К социальной семантике некоторых произведений изобразительного искусства

В существующей научной литературе вопрос о политическом строе теотиуканского государства, насколько мне известно, отдельно не ставился. Как в специальных исследованиях,¹ так и в общих обзо­рах истории и культуры Месоамерики² Теотиуакан обычно рассмат­ривается зарубежными исследователями как теократическое обще­ство, а нашими — как раннеклассовое государство такого же типа, что и остальные месоамериканские, т.е. с владыкой-царем во главе его.³ В данной статье делается попытка пересмотреть это устано­вившееся мнение, исходя из анализа некоторых памятников изо­бразительного искусства.⁴

Теперь можно считать доказанным, что по крайней мере с на­чала классического периода (первые века нашей эры) стелы в Месоамерике связаны с царским культом. То, что предполагалось советскими учеными в начале 60-х гг.,⁵ получило затем подтверж­дение анализом иероглифических надписей на стелах зарубежны­ми исследователями6 и работами В.И. Гуляева.⁷ Появилась даже возможность составить по эпиграфическим материалам стел династийные списки нескольких городов-государств майя (Пьедрас- Неграс, Киригуа, Копана, Тикаля, Паленке и др.).⁸ Подобные же проявления царского культа засвидетельствованы в Монте-Альба­не и других городах-государствах классического периода (правда, в несколько меньших по масштабу размерах).

Здесь необходимо остановиться на одном малоосвещенном в научной литературе вопросе, а именно общей классификации месоамериканских стел и крупных рельефов по их содержанию. При рассмотрении их в комплексе нетрудно заметить, что все они де­лятся на большие группы. В первой, относящейся в основном к доклассическому периоду, характерны изображения на мифологи­ческие темы. Таковы, например, все стелы Исапы, Ла Венты, ран­ние скульптурные памятники Трес Сапотес и др. Вторая группа стел (включая и зооморфные), наиболее известная по материалам майя и относящаяся к классическому периоду, имеет сюжетом так называемую династическую тематику. В них отражены такие собы­тия, как рождение правителей, их восшествие на престол, военные победы, одержанные ими, и культовые церемонии, в которых они участвуют. Как правило, фигура правителя в подобных изображе­ниях подчеркивается и размерами, и центральным положением в композиции, и особым убранством. Кроме майя эта группа засви­детельствована (очень рано) в Монте-Альбане, Серро де лас Месас, Тахине, Тепатлачко, Альварадо, Эль Месоне, Какаштле (росписи) и других центрах классического периода. Иногда в некоторых изо­бражениях сочетаются две темы: эпифания божества и инвеститура правителя. Перелом в политической ситуации, а отсюда и в изобра­зительном искусстве совершился приблизительно на рубеже на­шей эры, хотя, естественно, в разных местах он происходил в раз­ное время. По-видимому (по крайней мере по материалам мону­ментальной скульптуры), он начался на территории современных Сальвадора и Тихоокеанского побережья Гватемалы, распростра­няясь постепенно на северо-западные от этого региона районы.

Определенным отклонением от данного правила в классиче­ский период являются лишь стелы в Шочикалько⁹ и некоторые из монументов Бильбао-Коцумальуапы,¹⁰ продолжающих, по всей видимости, доклассическую традицию, известную нам по памят­никам Исапы,¹¹ и отражающих чисто мифологические представле­ния. У майя это целиком отошло в область полихромной вазописи. В послеклассический период (примерно начиная с IX в.) вторая группа исчезает, о причинах этого явления уже приходилось гово­рить,¹² первая же (в форме стел) вообще отсутствует, переходя в настенную живопись и иероглифические кодексы.

Загадочным исключением в этой схеме можно считать лишь самый крупный город-государство классического периода в долине Мехико — Теотиуакан. В этом городище не найдено до сих пор ни одной стелы, как относящейся к царскому культу, так и с мифоло­гическим содержанием. Предположение, что жители Теотиуакана вообще пренебрегали монументальной скульптурой, а отдавали предпочтение фресковой живописи, неверно. Мы знаем ряд превос­ходных произведений монументальной скульптуры, происходя­щих из Теотиуакана; достаточно вспомнить украшения „Храма Кецалькоатля” и две гигантские статуи богини вод: так называе­мую Чальчиуитликуэ и монумент из Коатличана. Да и в фресковых росписях мы не можем назвать ни одной, которую можно было бы связать с культом правителей (как это видно, например, на фресках Какаштлы). Поэтому причины такого явления следует, думается, искать в чем-то другом.

Для искусства Теотиуакана, как отмечали многие исследовате­ли, характерны черты строгого ритуализма и развитого полимор­физма. Известный американский искусствовед Дж. Кублср нахо­дит возможным говорить даже о литургичности тсотиуа ка некого искусства.¹³ Действительно, подавляющее большинство монумен­тальных памятников пластики и живописи тесно связано с мифо­логией и ритуалом. Достаточно отметить, что даже символика во­енных орденов — воинов-ягуаров и воинов-орлов (также тесно свя­занных с культами божеств) — в росписях появляется достаточно поздно (только в стадиях Шолапан и Метепек). Каждая деталь в изображении несет большую символическую нагрузку и сущест­венно важна для понимания всего изображения в целом. Характер­на в этом смысле роспись восточного здания в Атетелько,¹⁴ к тол­кованию которой мы еще вернемся несколько позднее.

Несмотря на эту особенность искусства Теотиуакана, мы все же можем получить из анализа его памятников определенные данные, пусть и в порядке гипотезы о политическом устройстве этого горо­да-государства. Выше уже упоминалось, что памятники монумен­тальной скульптуры и живописи говорят против существования в Теотиуакане культа единоличного правителя-царя. Есть, однако, два произведения, которые, на наш взгляд, могут несколько уточ­нить и расширить наши представления об этом.

