Карранса против Вильи

После бегства Уэрты обе группы конституционалистов остались друг против друга. Вилья клялся отомстить за приостановку подвоза угля, а офицеры Каррансы пред­усмотрительно начали арестовывать людей, подозреваемых в том, что они «вильисты».

Посредником служил Обрегон. Позаботившись, чтобы Карранса благополучно въехал в Национальный дворец, он поспешил на север для переговоров с Вильей. На этот раз Вилья готов был проявить благоразумие, и оба лидера договорились, что Карранса не будет выдвинут в качестве кандидата в президенты, но будет править до выборов. Затем Обрегон поехал в Сонору, где назревала граждан­ская война. Майторена, вернувшийся из изгнания летом 1913 г., обнаружил, что штатом правят ставленники Кар­рансы, никому не желающие уступать свою власть. После отъезда Каррансы он набрал армию и вновь взял власть в свои руки; но его права оспаривал Кальес, конститу­ционалистский генерал Соноры, выступивший против Майторены, как против друга Уэрты и федералов. Обрегон высказался за компромисс, предложив, чтобы и Майторена и Кальес отказались от командования. Затем он вернулся в столицу и сообщил Каррансе, что ему не суждено сде­латься законным президентом. Перед угрозой соединения двух ведущих генералов революции Карранса постарался выиграть время и предложил созвать учредительное соб­рание в Мехико, где он надеялся забрать его в свои руки.

Однако положение в Соноре уже не допускало ком­промисса. Приверженцы Майторены не соглашались на устранение своего руководителя, и начались бои. Вилья и Анхелес согласились поддержать Майторену. Обрегон не­медленно вернулся в Чигуагуа, чтобы возобновить пере­говоры с Вильей, но Вилья арестовал его и объявил, что намерен его расстрелять. Однако впоследствии он изменил это решение и освободил Обрегона. Между ними было достигнуто соглашение, что учредительное собрание будет созвано не в Мексике, а на нейтральной территории, в Агуаскалиентес. Затем Обрегон уехал на юг.

Учредительное собрание в Агуаскалиентес собралось в октябре под председательством Антонио Вильяреаля. Не­сколько недель военные главари, составлявшие большую часть депутатов, сидели и слушали, а интеллигенты произ­носили речи. Но перед руководителями собрания встала неразрешимая задача. Они хотели предотвратить граждан­скую войну, устранив как Вилью, так и Каррансу; однако в их распоряжении не было вооруженных сил, и ни один генерал не хотел взять на себя инициативу неподчинения власти. Карранса, оставшийся в Мехико, предпочел про­возгласить собрание «сборищем вильистов» и объявил, что не будет обращать на него внимания. Тем временем Пабло Гонсалес замышлял убить Вилью. Съезд в конце концов переложил свои затруднения на плечи генерала из Сан-Луис-Потоси, Эулалио Гутьерреса, назначенного вре­менным президентом. Гутьеррес был способным и честным человеком, но, к сожалению, этого было недостаточно. Нужно было иметь армию. Гутьеррес надеялся на под­держку Обрегона, но Обрегон быстро решил, что войну предотвратить невозможно, а из соперничавших между со­бой кандидатов он предпочитал Каррансу, заявив, что этот последний сильнее, а поэтому он, Обрегон, будет поддер­живать его.

Гутьеррес мог полагаться только на ту маленькую группку интеллигентов, вдохновляемых Мадеро, которая хотела прекращения власти военных и свободного и демо­кратического правительства. Эти люди были трагически слепы к реальностям мексиканской политики; большинство их окончило жизнь в уединении или в изгнании, отрицая все достижения революции.

