мы знаем от Лемана, а также из многих других источников. Значительная часть несметных богатств Музея золота состоит из драгоценностей, отнятых у этих осквернителей могил. В последнее время разграбление захоронений стало делом, требующим солидной технической базы. X. Д. Диссельгоф в работе «Великие цивилизации Америки» рассказывает об этом, когда речь заходит об обрядах поклонения воде на священных озерах:

«Этим грабежом не без успеха занимаются некоторые промышленные компании, очищающие драгами такие озера, чтобы получить золотые предметы, которые в древности бросали в их воды индейцы, посвящая жертвоприношения своим богам».

И тем не менее, как это ни удивительно, золота в стране чибча не было, точнее говоря, не было месторождений этого ценного металла. Они получали его благодаря торговле с другими племенами, жившими к западу от Магдалены, обменивая его на соль из Сииакира и Немокона и на изумруды из Мусо и Сомондоко¹²². Путем обмена они получали не только золото, но и хлопок, из которого делали себе одежду. Как тайрона и куика-тимоте, чибча ходили босыми, но не обнаженными. Наоборот, они очень любили красиво одеваться. Хуан де Кастельянос специально останавливался на этом, называя страну чибча землей, «где люди ходят одетыми».

Поддерживая торговые связи с другими племенами, чибча преодолевали большие расстояния и для этого прокладывали дороги через андские вершины. Постепенно в тех землях возникали ярмарки, которые со временем становились традиционными. Они не только смогли выдержать удар конкисты, но и устояли перед натиском столетий, сохранившись до нашего времени.

Для выпаривания воды и получения соли, которая служила наиболее распространенным предметом обмена, а также для производства металлических украшений было необходимо получать высокие температуры. Для этого чибча прибегали к замечательному топливу — каменному углю, который добывали в Согамосо, Топаге, Гамесе, Корралесе и Таско¹²³. Они применяли технику прокладки наклонных шахт, столь же восхитительную, сколь и простую, основанную на использовании каменных и деревянных инструментов.

Гончары-чибча тоже были прекрасными мастерами своего дела. Их глиняные амфоры, известные под названием «мукуры», и сегодня составляют неотъемлемую принадлежность домашнего обихода колумбийцев. В них готовят напиток из перебродившего маиса, широко распространенный как в Центральной, так и в Южной Америке, — чичу.

Но керамика чибча носила и ритуальный характер: в сосудах из глины хранили семейные амулеты, тунхи и изумруды, а также небольшие глиняные фигурки. Создававшиеся исключительно в культовых целях, такие антропоморфные и зооморфные священные сосуды были подлинными произведениями искусства, образцами симметрии и изящества линий и объемов.

Купцы-чибча не только занимались торговлей, но и несли другим племенам знания об обработке глины и хлопка, позволявшие их соседям производить керамические изделия и ткани. Однако особенно велика была их роль в распространении искусства работы по металлам и ювелирного мастерства. Известно, например, что применявшийся чибча для отливки полых металлических фигурок технический прием «вытопленного воска» получил распространение не только в Месоамерике, но и на Тринидаде. Как пишет де Акоста Саинес, предводители араваков носили там диадемы «в колумбийском стиле», сделанные из золота.

Хотя пределы географического распространения чибча, о которых мы можем судить по следам их культурного влияния на севере и на востоке, были не столь значительными, как у араваков, это отнюдь не умаляет их славы как путешественников на дальние расстояния. Курьеры-чибча применяли тот же широко известный в Андах метод чередования бега и отдыха, что и инки; и тех и других называли «часки». А может быть, так называли их испанцы, которые нередко прибегали к услугам этих замечательных гонцов?

Тот факт, что страна чибча, как писал Хуан де Кастельянос, была «краем достатка, где нет в пище нехватки», объяснялся большим вниманием, которое наряду с занятиями ремеслом и торговлей они уделяли сельскому хозяйству. Земледелие составляло основу их экономической жизни, что определялось сравнительно немногочисленными видами продуктов питания, которые они получали от природы.