Первым является давно известная фреска в юго-восточном углу „Храма земледелия”, открытая Л. Батресом в 1885 г. Она была скопирована Л.Г. Векеррилом и позднее погибла, поэтому теперь мы располагаем лишь несовершенной цветной копией.¹⁵ Обычно эту фреску называют „Жертвоприношением ” по ее сюжету, хотя она заслуживает более подробного рассмотрения.

Нижняя часть росписи (и, следовательно, передний план, учи­тывая специфику передачи перспективы в месоамериканской жи­вописи) занята трехслойной полосой с неровными краями — это сравнительно узкая речка с разбросанными в ней округлыми и овальными камнями. За ней, в левой и правой сторонах росписи, высятся странные высокие конусообразные фигуры — объект по­читания. Исследователи сильно расходятся в их толковании. Одни видят в них священные огни на алтарях, другие считают, что копи­ровавший художник не понял изображений и в действительности перед нами две колоссальные статуи богини вод типа сохранив­шейся Чальчиуитликуэ. Последнее толкование можно отвести сра­зу же: к моменту копирования эта статуя была уже известна, и художник вряд ли бы настолько исказил ее образ. Думается, что лучше просто внимательно проанализировать эти культовые объ­екты.

 Отметим прежде всего, что оба они совершенно идентичны (одна незначительная деталь будет оговорена позже) и делятся каж­дый на четыре неравные части. Нижняя представляет собой мас­сивный прямоугольник с округленными верхними краями, в цен­тре его — изображение пирамиды с фронтальной лестницей и тре­мя четкими выступами на верхней платформе. Пирамида окруже­на угловатым полем, переходящим в овальное, с восемью симмет­ричными полосами но бокам и вверху поля, вероятно изображение языков пламени. На поле прямоугольников изображены округлые и овальные предметы, расположенные в определенной последова­тельности. Для ясности обозначим левую сторону левого прямо­угольника JI-1, его правую сторону — Л-2, а соответствующие сто­роны правого прямоугольника — П-1 и П-2. Итак, содержание П-2 и Л-l полностью идентично: два небольших шарика¹⁶ и один боль­шой, снова та же композиция из трех шаров (маленьких и большо­го) у края пламени. Л-2 и П-1 несколько отличаются друг от друга; в П-1 кроме того, что находится в П-2 и Л-1, помещен еще один большой шар, а в Л-2 размещены два нефритовых диска, один овальный камень, один большой и пара маленьких круглых, два больших камня, морская звезда (?) и большой овал неправильной формы, возможно передающий обкол в этом месте фрески.

Высота монумента указывает на его большое общественное зна­чение, это не частный памятник, а символ общенародного культа.

Выше уже говорилось о сложном и изощренном символизме искусства Теотиуакана; естественно предположить, что и в данных элементах фрески заключены какие-то достаточно важные для об­щественного сознания того времени информативные сообщения. Следует также учитывать, что числовая символика буквально про­низывала у всех народов Месоамерики любые идеологические про­явления. Наличие двух платформ с двумя пирамидами или жерт­венниками на них заставляет вспомнить деление любого общества в древнем мире на две половины (Ханан и Хурин в инкском Куско и т.п.). В астекском обществе, например, эта дуальность нашла свое отражение в двух святилищах на главном теокалли Теночтитлана. Если принять этот постулат, то в теотиуаканском обществе также существовало две половины (равноправные, судя по параллельно­сти изображений). Но эти половины в свою очередь делились на две части, уже не совсем равные, ибо Л-1 имеет 11 предметов (вероят­но, обозначающих число входящих в нее родов, или кальпулли), Л-2 имеет 9 очень неоднородных знаков, П-1 — 12 и П-2 — 11 знаков. Четырехчастное деление хорошо подтверждается символи­ческим планом Теночтитлана на с. 1 „Кодекса Мендосы”, где город разделен пересекающимися по диагонали каналами на 4 треуголь­ника. Примечательно, что в треугольниках, обозначающих здесь части города — исп. барриос, аст. тлайакатль, — различно число вождей — основателей родов: в левом—4 персонажа, в остальных — по два, всего же десять человек. Деление на 4 тлайакатля было характерно и для других городов-государств Центральной Мексики перед испанским завоеванием, например Тлашкалы. Тлайакатли делились в свою оче­редь на низшие по классификационному уровню единицы, обычно называемые кальпулли. Традиционно называемое число их в Теночтитлане — семь, но возможно, что число это определяется культовыми или мифологическими (Астлан) мотивами. В Теночтитлане имелся один верховный правитель — тлатоани, но анализ источников показы­вает, что первоначально их было два равноправных.

Если мы наложим эту схему на данные фрески из „Храма зем­леделия”, то, думается, вправе заключить, что в Теотиуакапе суще­ствовало 4 тлайакатля; из них Л-2 самая малочисленная по числу кальпулли, но социально разнородная но содержанию (наличие нефритовых кружков).

За платформами размещены две совершенно идентичные ста­туи божества, переданные очень схематично, в виде двух сахарных голов с четырьмя полосами украшений на каждой. Выше плеч изо­бражены широкие нагрудные ожерелья из трех рядов нефритовых бус, по паре крупных нефритовых колец-серег в ушах и характер­ной носовой вставке, определяющей черте в изображении астекского Тлалока. Головы переданы прямоугольниками с двойным меан­дровидным орнаментом в нижней части. Возможно, что подобный же орнамент имелся и на верхней части прямоугольников (верх фрески к моменту раскопок не сохранился). Следовательно, жерт­воприношение совершается богу (богине) вод.¹⁷

Вся композиция фрески делится на три смысловые части: левая — статуя божества с адорантами; правая — статуя со своей группой поклоняющихся и третья, расположенная на заднем плане (т. е. наиболее удаленная от берега реки), сцена рынка. Интересны и, по нашему мнению, очень информативны фигуры совершаю­щих жертвоприношение.

