Города или «ритуальные центры»?

ГЛАВА 2

8 ноября 1519 г. испанский авантюрист Эрнандо Кортес во главе отряда из нескольких сотен пехотинцев и всадников беспрепятственно вошел в Теночтитлан — столицу могущественного госу­дарства ацтеков. Гигантский город был надежно укреплен самой природой. Он располагался на двух островах посреди обширного озера Тескоко и был связан с материком только несколькими уз­кими каменными дамбами. Но случилось непредвиденное. Ацтеки добровольно впустили врага в свою неприступную крепость, а их правитель Монтесума II окружил чужеземцев вниманием и забо­той. Разместив конкистадоров в пустующем царском дворце, он пригласил Кортеса и его офицеров осмотреть Теночтитлан. С вер­шины самой высокой пирамиды испанцам открылась изумитель­ная панорама великого города. Впрочем, предоставим слово Берналю Диасу дель Кастильо — непосредственному участнику и оче­видцу всех событий, связанных с завоеванием Мексики: «И мы увидели бесчисленные храмы и святилища, построенные наподо­бие башен и крепостей, и все они были ослепительно белыми и ка­зались настоящим чудом. И когда мы все тщательно осмотрели и задумались над увиденным, мы вновь взглянули вниз на боль­шую площадь и на толпы народа, заполняющие ее: одни что-то покупали, другие продавали, и глухой шум голосов можно было слышать на расстоянии целой лиги. Среди нас были солдаты, ко­торые побывали во многих частях света, в Константинополе, Ита­лии и Риме, и они сказали, что никогда не встречали такого мно­жества людей и столь огромной и хорошо спланированной пло­щади»²⁰.

За блестящим фасадом доколумбовой Мексики, который пред­ставляла собой цивилизация ацтеков, как и в Древнем Египте, скрывалось длительное и славное прошлое. Это прошлое насчиты­вало добрый десяток тысячелетий от роду. Немало народов и ци­вилизаций, ставших жертвой собственных внутренних неурядиц или погибших от набегов воинственных варваров, успело сменить­ся на каменистой, выжженной солнцем земле Мексики, прежде чем туда ступила нога бородатых пришельцев из-за океана.

Многолюдные города, обнесенные каменными стенами, с двор­цами правителей и храмами богов на побережье полуострова Юка­тан в стране майя могли видеть еще участники первых испанских экспедиций в Мексику — Кордовы (1517), Грихальвы (1518), Кортеса (1519), а немного позднее — Монтехо (1527).

Однако уже к середине XVI в. самобытные и яркие цивилизации индейцев были уничтожены конкистадорами, и впоследствии даже память о них оказалась почти полностью утраченной. И пер­выми, кто принял на себя главный удар и превратился в прах под копытами безжалостной испанской кавалерии, были города ацте­ков и майя, служившие убежищем местных царей и жрецов — самых непримиримых врагов чужеземных завоевателей.

Если сам факт существования городов в Мексике в XVI в. к моменту открытия и завоевания ее европейцами не вызывает никаких сомнений, то с городами майя классического периода дело обстоит несколько сложнее.

Существует значительная группа исследователей, отрицающих наличие «настоящих» городов у майя в I тысячелетии (Э. Томп­сон, Дж. Брейнерд, Т. Калберт, Г. Уилли, У. Сандерс и другие). Ссылаясь на то, что подсечно-огневое земледелие майя не могло обеспечить в древности сколько-нибудь значительное население, эти авторы рассматривают крупные классические памятники лишь как полупустые «ритуальные центры», где постоянно жили управляющие обществом жрецы, их слуги и небольшие группы ремесленников, непосредственно обслуживающих нужды рели­гиозной элиты. Окрестные земледельцы снабжали их всем необ­ходимым и принимали участие в строительстве храмов и мону­ментов.