В своей работе «Путь чибча к классовому обществу» Ф. Посада справедливо отмечал, что они были вынуждены тратить на производство продовольственных культур немало сил и времени, поскольку природные условия на обширных плоскогорьях Восточной Колумбии далеко не всегда благоприятны для земледелия.

Главной сельскохозяйственной культурой, основным компонентом пищевого рациона чибча, как и в Месоамерике и большинстве районов Анд, был маис. О его важном значении дает представление любопытный факт, о котором упоминает Посада: в языке муисков было 15 терминов для обозначения маиса.

Плугом чибча, конечно, не пользовались, применяя для рыхления земли большую мотыгу и кирку, которые выполняли те же функции, что и месоамериканская коа и андская таклья. О разнообразии продуктов питания у чибча свидетельствует употребление ими сельдерея, картофеля, фасоли, бататов, помидоров, юки, меда, тыквы, гуайявы, ананасов, авокадо и т. д. Табак и кока применялись ими как тонизирующие средства, а охота на оленей давала мясо. Сельское хозяйство, достигшее столь высокого уровня, предполагало наличие достаточно развитой техники обработки земли. Действительно, это находило отражение, в частности, в оросительных сооружениях и террасном земледелии.

Обилие и разнообразие продуктов питания, здоровый сухой климат на высоте 2500 м над уровнем моря, прозрачный и чистый воздух, высокое и ясное небо, великолепие горных пейзажей, затянутых вдали легкой дымкой, — все это смог выразить в своем бессмертном произведении Хуан де Кастельянос, когда писал: «Приют навек дающая земля обетованная».

Путь Чибча к классовому обществу

В Атласе Колумбии, изданном Географическим институтом имени Агустина Кодацци¹²⁴, помещена прекрасная карта страны чибча. составленная X. Лесмесом и В. Антонио Росой — сотрудниками колумбийского института антропологии.

На этой карте выделены княжества Тундама, Согамосо, Унса, Рамирики, Гуатавита, Баката и Убаке, а также 88 селений, облагавшихся данью в пользу правителей этих княжеств. Там же отмечены угольные шахты Гамесы и Тóпаги, соляные кони Сипакира, Немокон и Тауса и, кроме того, месторождения изумрудов, расположенные на территории племени мусо. На карту нанесены также священные озера Гуатавита и Игуаке, водопад Текендама с изображением бога Бочики, сидящего на радуге, и обозначен путь, пройденный этим мифическим героем, который, по преданию, заложил основы цивилизации чибча. Подробный рассказ об этой карте вполне мог бы дать представление об экономической и социально-политической жизни общества чибча.

Мы уже упоминали о городах-государствах чибча на плоскогорье, где сейчас расположены департаменты Кундинамарка и Бояка. Нельзя, однако, не оговориться, что термин «город» в данном случае, конечно, вовсе не равнозначен тому понятию, которое мы употребляем для определения крупных населенных пунктов. Речь идет лишь о племенных центрах, поселениях, где жили вожди — касики. Эти поселения были обнесены частоколом или изгородью, а расположенные вокруг них деревни, население которых платило дань касикам, состояли из примитивных жилищ — хижин из тростника, ветхих лачуг с коническими крышами, покрытыми пальмовыми листьями.

Интересно отметить, что хотя чибча жили в горах, где было много камня, пригодного для постройки жилищ, архитектура их не получила должного развития. Памятники их каменного зодчества до нас не дошли, поскольку даже то немногое, что было ими создано, разрушили испанцы, как это случилось в Моникирá.

Хотя чибча не достигли уровня развития майя, можно говорить о том, что им тоже удалось создать свою культурную «империю», если вкладывать в это понятие то значение, которое имел в виду С. Морли, говоря о единстве языка и религии.

Небезынтересно упомянуть здесь о мнении Ф. Посады. Он ссылался в этом вопросе на одного из наиболее серьезных исследователей мира муисков — В. Рестрепо, представителя первого поколения колумбийских археологов, который считал, что уровень развития культуры чибча соответствовал степени их общественной организации. Если сегодня такая точка зрения имеет для нас большую методологическую значимость, то для того времени — конца XIX столетия — позиция Рестрепо отличалась явной новизной. Он ставил перед собой задачу критически переосмыслить различные концепции, не игнорируя ни одной из них, но опираясь при этом на твердую почву фактов материальной культуры.