Одна группа их, расположенная справа от левой статуи божест­ва, состоит из трех человек; все они сидят на поджатых ногах. Первый из них, помещенный на переднем плане, одет богаче ос­тальных: белая рубашка, желтая юбка с серо-синей оторочкой (цвет нефрита в этой фреске), на голове белая повязка с тремя крупными нефритовыми дисками, поверх ее голова какого-то зверя с пучком желтых и зеленых перьев. Изо рта его выходит знак песни в виде двух симметрично расположенных волют. Перед ним — подноше­ние божеству: большой шар из копала, перевязанный белым шну­ром, с прикрепленным к нему изогнутым пером кецаля. В руках у него большой пук белых и зеленых перьев, который жертвователь протягивает к алтарю, готовясь бросить в огонь.¹⁸ Вторая фигура, находящаяся ближе к статуе, одета также в длинную белую рубашку с фестончатым нижним краем, окаймленным такой же серо-синей полосой с верхней коричневого цвета прошивкой; на груди длинное нефритовое ожерелье, такие же серьги, на голове плоская белая шапочка. Длинные волосы, спадающие на спину, позволяют пред­полагать в этой фигуре женщину. В руках ее два длинных кецалевых пера. За ней находится вторая женщина в желтой юбке с широким белым кушаком, завязанным сзади бантом. На шее длинное оже­релье из белых бус, в ушах нефритовые серьги. Головной убор отсутствует. Правой рукой она подносит божеству блюдо с фрукта­ми.¹⁹

Левее этой группы в непосредственной близости от плеч статуи помещен какой-то высокий с овальным верхом белый предмет, украшенный восемью бантиками такого же цвета. Назначение его неясно. Можно было бы предполагать, что он является фигурной курильницей или сосудом, однако такому истолкованию препятст­вуют бантики. Головные же уборы такого типа в Теотиуакане не засвидетельствованы.

Около правой статуи находятся не три, а четыре адоранта. Двое из них — мужчины — расположились на берегу реки: первый в набедренной повязке и высокой желтой, окаймленной черным ме­хом шапочке с кистью подносит божеству перепела, держа его обе­ими руками; перед ним небольшой цилиндрический сосуд на трех ножках. О принадлежности этого персонажа к группе знати свиде­тельствуют его нефритовые серьги и такое же ожерелье. Второй одет более пышно. Его белая набедренная повязка украшена спереди длинными перьями кецаля, на ногах белые сандалии. Головной убор у него сделан в виде протомы какого-то животного с четырьмя длинными развевающимися по ветру лентами с узлами на концах. Ниже шлема расположен налобник из трех крупных нефритовых дисков, на шее нефритовое же ожерелье. Подношение его кажется на первый взгляд скромным, это небольшой кусок бумаги, сверну­той в трубку и перевязанной белой полосой ткани. Из астекских и маяйских материалов, однако, известно, что на таких бумажных кусочках жертвователи собирали кровь при культовых кровопуска­ниях. Никто из других адорантов на росписи такой жертвы не при­носит. Это еще раз подчеркивает большую роль данного персонажа в теотиуаканском обществе.²⁰

За этими двумя фигурами размещены еще две. Первая из них, находящаяся около статуи, очевидно, женщина. На ней длинная белая юбка, такие же блуза и сандалии; волосы собраны в пучок и перевязаны широкой белой повязкой. На шее нефритовое оже­релье, в ушах дисковидные серьги. Правой рукой жертвовательница протягивает божеству три каких-то плода желтого цвета; левая, поднятая до уровня плеча, вытянута к статуе; большой палец от­ставлен, указательный устремлен прямо к идолу, три остальных прижаты к ладони. У ног жрицы лежит небольшой пучок белых перьев, увенчанный пером кецаля.

Левее жрицы сидит другой жертвователь. На нем короткая жел­тая юбка с белым окаймлением внизу, на голове желтый же шлем в виде протомы какого-то животного; от шлема впереди отходят два кецалевых пера, а сзади пять желтых, три из которых украшены длинными такого же цвета лентами, заканчивающимися трехцвет­ными прямоугольными подвесками. В ушах крупные нефритовые серьги такого же типа, как у других персонажей, на шее ожерелье из белых бусин. Левой рукой он протягивает блюдо с желтыми фрук­тами, правая покоится на коленях. Изо рта выходит знак речи в виде одинарной спирали. У колен жертвователя помещен копало­вый шар, перевязанный белым шнуром, с пером кецаля сверху; другой такой же находится прямо над головой жрицы в белом. Правее, почти перед ее лицом, стоит белый фигурный фимиамферий с зернами благовоний, из которых торчат два кецалевых пера. Заканчивая описание этой сцены, следует указать, что из семи персонажей, участвующих в ней, стоят только трое: две жрицы и мужчина с кецалевыми перьями. С другой стороны к божествам обращаются сидящие (судя по знакам речи).

Выше сцены приношений в пространстве между головами бо­жеств расположены участники совершенно иной по характеру це­ремонии. Местом ее является городская площадь, на что указывает помещенный сверху желтый прямоугольнике вымосткой округлы­ми камнями.²¹ Вся композиция построена очень живо и как бы в противовес застывшей торжественности и симметричности первой сцены. Прежде всего обращает на себя внимание, что она имеет единый центр, стороны которой ( = персонажи) не уравновешивают друг друга, а, наоборот, противопоставляются. Такой эффект до­стигается тем, что с правой стороны помещена лишь одна фигура, с левой же — четыре, причем последние расположены ступенчатым образом, на разных уровнях. Благодаря этому создается представ­ление о движении фигур к центру; они как бы подходят к нему.