Тезис об отсутствии у древних майя «настоящих» городов под­крепляется также ссылками на низкую плотность застройки, низ­кую степень концентрации населения на единицу площади на по­селениях I тысячелетия и на недостаточную для городского ста­туса общую его численность. Здесь же упоминаются «рассеянный» характер планировки и отсутствие внешних укреплений.

В итоге сложилась явно парадоксальная ситуация. Классичес­кая культура майя с ее широко известными памятниками мону­ментальной архитектуры, скульптуры и живописи, с высокораз­витой системой иероглифического письма в сложнейшим календа­рем оказалась «на задворках» мексиканских цивилизаций — без городов и развитого общественного строя. Между тем хорошо известно, что именно города были всегда основными центрами цивилизации в социально-политическом, экономическом, культо­вом и культурном плане. Часто сам факт наличия городов опре­деляет и наличие цивилизации.

На мой взгляд, утверждение многих зарубежных майянистов о том, что в I тысячелетии на Юкатане и в Петене не существо­вало «подлинных городов», а были лишь малолюдные «ритуаль­ные центры» во главе с теократической элитой, носит ошибочный характер. Оно во многом проистекает из методических и теорети­ческих просчетов западной археологии: ведь до сих пор на терри­тории майя изучались преимущественно храмовые и дворцовые здания, а многочисленные остатки жилищ основной массы насе­ления практически игнорировались. Многие трудности связаны, безусловно, и с тем, что до сих пор отсутствует четкое определе­ние самого понятия «город» и применении к памятникам древних майя.

Многие авторы считают, что любой город докапиталистиче­ской эпохи был прежде всего центром ремесла и торговли, и по­этому большинство его жителей не участвовало в производстве пищи, то есть не занималось непосредственно земледелием и ско­товодством. Так, например, немецкий историк М. Вебер утвер­ждал, что с экономической точки зрения городом можно назвать «населенное место, обитатели которого в своем большинстве жи­вут не земледельческим трудом, а торговлей и промышленно­стью»²¹. У. Майер-Оакс (США) указывает даже, что в городе (имеются в виду города доколумбовой Америки), независимо от его значения и величины, около двух третей населения не должно быть связано с сельским хозяйством²². Здесь явно смешаны пред­ставления о городах разных эпох и формации. Справедливые для современности и, видимо, для некоторых европейских городов пе­риода развитого феодализма, эти высказывания не находят под­тверждения в конкретных материалах более раннего времени, особенно когда речь идет о начальных этапах городской цивили­зации. Ранний город, несмотря на все его новые функции и новый облик но сравнению с деревней, был по-прежнему тесно связан с землей, а большая часть его населения непосредственно занима­лась сельским хозяйством, то есть земледелием и скотоводством. По мнению большинства историков древности, ранний город (вернее, город-государство, «ном») представлял собой в струк­турном отношении иерархию общин. «Большинство жителей общин йоруба в Западной Африке — земледельцы, так же как и многие члены крупнейших общин древнего Шумера и доиспанской Мексики»²³, — отмечает историк Б. Триггер (США).

Часто для подчеркивания существенных отличий города от де­ревни пытаются использовать разного рода количественные пока­затели: определенное число жителей (5, 8, 10 тыс. человек и т. д.), размеры площади, количество крупных построек и др.

Учитывая несомненную полезность количественных критериев для исследования конкретных городов и особенно для их класси­фикации, приходится тем не менее констатировать, что при опре­делении общего понятия «город» гораздо плодотворнее функци­ональный подход. «Город, — отмечает Д. Гроув (Англия), — отли­чался от деревни прежде всего по своему назначению. Истори­чески происхождение городов связано с необходимостью скон-40 центрировать в одном месте функции, имеющие отношение к более широкой территории, нежели деревин,— рынки, администрация, оборона и др.. . .»²⁴.