Рестрепо опроверг мнение Дукесне и Гумбольдта, которые приписывали чибча очень высокую степень развития общественной организации, отличавшейся якобы сложной государственной структурой, наличием судопроизводства и законодательства. Все это, по мнению колумбийского археолога, было плодом фантазии.

Конечно, чибча обогнали своих соседей, живших на территории современных Колумбии и Венесуэлы, но вместе с тем в социально-политической области и экономическом развитии они весьма существенно отставали от астеков Анауака, майя Чьяпаса, Гватемалы и Юкатана, а также от инков Тауантинсуйю. Опираясь на работы других авторов, Посада писал о том, что государство чибча находилось еще в стадии формирования и к моменту конкисты существовавшие там социальные отношения более соответствовали представлениям о рабовладельческом обществе, нежели о феодальном, черты которого уже можно было проследить у астеков и майя. Опираясь на это мнение, с достаточной достоверностью можно определить переживавшийся чибча в тот период этап развития — это был переход от варварства к классовому обществу.

Наибольшей политической властью пользовались касики Бакаты (Боготы) и Унсы (Тунхи), в то время как Согамосо, где находился знаменитый храм Солнца, был религиозным центром всей страны, а Гуатавита славился своими искусными ремесленниками. Отношения между этими княжествами составляют почти всю известную нам политическую и военную историю чибча. По крайней мере такое представление можно о ней составить на базе сведений, дошедших до нас от первых испанцев, появившихся в тех землях и описавших развитие этого народа.

Бакатой правил касик, которого называли сипа, а Унса подчинялась другому касику — саке. В своих владениях они были полновластными хозяевами как в политическом, так и в религиозном отношении. Поскольку в народных преданиях говорилось об их божественном происхождении, поклонение им доходило до того, что никто из подданых не мог смотреть на их открытые лица — это было равносильно святотатству. В Бакате даже слюна сипы считалась священной, и ее благоговейно собирали в специально предназначенные для этого салфетки. Этих абсолютных властелинов носили на носилках со специально установленными удобными сиденьями.

Касик Согамосо, видимо, обладал еще и верховной жреческой властью, и люди со всех концов страны несли дары в его храм. Есть точные сведения о том, что самая крупная добыча досталась испанцам именно в этом святилище, которое, по их собственным словам, они «нечаянно» сожгли.

Наследование власти у чибча напоминало мексиканскую династическую систему, при которой должность верховного правителя переходила к племяннику касика, или «царя». Однако отличие состояло в том, что у чибча преемником правителя был сын его сестры, а не брата, другими словами, наследование передавалось не по мужской, а по женской линии.

Когда солдаты Хименеса де Кесады¹²⁵ появились на просторах колумбийского плоскогорья, сипа вел войну с саке, которому, видимо, приходилось туго. Его противник смог сделать своим данником усаке Гуатавиты, который ранее находился в равных отношениях с обоими касиками, и его владения в течение длительного времени играли роль своего рода «буферной зоны» между двумя враждующими правителями муисков. Рассказ о том, как сипе удалось одержать победу над саке в этой борьбе, где коварство играло столь же важную роль, как и сила оружия, заслуживает того, чтобы остановиться на нем подробнее, поскольку он напоминает самые яркие страницы истории европейской дипломатии.

Усаке Гуатавиты заключил со своими соседями из Бакаты соглашение, в соответствии с которым обязывался послать им самых умелых в стране чибча золотых дел мастеров, его подданных, в обмен на других работников. Однако, прикрывшись этим соглашением, сипа Бакаты сыграл со своим партнером злую шутку. Он запросил непомерно большое число мастеров, а взамен послал вдвое больше своих людей «во исполнение условий договора», как сказали бы сегодня. На самом деле эти люди были не работниками, а воинами. Если вспомнить Гомера, такое вероломство можно было бы поставить в один ряд со знаменитой историей о «троянском коне». В более поздние времена такой прием назывался «пятой колонной».