Одежда первого персонажа указывает на его местное происхож­дение, она не имеет аналогий. На нем короткие штаны и куртка или кофта с короткими же рукавами, все черного цвета. Шея обмотана длинным белым шарфом, расшитые концы которого развеваются у него за спиной, — примета горного жителя.²² Обуви нет. На голове невысокая черная шапочка с двумя выступами спереди (большим) и сзади; в ушах белые серьги, на шее длинное ожерелье из белых бусин. Фигура его слегка наклонена вперед, рот полуоткрыт, хотя знака речи нет. Левой рукой он придерживает большой овальный предмет темно-песочного цвета; в правой, приподнятой выше пле­ча, на ладони находятся четыре небольших округлых предмета жел­того цвета (то, что мы условно называли плодами в первой сцене). Перед ним на белом покрывале находятся еще шесть таких боль­ших предметов, за спиной — три. Изображены они достаточно схематично, и определить их, к сожалению, невозможно. Судя по позе одетого в черное персонажа, мы, думается, вправе предполо­жить в нем изображение какого-то чужеземного (для Теотиуакана) торговца, восхваляющего или демонстрирующего на рыночной площади свой товар.

Это предположение подтверждается изображением почти обна­женной женщины, сидящей у другого конца покрывала напротив продавца. Она держит в правой руке такой же темно-песочного цвета предмет, а вытянутым указательным пальцем левой указы­вает на пять желтых плодов, положенных ею на край покрывала. По позам этих двух фигур несомненно можно утверждать, что перед нами изображение сцены меновой торговли.

Левее и выше торгующейся женщины помещен третий персо­наж. Он одет в длинную серого цвета юбку с крупными зубцами по нижнему краю (ног не видно, очевидно, поза сидячая), на голове желтый головной убор в виде протомы какого-то животного; от нее сзади отходят семь кецалевых перьев и три желтые ленты с узлами на концах. Под головным убором находится налобник из крупных нефритовых дисков. Серьги и ожерелье, изготовленные из того же минерала, дополняют его пышное убранство. В правой руке этой фигуры зажат веер (вспомним, что одной из обязательных инсигний почтека-торговцев у астеков, как и у майя, был также веер или опахало), левой он протягивает иноземцу плоское блюдо с тремя фруктами. Изо рта выходит знак речи — причудливо изогнутая спираль. С значительной долей вероятия в этом персонаже можно предположить главу торговцев Теотиуакана, приветствующего ино­земного гостя или главного судьи рынка.²³

За этой фигурой на некотором расстоянии расположена еще одна. На ней белая набедренная повязка, белые сандалии, головной убор, близкий к убору „судьи”, но с меньшим (два) числом перьев кецаля, нефритовые серьги и ожерелье. В руках она несет небольшой черный предмет, по всей видимости цилиндрический сосуд. От чет­вертого персонажа, расположенного почти над головой „судьи”, ос­тались только ноги — верхняя часть фрески была полностью разру­шена.

Итак, суммируем вкратце данные, полученные при анализе фрески „Жертвоприношение”. Перед нами —- обобщенная картина храмового праздника в Теотиуакане. Этот город-государство делил­ся на две равноправные половины, почитавшие каждая свое боже­ство. Эти половины в свою очередь делились на четверти. В Теотиуакане существовало семь тлайакатлей, в противоположность пяти астекским в Теночтитлане. Руководители этих тлайакатлей и уча­ствуют в церемонии. В отличие от памятников майя, сапотеков и др. фигуры эти даны в одинаковых размерах, что указывает на отсутствие в теотиуаканском обществе единого царя-властелина, следовательно, общегосударственные дела решались советом из глав тлайакатлей. Судя по знакам-символам на жертвенниках, в этих семи „барриос” состояло 43+n подразделений (вероятно, пер­воначально родов),²⁴ неравноправных по положению, статусу или еще каким-то параметрам (на что указывают их символы). Торгов­ля имела большое хозяйственно-политическое значение и была связана с храмовыми праздниками, что подтверждается и более поздней письменной традицией.

На важность данной фрески в „Храме земледелия” указывает и еще один факт. В сущности те же темы, только зашифрованные более глубоко (где все более или менее реалистические изображения заменены на абсолютизированные символы), мы находим и в другой фреске того же здания.²⁵ Примечательно, что эта фреска переписыва­лась с течением времени еще два раза, но все варианты при разности чисто художественных решений сохраняли одну и ту же фигурно­числовую символику. Во второй и третьей росписях можно распоз­нать некоторые из знаков-символов подразделений: „черепаха”, „раковина” (два вида), „орех” (несколько разновидностей), „то­мат” и др.

Вопрос о значении торговли для Теотиуакана, о представителях этой общественной группы в данном городе-государстве требует, конечно, дополнительных данных и детального исследования. Од­нако уже сейчас представляется возможным высказать несколько предположений по этой проблеме.