Что касается общего определения понятия «город» для эпохи раннеклассовых государств, то наиболее удачной представляется мне точка зрения И. М. Дьяконова относительно древневосточного города II тысячелетия до н. э.: «Город в рассматриваемое время является центром тяготеющей к нему населенной округи: город — центр округи в хозяйственном отношении... город — центр округи в политическом отношении, как средоточие иерар­хии общинных органов самоуправления и как резиденция госу­дарственной администрации; наконец, город — ее центр в идеоло­гическом отношении»²⁵. Разделяя в целом это определение, я тем не менее считаю, что в нем необходимо несколько сместить акценты. Да, древнейший город действительно был хозяйственным цен­тром округи. Но главное и определяющее состоит в другом. Круп­ные города первичных очагов цивилизации в Мезоамерике и на Ближнем Востоке в значительной мере обязаны своим процвета­нием размещению в них царских дворов. Город был средоточием господствующего класса, центром, в который стекались богатства общества. Здесь же находился обычно и храм верховного боже­ства. Это целиком согласуется и с высказыванием К. Маркса по поводу древневосточного государства в целом п города в частности. «Города в собственном смысле слова, писал К. Маркс, — обра­зуются здесь наряду с этими селами только там, где место осо­бенно благоприятно для внешней торговли, или там, где глава го­сударства и его сатрапы, выменивая свой доход (прибавочный продукт) на труд, расходуют этот доход как рабочий фонд»²⁶. И далее: «История классической древности — это история горо­дов, но история городов, основанных на земельной собственности и земледелии... Крупные города могут рассматриваться здесь только как государевы станы, как нарост на экономическом строе в собственном смысле ... »²⁷. Видимо, вначале, когда города образовывались на базе еще сравнительно слабо развитой техники и экономики раннеклассовых обществ неолита и бронзового века, основным конституирующим элементом их населения в боль­шинстве случаев были представители господствующих классов и государственной власти, жившие за счет эксплуатации зависи­мого земледельческого населения. Наибольших размеров дости­гали обычно города, бывшие крупными административно-полити­ческими и религиозными центрами. Политико-административная функция древнейшего города у нас часто недооценивается, и по­этому, вольно или невольно, в его определения вкрадываются эле­менты модернизации и евроцентризма (античная и позднесредневековая модель европейского города).

Город в эпоху древности — это крупный населенный пункт, служивший политико-административным, культовым и хозяй­ственным центром определенной, тяготеющей к нему округи.

Археологическими признаками древних городских поселений могут служить такие критерии, как появление дворцов, монумен­тальных храмов и святилищ, выделение их тем или иным спосо­бом из общей городской застройки в «теменосы» (Теменос (древнегреч.) — центральный административно-ритуальный квартал города) и цитадели, цар­ские гробницы, развитое искусство, письменность и т. д.

В результате многолетних исследований удалось установить, что подсечно-огневое земледелие майя, при всех его внешних не­достатках, не было столь примитивным, как это представляется на первый взгляд. Уже с глубокой древности жрецы разработали весьма совершенный солнечный календарь, точно регулирующий все сроки основных земледельческих работ — вырубки леса, его выжигания, сева в начале сезона дождей, уборки урожая. Земле­дельцы майя путем длительных опытов и отбора сумели вывести гибридные и высокоурожайные сорта основных сельскохозяй­ственных растений — кукурузы, бобовых и тыквы. Наконец, руч­ная техника обработки небольшого участка и сочетание на одном поле посевов нескольких культур (например, кукурузы и фа­соли) позволили долгое время сохранять его плодородие и не тре­бовали частой смены участков. Природные условия Петена (пло­дородие почв и обилие влаги) позволяли древним земледельцам собирать здесь в среднем не менее двух урожаев в год. Кроме того, возле каждого дома имелся приусадебный участок с огоро­дами, рощами фруктовых деревьев и т. д. Последние (особенно хлебное дерево — рамой) не требовали особого ухода, но давали значительное количество пищи, повышая тем самым степень осед­лости рядового крестьянина.