Покинутый Обрегоном, Гутьеррес принял неизбежное и назначил Вилью своим генералом. Армия Севера сделалась армией учредительного собрания. Затем члены нового пра­вительства и вильистские генералы стали готовиться к за­хвату Национального дворца и длинной цепью воинских поездов двинулись на столицу. Карранса, снова почувст­вовав себя вторым Хуаресом, устроил свою штаб-кварти­ру в Вера Крус, за неделю до того оставленном американ­цами, а город Мехико с трепетом ждал прихода новых хозяев. Первыми городом овладели сапатисты, но к удивле­нию мехиканцев, считавших их жестокими банди­тами, они оказались самой дисциплинированной из всех революционных армий. В то время как наглые генералы из Соноры и Коагуилы разместились в самых красивых до­мах и обращались со столицей, как с военным трофеем, сапатистские крестьяне с любопытством бродили по городу и просили только чего-нибудь поесть. Вильисты прибыли в декабре. Вилья сначала отправился в Хочимилько, где договорился с Сапатой, а оба вождя — Вилья в форме цве­та хаки и техасской шляпе, а Сапата в штанах с сереб­ряными пуговицами и широком сомбреро южных «чарро» ^[1] рядом въехали в столицу.

Гутьеррес назначил кабинет и взял в свои руки пра­вительственный аппарат, но вскоре обнаружил, что является пленником Вильи. Вилья был сдержаннее большинства своих товарищей. Его личные привычки во всех отношени­ях заслужили бы ему одобрение Ассоциации христианской молодежи. Когда в Пуэбле и Оахаке начались бои, прави­тельство, созданное учредительным собранием, вступило в тайные переговоры с Обрегоном, командовавшим армиями Каррансы, и старалось обеспечить поражение вильистских и сапатистских войск, состоявших номинально под началом этого правительства. В январе Гутьеррес решил бежать из столицы в свои края, на северо-восток. Маленькой группе его сторонников удалось ускользнуть. Она пробиралась на север через горы Идальго и Сан-Луис-Потоси. Надежда се на создание независимого правительства вскоре угасла, и в то время как одни, подобно самому Гутьерресу, в конце концов сдались Каррансе, другие, более непримиримые, либо были расстреляны, либо, подобно Хосе Васконселосу, покинули Мексику и бежали в Соединенные Штаты.

Обнаружив, что eго президент исчез, Вилья назначил на смену ему марионетку — Роке Гонсалеса Гарсу. В насту­пившем кризисе Карранса попытался заручиться поддерж­кой народа. Эта попытка оказалась решающей как для его конфликта с Вильей, так и для конечных результатов мек­сиканской революции. Сам Карранса, как показали собы­тия, остался помещиком и диасовским диктатором, но рядом с ним были Обрегон и Луис Кабрера — люди, способные к государственному руководству. Побуждаемый Кабрерой, Карранса провозгласил радикальную программу социаль­ных преобразований. В декабре он выпустил прокламацию с перечислением реформ, a в первые месяцы 1915 г. опуб­ликовал несколько законов, наиболее важным из которых был закон об аграрной реформе от 6 января. Земли, неза­конно отобранные у индейских деревень, возвращались им, а если этого было для их нужд недостаточно, им разреша­лось дополнительно экспроприировать земли асиенд. Про­водить закон в жизнь должны были губернаторы штатов и местные военные власти, а их решения подлежали контро­лю Национальной аграрной комиссии. Таким образом, впервые признание требований крестьян вылилось в кон­кретную форму. В то же время Обрегон искал помощи у рабочих. Он вступил в переговоры с руководителями «Ка­са дель обреро мундиаль», главным из которых был рабочий-электрик Федерального округа Луис Моронес. Для «Касы» был предназначен в Мехико большой дом коло­ниального периода, так называемый «Черепичный дом», и правительство Каррансы обещало ей помощь в образова­нии профсоюзов и посредничество в конфликтах между рабочими и предпринимателями. На территориях, находив­шихся под властью Каррансы, были созданы отделения «Касы», а армия Каррансы была пополнена шестью «крас­ными» рабочими батальонами.