Ведущая роль Теотиуакана как крупнейшего торгового и по­среднического центра между различными городами-государства­ми классического периода в настоящее время общепризнана. До­статочно указать, что в течение почти двух столетий (435—-635) Теотиуакан доминировал на центральноамериканской сцене. Око­ло 500 г. он устанавливает гигантскую торговую сеть, связываю­щую его с отдаленнейшими центрами Месоамерики. Эта торговля сочеталась, конечно, и с определенной идеологической экспансией. В раннеклассический период он, по всей видимости, контролиро­вал сложную систему торговли обсидианом из мощных месторож­дений в Отумбе, Пачуке и Эль Чайале (последнее на территории Гватемалы)26 почти на всей территории Месоамерики. В числе других товаров, которыми оперировал Теотиуакан, можно назвать хлопок, какао, нефрит, шкуры ягуаров, кошениль, каучук, амбру, соль, перья кецаля и других тропических птиц, полихромную кера­мику, изделия из текали, змеевика, нефрита и других полудраго­ценных камней, раковины с Тихоокеанского побережья, морскую соль и др. Такие обширные торговые связи, несомненно, требовали и соответствующей мощной организации, а следовательно, и зна­чительной политической роли, которую должны были играть в обществе ее представители. В стадиально параллельном шумер­ском обществе протописьменного периода такую важную роль по­мимо жреца-прорицателя, главного судьи и старшей жрицы, т. е. главных должностных лиц общины, играл и старшина торговых агентов.2 Вероятно, не меньшее значение имели подобные лица и в теотиуаканском обществе.

Здесь будет уместно рассмотреть один памятник монументаль­ной пластики из Теотиуакана. Выше уже упоминалось, что стел в данном городище не обнаружено. Единственным исключением, да и то скорее из-за неправильного употребления термина, является так называемая стела (потому что она в действительности никак не соответствует этому названию), раскопанная в начале 60-х гг. в Да Венгилье (Теотиуакан). Как известно, стелой именуется плоская, обычно четырехгранная плита с рельефом на одной или всех четы­рех сторонах. Здесь же перед нами монументальная скульптура совершенно иного рода. Основу ее составляет круглый в сечении столб из вулканического камня, увенчанный конусовидной шапкой с шаром наверху. Эти три отдельные части соединены между собой шипами, входящими в соответствующие выемки. На шаре или набалдашнике укреплен плоский прорезной диск с изображением в центре знака „оллин” и обрамлением из стилизованных перьев по периметру. Три остальные части имеют на поверхности рельеф­ный узор из так называемого „тахинского” орнамента. В древности вся эта композиция была покрыта толстым слоем штука с красной окраской.²⁸ Современная высота ее 2.13 м.

Мексиканские исследователи называют этот памятник стелой и считают, что она использовалась как отметчик при культовой игре в мяч. Относительно функций стел уже говорилось выше, гипотеза же об отметчике страдает излишней категоричностью. Единственным доказательством в пользу ее служит изображение похожих памятников на фреске из Тепантитлы. Там они вмурова­ны в небольшой пьедестал с наклонными сторонами. Рядом изо­бражена игра в мяч. Но этот факт говорит лишь о том, что подобные скульптуры помещались рядом со стадионами. По практике игры известно, что настоящие отметчики прочно крепились в верти­кальных стенах и представляли собой массивные каменные плиты.

Поэтому трудно представить, что такое хрупкое, хорошо центриро­ванное сооружение как „стела” из Вентильи могло служить целью для ударов мячом и благополучно их выдерживать — мячи были из литого каучука и, следовательно, тяжелые. Известны случаи, когда мяч, падая с высоты, убивал участника игры. Исходя из этого, назначение „стелы” из Вентильи, думается, было иным.

По виду данный памятник скорее напоминает массивную ка­менную копию церемониального жезла или посоха. Следует по­смотреть в более поздних материалах по доколумбовым культурам возможные аналогии или параллели этому уникальному (пока) произведению теотиуаканской монументальной пластики.

Отличительной принадлежностью месоамериканского торгов­ца кроме веера был его дорожный посох, украшенный связками перьев дрозда. Сверху он имел круглый набалдашник. Б. Саагун ²⁹ сообщает, что астекские почтека воздавали своим посохом боже­ские почести, укутывали их в окропленную жидким каучуком жер­твенную бумагу; ложась спать, всякий раз они втыкали его в землю, совершали покаяние, приношение своей кровлю, окуривали копа­ловым дымом. Изображение бога торговцев Йакатекутли имело в левой руке длинный каменный посох. Торкемада³⁰ сообщает о культе торгового посоха у астеков дальнейшие подробности: их после путешествия собирали вместе, связывали лентой и почитали как божество.

В свете этих данных форма „стелы” из Вентильи становится более понятной. Действительно, все элементы дорожного посоха — ствол, набалдашник, пучки перьев, данные в виде стилизованного диска, присутствуют в ней. Нижняя часть навершия „стелы”, напо­минающая шапку гриба, создана скульптором, очевидно, также не случайно, а соответствует определенному замыслу. Саагун сообща­ет, что на своих празднествах почтека вкушали настой грибов-гал­люциногенов.31 Понятную смысловую нагрузку несет в скульптуре и изображенный в прорези диска знак „оллин”. Таким образом, вполне возможно предположить, что рассматриваемый памятник монументальной пластики являлся и по функции вовсе не стелой, отражающей царский культ, а каменным „посохом” теотиуаканских торговцев, символом их социальной значимости в тогдашнем обществе. В этом контексте становится понятным и изображение сетей, опутывающих ягуаров на росписях Тепантитлы. Помимо мифологической символики, рассмотренной X. фон Виннингом (см. примеч. 14), следует вспомнить, что сеть (мешок для грузов) являлась в Теотиуакане (да и в более поздние времена) обязатель­ным атрибутом торговцев-почтека (ср. изображения в кодексах).

Астекские почтека занимали в Теночтитлане и его близнеце Тлальтелолько совершенно особое положение. Об этом свидетель­ствует, между прочим, и тот факт, что Саагун в своем огромном труде по астекской культуре посвятил их деятельности в доколумбовое время целую книгу. Излагаемые ниже факты в основном за­имствованы именно оттуда, хотя, конечно, не обходили вниманием почтека и другие источники по истории и культуре астеков.