После того как сипе с легкостью удалось захватить Гуатавиту «изнутри», в дело вмешался саке Унсы, который не мог примириться с вторжением сипы. Если продолжить сравнение с современностью, можно было бы сказать, что все это происходило в полном соответствии с положениями «доктрины Монро»: саке поддержал право на «самоопределение» жителей Гуатавиты, присвоив себе благородную роль гаранта их суверенитета «перед лицом агрессии», конечно же во исполнение «священного международного договора» и «во имя мира и безопасности» страны чибча.

Испанцы оказались там в самый разгар войны между двумя правителями. Таким образом, в стране чибча полностью повторилась ситуация, которая накануне конкисты сложилась в Мексике, где миштеки воевали с тлашкальтеками, в Гватемале, где шла борьба между киче и какчикелями, и в Тауантинсуйю, где не на жизнь, а на смерть сражались Уаскар и Атауальпа, что в огромной степени облегчило испанцам завоевание всех этих территорий. Чуть больше сотни конкистадоров оказалось достаточно, чтобы покорить чибча без единой потери. По крайней мере в битвах с ними европейские искатели Эльдорадо не потеряли ни одного человека и ни одного коня.

Запутанность и противоречивость мифологии чибча определяются ее искаженными толкованиями со стороны испанских хронистов. Действительно, у чибча было несколько космогонических преданий. В соответствии с одним из этих мифов все сущее берет начало от Чиминигагуы. В другом говорится, что начало всему дали Солнце и Луна. Первые мужчины были сотворены из глины, а первые женщины — из травы. Третий миф ведет начало происхождения рода человеческого от Бачуé. Эта богиня поднялась из глубины вод озера Игуакуе, расположенного на севере Унсы, с мальчиком трех лет на руках, который по достижении зрелого возраста стал ее мужем. От этого брака родилось множество детей, причем появлялись они сразу по четверо, а то и по шестеро. Когда эта супружеская пара, давшая начало роду чибча, состарилась, оба прародителя вернулись в те воды, из которых они вышли, и превратились в змей. Бачуе считалась покровительницей урожаев. Празднества в ее честь происходили на берегах рек и на вершинах священных гор.

Религия чибча носила дуалистический характер. Противоборствующими силами были Бочика и Чибча-Чум. Их соперничество нашло отражение в мифе о водопаде Текендама, в соответствии с которым Чибча-Чум затопил боготинское плоскогорье, чтобы отомстить его жителям. Тогда они обратились с мольбой о помощи к Бочике, а тот своим золотым жезлом пробил в горе расселину, и в нее стали низвергаться затопившие землю воды. Так возник знаменитый водопад Текендама. Потом Бочика обрек соперника на то, чтобы держать весь мир на своих плечах, и каждый раз. когда Чибча-Чум меняет положение тела под тяжестью непомерного веса, происходит землетрясение.

Но вместе с тем и Бочика, и Чибча-Чум — живые существа из плоти и крови в человеческом облике, так сказать, реальные персонажи, вышедшие из легенды. Со страниц хроник колониального периода Бочика сходит как светлокожий, образованный и возвышенный герой, который нес чибчам с Запада достижения цивилизации и видел свою задачу в том, чтобы научить «жестоких» индейцев искусству прядения хлопка и выделывания тканей, в которые можно было бы спрятать свою наготу. Другой целью его было внушение чибча принципов морали и религии. Хронисты договорились даже до того, что Бочика учил индейцев рисовать на одежде знак креста. Поэтому нечего удивляться тому, что изображали его как человека с белой кожей и густой бородой, придавая его образу черты, диаметрально противоположные представлениям о дикарях, с которыми мы расстались в Гайане и на островах Карибского моря и которые были созданы фантазией Колумба, Рели и других европейцев.

О столь откровенном проявлении расизма, как и о расизме более поздних «цивилизаторов», очень точно высказался директор Берлинского исторического музея Диссельгоф:

«Именно европейские авторы определили, что кожа у Бочики белая, — те же самые авторы, которые хотели видеть в нем, как и в Кецалькоатле или Виракоче в Перу, божественное перевоплощение в них самих человека, прибывшего в древности из Атлантиды или какой-нибудь другой легендарной страны древнего мира».