После поворота помещика Каррансы влево реакцион­ные элементы стали сплачиваться вокруг бывшего пеона Вильи. Американские капиталисты пришли к выводу, что Вильей будет легко управлять, и некоторые из них, свя­занные с Генри Лейном Уилсоном, стали устраиваться при штаб-квартире Вильи. Вилья был искренен в своих рево­люционных намерениях, но его туманные стремления не были оформлены в настоящую программу. Он сражался за выполнение выдвинутого Мадеро плана Сан-Луис—Потоси.

К концу января, разбив вильистов у Пуэблы, Обрегон приехал в столицу. Вилья возвратился в Агуаскалиентес, а Сапата — в свои горы. Сапатистская конница патрули­ровала дороги, ведущие к столице, и лишила ее поставок продовольствия. Чтобы облегчить положение в городе, Обрегон ввел принудительные займы у духовенства и ку­печества. Священники отказались платить, и 180 из них были приговорены к службе в армии. Затем Обрегон на­правился на север, навстречу Вилье, и решил ждать его у Селайи. Он приказал выкопать траншеи, окружить их загра­ждениями из колючей проволоки и установить пулеметы.

Вилья поспешно съездил в Сиудад-Хуарес к своему брату Иполито, которому было поручено ввозить оружие из Соединенных Штатов. Иполито был занят главным об­разом игорными домами, а на железных дорогах царил беспорядок. Ликвидировав пробку в Сиудад-Хуарес, Вилья снова занялся военными операциями и в апреле, не дожи­даясь Анхелеса, спешившего к нему с советами и подкре­плениями, напал на Обрегона. Три раза Вилья бросал конницу на проволочные заграждения Обрегона и видел, как обрегоновские пулеметы расстреливали ее. В конце концов, после ряда самых крупных сражений, какие только разыгрывались на мексиканской территории, Вилья отсту­пил на север, и господство Каррансы над Мексикой было обеспечено.

Летом и осенью 1915 г. Вилью неуклонно гнали обрат­но к американской границе. Он дал сражения у Тринидада, Агуаскалиентес и Торреона, но хладнокровное мастер­ство Обрегона брало верх над его бурными атаками. А по мере того как Вилья терпел одно поражение за другим, войска его таяли. Томас Урбина, старый друг Вильи, бе­жал, захватив армейскую казну. Зимой, когда Анхелес отправился искать помощи в Нью-Йорке, Вилья повел остатки армии через горы на соединение с Майтореной, который держался против Кальеса в Соноре. Этот поход через занесенные снегом перевалы оказался губительным. Но Кальес уже получил подкрепление от Обрегона, и Вилья опять был дважды разбит — перед Агуа Приета и у Эрмосильо. В конце концов Майторена покинул Мекси­ку и отправился в Лос Анжелос, а Вилья вернулся в Чигуагуа. В родном краю, среди своих, он все еще был не­победим. Его охраняли крестьяне Чигуагуа, он знал каж­дую тропинку, и поймать его было невозможно.

В то время как Вилья терпел поражения от Обрегона, Пабло Гонсалес командовал войсками, действовавшими против сапатистов. Теперь обе стороны заявляли, что борются за аграрную реформу; но Карранса настаивал, что она должна быть осуществлена под его личным руко­водством, а Сапата советовал крестьянам не верить ниче­му, кроме своих ружей. Весной 1915 г. столица неодно­кратно переходила из рук в руки, но в августе Гонсалес получил подкрепления от Обрегона, смог вытеснить сапа­тистов из долины и через горы дойти до Морелоса. Гон­салес оправдал репутацию генерала, не выигравшего ни одной битвы, но недостаток военного мастерства он воз­мещал страстью к грабежу и разрушению. Он заявил, что Сапату нужно взять измором, и его армия, которая больше чем армия Сапаты заслуживала название бандитского ройска, довершила опустошение Морелоса. Ее солдаты со­жгли асиенды, пощаженные сапатистами, разорили сахар­ные плантации и присваивали всю ценную движимость. Но среди родных холмов Сапата, подобно Вилье, был непо­бедим, а его люди, которых мучили и убивали служившие Каррансе солдаты, были одушевлены надеждами, от кото­рых они еще не отказались. В течение трех лет все усилия поймать Сапату оказывались тщетными, и если Гонсалес в конце концов и восторжествовал, то лишь при помощи единственных доступных ему способов — предательства и убийства.