Термином „почтека” обозначались члены мощного професси­онального объединения, державшего в своих руках внешнюю тор­говлю. Они собирали и вели караваны носильщиков из долины Мехико в районы побережий Тихого океана и Мексиканского зали­ва. Туда почтека доставляли изделия ремесленников Центрального плоскогорья: ткани, покрывала из кроличьего пуха, вышивки, зо­лотые украшения, обсидиановые серьги, краску из кошенили, об­сидиановые лезвия, травы, использовавшиеся при лечении и в пар­фюмерии; оттуда — нефрит, жадеит и изумруды, морские ракови­ны, черепаховые панцири, из которых делали палетки для приго­товления какао, шкуры ягуаров и пум, амбру, перья кецаля, попу­гаев и голубой котинги и др. Интересно наблюдение Ж. Сустеля:³² почтека экспортировали золотые украшения и хлопковые ткани, но не импортировали золота и хлопка. И то и другое поступало в Теночтитлан в качестве дани.

Объединения почтека существовали (или по крайней мере за­свидетельствованы по письменным источникам) в десяти городах: Тескоко, Аскапоцалько, Уицилопочко, Уэшотле, Куаутитлане, Коатлинчане, Чалько, Отумбе и, конечно, в Тлальтелолько и Теночтитлане.³³ Обращает на себя внимание, что все эти города-государ­ства в свое время входили в ядро теотиуаканского домена. Тради­ционные даты, сообщаемые Чимальпаином и Саагуном для осно­вания торговых объединений (Теночтитлан — 1504 г., Тлальте­лолько — при правителе Тлакатеотле — 1407—1428 гг.), вряд ли соответствуют действительности, конечно, они существовали зна­чительно ранее. Вероятнее всего, речь идет о каком-то официаль­ном акте признания почтека со стороны этих правителей.

Тлальтелолько, крупнейший торговый центр в астекское время, имел отделения почтека в каждом из семи своих кварталов; от одного из них Почтлана якобы и произошло их название. Каждое из этих подразделений имело свой особый суд или торговый три­бунал.

Общественное положение почтека в астекское время было двойственным. С одной стороны, они пользовались признанием правителей Теночтитлана и могли (по сообщению Дурана—II, 125) стать „великими в государстве” (при определенных условиях — пре­доставление рабов в жертву, очевидно, своеобразный религиозно­политический акт). С другой стороны, они были обязаны кроме своих товаров торговать и товарами правителя, платить очень высокие налоги и сверх того дарить владыке Теночтитлана богатые подно­шения. Роль их как военных разведчиков при военной экспансии Теночтитлана широко известна. По возвращении из торговых экс­педиций почтека устраивали пышные празднества, на которые приглашали представителей астекской знати и щедро одаривали их (на манер потлача). Но они были обязаны ходить в бедной одежде, ограничивались в украшениях. Астекский правитель мог предать их смерти не только за доказанную вину или оплошность, но просто „из-за немилости, зависти”. Об особых культовых церемониях поч­тека говорилось выше.

Большинство исследователей (Шульце-Йена, Сустель) видит в этих своеобразных отношениях почтека и военной знати попытку последней как-то удержать в своих руках рвущийся к власти моло­дой торговый класс. Особняком находится предположение Акосты,³⁴ что почтека являются выходцами с побережья Мексиканско­го залива. Он обосновывает это сравнением некоторых культовых деталей у тех и других групп. Нам такое положение представляется не вполне правильным. В этом отношении характерны сообщения Дурана и Тесосомока. Данные хронисты утверждают, что почтека Теночтитлана всегда отправлялись в торговые экспедиции не одни, а с торговцами других городов. Названия их несколько рознятся в источниках, но три постоянны: Кулуакан, Аскопоцалько и Тескоко. Последний понятен, так как это был самый крупный политический центр в долине Мехико кроме Теночтитлана. Примечательны два других: в них, по преданию, селились уцелевшие жители Теотиуа­кана после его гибели.

Итак, думается, в результате исследования приведенных мате­риалов можно выдвинуть в порядке постановки вопроса следующие гипотезы.

 Политический строй Теотиуакана отличался определенным своеобразием, он был отличен от других городов-государств клас­сического периода; здесь не наблюдается царского культа, возмож­но, существовало коллегиальное управление.

 В социальной организации Теотиуакана наблюдается четкая дуальность, имелись более мелкие деления, возможно, равные по функциям астекским кальпулли.

 В Теотиуакане большую роль, чем в других городах-государ­ствах Месоамерики, играли торговцы, обладавшие в числе прочих привилегий и своими специальными культами. Можно предпола­гать, что в таком могущественном торговом центре, как Теотиуакан, существовали и объединения постоянно живших там инозем­ных торговцев, обладавших определенными экономическими и политическими правами. Аналогичные институты имелись и в Старом Свете, как например „карум” в городе Канише хеттского времени.³⁵

 Астекские почтеки представляли собой не новую, нарождаю­щуюся группу (или новый класс, как считал Сустель), а остаток-ос­колок прежней политической системы, некогда господствовавшей в Теотиуакане. В Теночтитланс же с его жесткими военными тен­денциями эта реликтовая группа, ведущая свое происхождение от теотиуаканских торговцев, 6 была вынуждена приспособиться к милитаристскому настрою астекского общества и помимо чисто торговых задач брать на себя и военные, разведывательные функ­ции. Новая военно-аристократическая группировка, стоявшая во главе Теночтитлана, пользовалась почтека, но стремилась прини­зить их роль в общественной жизни и не дать захватить им руково­дящие позиции. Однозначно ответить, как развивались бы отноше­ния между почтека и военной верхушкой Теночтитлана, не появись в стране испанские конкистадоры, невозможно. Очень жаль, что в сущности мы не имеем сведений, как функционировали предста­вители этой общественной группы в Тескоко, Чолуле, Тлашкале и др. Это позволило бы дать сравнительную характеристику положе­ния почтека в других городах-государствах Мексиканского нагорья и четче анализировать эту интересную проблему.