Но вернемся к чибча. Их представления о происхождении богов в действительности были гораздо более сложными. Кроме Чиминигагуы, Бачуе, Бочики и Чибча-Чума авторы хроник упоминают и о героях других священных мифов, настолько многочисленных и разнообразных, что среди них трудно найти два таких, которые не противоречили бы друг другу. Один из наиболее полных перечней божеств чибча приводит Д. Росо в книге «Мифология и письменность чибча». У него мы и позаимствуем эти имена: Чиминигагуа, Чибчакун или Чибчачум, Бачуе, Сиа, Сугунса, Бочика, Чиа, Чакен, Ненкатокоа, Гуааиоке, Кучавира, Фомагата или Томагата и Суатива.

Чтобы умилостивить Солнце, гнева которого чибча страшились больше всего на свете, они практиковали человеческие жертвоприношения. Как писал К. Валенсиа, жрецы брали для этого мальчиков из племени марбараче, обитавшего на берегах Ариари¹²⁶, которых называли «моха». Они выступали как бы посредниками между божественным Солнцем и родом человеческим. Жертвоприношение происходило на вершине горы, на ее восточном склоне, в час восхода солнца. Кровью принесенного в жертву орошали камни горы, а труп его оставляли для того, чтобы гневное светило могло утолить свою кровожадность.

Совсем другого рода испытанию должны были подвергаться претенденты на руководящие должности. Есть несколько разных описаний этого обряда, но мы приведем то из них, которое дал Диссельгоф:

«Один из рассказов испанского хрониста донес до нас сведения о том, сколь высоко ценили муиски нравственную чистоту. В ней они видели источник магических добродетелей. Как пишет этот хронист, когда у какого-либо владетельного племенного старейшины не было законного наследника, которому тот мог бы передать свою должность и кандидатура которого была бы одобрена сипой, этот касик, чтобы выбрать себе преемника, поступал весьма своеобразно. Претендент должен был выдержать один из самых редких экзаменов, какие вообще когда-либо проводились. Совершенно обнаженные кандидаты в наследники вождя собирались на заполненной народом площади перед чрезвычайно соблазнительной представительницей противоположного пола, которая появлялась перед ними также совершенно обнаженной. Когда у кого-нибудь из участников этого испытания появлялись хоть малейшие признаки возбуждения, его тут же отстраняли от участия в конкурсе на занятие вакантной должности. Победителем состязания оказывался тот, кто дольше других был способен управлять своими инстинктами».

...Итак, когда X. де Кесада начал свое путешествие вверх по Магдалене в поисках королевства Перу и пути, соединяющего два океана, судьба владык чибча была предрешена.

Кесаду и его отряд сбило с верного пути одно из самых ярких свидетельств высокого уровня развития трудолюбивых чибча — соль, поиски источника которой привели испанцев на боготинское плоскогорье.

Кроме соли дорогу в страну чибча отряду конкистадоров указывали прекрасные ткани и великолепные золотые изделия.

2 марта 1537 г. истощенные, измотанные и оборванные испанские воины ступили на равнину Боготы — это знаменовало собой конец истории народа чибча. Сипа Тускесуса и саке Киманчатеги в боях обескровили друг друга, не подозревая о том, что на них уже вплотную надвинулась неумолимая сила, которой было предначертано покончить с ними обоими. Сражаясь между собой, они оказались беззащитными перед этой появившейся извне угрозой, и захватчики одержали над ними верх без единой потери. Грабеж и раздел земель чибча между завоевателями не заставили себя долго ждать.

В пламени священного храма Согамосо культура чибча обратилась в пепел. Ее уничтожение было довершено убийством сипы Тускесусы и мученической гибелью его преемника Сагипы. От этого блистательного народа не осталось ничего, кроме свидетельств, погребенных в недрах его земли, — золотых подношений покойникам, на могилах которых родилось королевство Новая Гранада.