Тем временем Карранса начал препираться с правитель­ством Соединенных Штатов. Затяжка гражданской войны в Мексике причинила Вудро Вильсону большие неприят­ности. Американские дельцы все более настоятельно тре­бовали интервенции, порицали помощь, оказанную Виль­соном конституционалистам, и приветствовали любое собы­тие, которое могло принудить его к действию. Амери­канцы, жившие в Мехико, ликовали при известии об убийстве одного американского гражданина. Более того, к интервенционистам присоединилась католическая церковь и ее руководитель в Соединенных Штатах кардинал Гиб­бонс. Поддержка, оказанная Уэрте многими мексикански­ми священниками, вызвала некоторых конституционали­стов на месть. Священников расстреливали, а церкви оскверняли. Верхушка мексиканского духовенства, которая, как нередко бывало раньше, больше интересовалась собст­венными привилегиями, чем независимостью родной стра­ны, распространяла вымышленные россказни о нападениях на монахинь. Тревога Вильсона нашла выражение в ряде пересыпанных угрозами нравственных проповедей на тему о преимуществах мира и конституционализма и о правах иностранцев в Мексике на защиту. Мексиканцы находили их почти такими же невыносимыми, как откровенная агрес­сия «дипломатии доллара». Карранса ответил на эти про­поведи упорным отказом итти на какие бы то ни было уступки, заявив, что Соединенные Штаты не имеют права вмешиваться в мексиканские дела и что с иностранцами в Мексике будут обращаться так же, как с мексиканцами.

Однако Вильсон продолжал относиться к Каррансе тер­пимо, а в октябре признал его правительство и наложил эмбарго на отправку оружия Вилье. Вилья обратил свою ярость против Соединенных Штатов. В январе 1916 г. в Санта Исабель (Чигуагуа) вильисты остановили поезд и расстреляли шестнадцать американских инженеров. Через два месяца Вилья руководил набегом на город Коламбус в Нью-Мексико и убил нескольких американцев на их территории. Тем временем мексиканцы-бандиты, нисколь­ко не интересовавшиеся политикой, нападали на по­граничные американские деревни. В отместку амери­канская полиция расстреливала почти всех попадав­ших в ее руки мексиканцев. На границе фактически ве­лась война. Ввиду приближения срока президентских вы­боров Вильсон был вынужден принять меры. После набега на Коламбус он приказал Першингу схватить Вилью жи­вым или мертвым. Першинг повел американские войска по пустыням Чигуагуа, вызвав протесты Каррансы. Отряд экспедиции Першинга подвергся нападению со стороны мексиканских правительственных войск, а мексиканский министр иностранных дел Кандидо Агиляр грозил Соеди­ненным Штатам войной. Но Вильсон узнал из частных источников, что эта угроза предназначается только для внутреннего потребления и не имеет серьезного значения. Поэтому он согласился отозвать Першинга. Было объяв­лено, что Вилья теперь безвреден, хотя постоянные набеги на асиенды Чигуагуа доказывали, что в действительности он еще опасен. Першинг вернулся на родину в феврале 1917 г., готовый к участию в авантюре большего масштаба, а через два месяца растущая агрессивность американцев была направлена в безвредное для Мексики русло. Когда в 1920 г. Соединенные Штаты снова получили возмож­ность заняться своей южной соседкой, в Мексике было оравительство, которое с большей готовностью, чем прави­тельство Каррансы, признавало права иностранцев.