---

1  Bernal I. Teotihuacan. Capital de imperio? // Rev. mexicana de estudios antropológicos. 1966. Vol. 20; Kubler G. The iconography of the art of Teotihuacan. Washington, 1967. (SPAA: N 4); Parsons F.R. Teotihuacan, Mexico and its impact on regional demography // Science. 1968. Vol. 162. P. 872—877; Teotihuacan: XI Mesa redonda. Mexico, 1972. Vol. 1—2; Miller A.G. The mural painting of Teotihuacan. Washington, 1973; Millón С. Painting, writing and polity at Teotihuacan, Mexico//A An. 1973. Vol. 38. P. 294—314; Millón R.: 1) Teotihuacan//Sci. Amer. 1967. Vol. 216; 2) Teotihuacan : city, state and civilization//HMAI. Austin. 1981. Suppl. Vol. 1. P. 188—243; Teotihuacan: completion of map of giant ancient city in the valley of Mexico//Science. 1970. Vol. 170; Millón R., Drewitt B., Cowgill G. The Teotihuacan map. Austin, 1973. Vol. 1. Pt 1, 2.

2  См., например: Peterson FA. Ancient Mexico. New York; London, 1959. P. 60—62; Adams R.E.W. Prehistoric Mesoamerica. Boston; Toronto, 1977. P. 191—205; Millón R. Social relations in ancient Teotihuacan//The valley of Mexico : Studies in Pre-hispanic ecology and society/Ed. by E.R. Wolf. Albuquerque, 1976. P. 205—248; Sanders W.T. Settlement patterns in Central Mexico//НМА1. Austin, 1971. Vol. 10. P. 3—44; Weaver P.M. The Aztecs, Maya and their predecessors. New York; London, 1981. P. 185—225.

3  Кнорозов Ю.В. Письменность индейцев майя. М.; Л., 1963. С. 13—14; Кинжа­лов Р.В. Искусство древней Америки. М., 1962. С. 34—39; Гуляев В.И. Древнейшие цивилизации Мезоамерики. М., 1972. С. 107—147.

4  Гипотеза о специфике политического строя Теотиуакана была впервые вы­сказана автором в статье „Пять лет археологии майя” (в кн.: Стингл М. Тайны индейских пирамид. М., 1978. С. 270).

5  Кнорозов Ю.В. Письменность индейцев майя; Кинжалов Р.В. Искусство майя классического периода. (Ill—IX вв. н.э.)//Культура индейцев. М., 1963.

6  Proskouriakoff Т. : 1) Historical implications of a pattern of dates at Piedras Negras, Guetemala//A An. 1960. Vol. 25. P. 454—475; 2) Portraits of women in Maya art//Essays in Pre-columbian art and archaeology by S.K. Lothrop and others. Cambridge (Mass.), 1961. P. 81—99; 3) Historical data in the inscriptions of Yaxchilan, Pt 1//ECM. 1963. Vol. 3. P. 159—167; 4) Historical data in the insctiptions of Yaxchilan, Pt II: The reigns of Bird- Jaguar and his successors//ECM. 1964. Vol. 4. P. 177—201; Kubler G. Studies in Classic Maya iconography. New Haven, 1969; Kelley D.H. Desiphering the Maya script. Austin; London, 1976; Marcus J. Emblem and state in the classic maya lowlands. Washington, 1976; Palenque round table series/Ed. by M.G. Robertson. Pebble Beach, 1974—197S. Vol. 1—5.

7  Гуляев В.И.: 1) Древнейшие цивилизации... С. 108 и др.; 2) Атрибуты царской власти у древних майя / / Становление классов и государств. М., 1976; 3) Города-государства майя (структура и функции города в раннеклассовом обществе). М., 1979, и др.

8  Кроме литературы, указанной в примеч. 6, следует назвать еще работы: Kelley D.H. Glyphic evidence for a dynastic sequence at Quirigua, Guatemala//A An. 1962. Vol. 27. P. 323—335; Jones C. Inauguration dates of three late classic rulers ofTikal, Guatemala // A An. 1977. Vol. 42. P. 28—60; Haviland W.A. Dynastic genealogies from Tikal, Guatemala : Implications for descent and political organization//Ibid. P. 61—67; Ruz LhuillierA.: 1) Mas datos historíeos en las inscripciones de Palenque//ECM. 1973. Vol. 9. P. 93—117; 2) Gerontocracy at Palenque? // Social process in Maya prehistory: Studies in honour of Sir Eric Thompson/Ed. by N. Hammond. London, 1977. P. 287-295.

9  Кинжалов Р.В. Представления о космогонических эрах на стелах Шочикаль- ко//Краткое содержание докладов сессии ИЭ АН СССР, посвященной 100-летию создания первого академического этнографо-антропологиче- ского центра. JI., 1980. С. 81—83.

10 Parsons L.A. Bilbao, Guatemala. Milwaukee, 1969. Vol. 1—2.

11  Norman KG. Izapa Sculpture. Pt 1-2//PNWAF. 1976. N30.

12  Кинжалов P.В. Искусство древней Америки. С. 9S—102.

13  Kubler G. The iconography... 1967. P. 5. Я оставляю в стороне работы JI. Сежурн (Sejourne L: 1) Burning water : Thought and religion in ancient Mexico. New York, 1956; 2) El universo del Quetzalcoatl. Mexico, 1962; 3) El lenguaje de las formas en Teotihuacan. Mexico, 1966; 4) Arquitectura y pintura en Teotihuacan, Mexico. Mexico, 1966), которые, несмотря на вводимые ею новые материалы, представляют интерес только для анализа современ­ного мистицизма, насильственно втискиваемого в идеологию древнего общества. См., например, ее высказывание-кредо о Теотиуакане: „Этот Город богов представляет собой гимн в честь пришествия Человека, созда­ния, способного отрицать границы природы благодаря превращению се­бя в светящуюся энергию” (Sejourne L. Quetzalcoatl en Teotihuacan//Cuadernos Americanos. 1965. Año 24, N 1. P. 156).

14  Kubler G. The iconography... 1967. Fig. 9—10; см. также: Winning Н. von. Der Netzjaguar in Teotihuacan, Mexico : Eine ikonographische Untersuchung // Baessler-Archiv. 1968. Bd 16. S. 31—46.

15  Gamio Af. La Población del valle de Teotihuacan. Mexico, 1922. Vol. 1. P. 286. Lam. 27.

16  Слова „шар” и „камень” применены здесь условно для обозначения непонят­ных предметов округлой, овальной или шарообразной формы по аналогии с изображениями камней в реке, находящимися на переднем плане. Водное пространство в мифологических представлениях, как известно, часто ос­мысляется как граница, предел между тем и иным миром, частями Вселен­ной и т.п. Поэтому логично предположить, что и в данной фреске река является не частью реального пейзажа, а границей какого-то иного мира (социума?). Тогда „камни”, лежащие в ней, могут обозначать единицы этого мира ( = предки общин? чужеземные племена? и пр.).

17  В этом смысле интересна гипотеза Э. Паштори о наличии в Теотиуакане мирного бога дождя — Тлалока А и воинственного — Тлалока Б (Pasztory Е. The iconography of the Teotihuacan Tlaloc//SPAA. Washington, 1974. N 15).

18  Рисунок пламени на жертвеннике напоминает половину какого-то членисто­ногого. Э. Зелер считал даже возможным, что на алтаре находится изобра­жение муравья. Учитывая символический характер росписей, представля­ется допустимым выдвинуть гипотезу, что пламя оформлено в виде насе­комого не случайно и действительно передает какой-то мифологический образ. В этой связи интересно отметить, что город, основанный уцелевши­ми теотиуаканцами около современного Мехико, носил название Аскапо- цалько — „ Холм муравьев”. Не было ли таковым же и древнее название Теотиуакана?

19  В династийных списках правителей тольтеков неоднократно упоминаются правящие царицы, то же самое обнаруживается теперь и при исследовании династий в городах-государствах майя.

20  Уместно напомнить, что в росписях Бонампака такую жертву приносит правитель, а на стеле в память основания храма Теночтитлана — Тисок и Ауисотль.

21  Попытка привязать изображенное место к какой-либо определенной терри­ториальной части Теотиуакана пока не представляется возможной.

22  Kubler G. Climate and iconography in Palenque sculpture//Art and environment in native America/Spec. Publ. The Museum, TexasTech. Univ. Lubbock, 1975. N7. P. 103-113.

23  О таких судьях на рынке в Тлателолько имеются упоминания у Берналя Диаса, Кортеса и Анонимного Завоевателя. В своей фреске „Рынок в Тла- телоЛько” Диэго Ривера изобразил их.

24  Число п добавлено из-за того, что в Л-2 имеется лакуна, в которой мог по крайней мере поместиться хотя бы еще один знак. Если JI-2 приравнивать к П-1, то п = 3, т. е. всего имелось 46 подразделений.

25  Gamio М. La Población... Vol. 1. Lam. 27.

26  Sander's W.T. The cultural ecology of the Lowland Maya : A reevaluation / / The Classic Maya collapse / Ed. by T.P. Culbert. Albuquerque, 1973. P. 325—365; Zeitlin R.N. Toward a more comprehensive model of Interregional commodity distribution : Political variables and prehistoric obsidian procurement in Mesoameria //A An. 1982. Vol. 47. P. 269.

27  Дьяконов ИМ. Города-государства Шумера // История древнего мира / Под ред. И.М. Дьяконова, ВД. Нероновой, И.С. Свеницкой. М., 1982. Т. 1. С. 55. Aveleyra Arroyo de Anda L.: 1) La estela teotihuacana de la Ventilla / / Cuadernos del Museo Nacional de antropología e historia. Mexico, 1963. N 1; 2) Obras selectas del Arte prehispanico. Mexico, 1964. Lam. 25.

28  Sahagun В. de. Florentine codex:   General history of the things of New

29  Spain/Ed. by A.J.G. Anderson and Ch. E. Dibble. Santa Fe, 1970. Bk. 1. P. 41; 1959. Bk. 9. P. 9, 10,22.

30  Torquemada F. de. Segunda parte de los veinte i un libros rituales i monarchia indiana. Madrid, 1723. P. 57—58.

31  Sahagun B. de. Florentine codex, Bk. 9. P. 38—39.

32  Soustelle J. La vie quotidienne des azteques a la veille dé la conquete espagnole. Paris, 1955. P. 59.

33  Подробнее о почтека см.: Acosta S.M. Los Pochteca. Mexico, 1945; Katz Fr. Die socialóconomischen Verháltnisse bei den Azteken im 15. und 16. Jahrhundert//Ethnographisch-archaologische Forshungen. Berlin, 1956. S. 57-81.

34  А Acosta S.M. Los Pochteca. P. 48.

35  История древнего мира. М., 1982. Т. 1. С. 200.

36  Это предположение подтверждается, между прочим, и тем фактом, что поч­тека были эндогамной группой.