Но и это не все. Сейчас твердо установлено, что майя уже в классическом периоде знали и другие, более интенсивные формы земледелия. На юге Юкатана и в Белизе на склонах холмов най­дены земледельческие террасы с особой системой увлажнения почвы. В Петене и в бассейне реки Канделярии (Кампече, Мек­сика) археологи обнаружили следы интенсивного земледелия в виде каналов и так называемых «приподнятых полей» — искус­ственно сделанных длинных грядок земли, полузатопленных во­дами реки или озера. Подобные земледельческие системы, которые весьма напоминают знаменитые «плавучие сады» («чинампы») ацтеков, способны были давать огромные урожаи и практически обладали неистощимым плодородием.

Высокоразвитое земледелие майя способно было давать в древности устойчивый прибавочный продукт, достаточный для содер­жания господствующей верхушки общества, государственного ап­парата и других групп населения, не занятых непосредственно в сфере производства продуктов питания.

Хотя земледелие играло главную роль в экономике древних майя, последняя имела комплексный и сложный характер. Б за­висимости от особенностей местных природных условий различ­ные виды хозяйственной деятельности получали большее или меньшее развитие: на побережье Юкатана — добыча соли и мор­ских продуктов, рыболовство; в тропических лесах Петела — маи­совое земледелие и эксплуатация лесной кладовой — охота, сбор диких фруктов, плодов и растений, и т. д. Заметное место в сель­скохозяйственном производстве занимали пчеловодство и разве­дение индеек.

В 1 тысячелетии развитие ремесла и торговли в городах майя достигло весьма значительного уровня. Однако профессиональный характер носили лишь внешняя торговля и те виды ремесла, кото­рые обслуживали нужды правящей верхушки (производство пред­метов роскоши, оружия, культовых вещей и т. д.).

Наиболее полные сведения о городских функциях крупных центров майя классического периода дает изучение их монумен­тальной архитектуры. Это одна из важнейших и специфических черт местной культуры. Все майяские постройки, независимо от их назначения и размеров, воздвигались на специальных плат­формах (стилобатах). Последние представляют собой насыпи из земли, глины и щебня, облицованные сверху каменными плитами или слоем стука. Жилые здания и дворцы имеют стилобаты в 1—3 м высотой, а размеры пирамид у некоторых храмов (на­пример, у Храма IV в Тикале) достигают 60 м высоты.

Наиболее характерной чертой каменной архитектуры майя в классический период является также широкое использование ступенчатого (и.п. ложного) свода. Этот тип перекрытий обуслав­ливал острый угол свода, большую его высоту и чрезвычайную массивность стен, на которые опирался свод. В итоге полезный (внутренний) объем здания был весьма незначительным. Основ­ные типы зданий и сооружений:

а)  храм — сравнительно небольшая постройка из одной (реже двух-трех) темных комнат на высоком пирамидальном основании с усеченной плоской вершиной;

б) дворец — длинное многокомнатное здание на низком фун­даменте;

в.) «стадионы» для ритуальной игры в мяч (появляются с позднеклассического времени);

г) рядовые жилища — небольшие постройки из легких мате­риалов на низких каменных платформах.

Величественные каменные храмы на высоких ступенчатых пи­рамидах — характерная черта архитектурного силуэта любого крупного города майя в I тысячелетии.

Несмотря на то, что эти храмы уже сами по себе были доста­точно высокими, архитекторы майя не удовлетворялись сделан­ным и всегда усиливали внешний эффект высотности здания с по­мощью установки на его крыше большого узорчатого «гребня», обильно украшенного скульптурами и надписями из алебастра.

Храмы — это культовые но назначению постройки. Следы ко­поти и огня, до сих пор заметные на их степах, полах и алтарях, свидетельствуют об отправлении здесь каких-то сложных ри­туалов. Под полами и главными лестницами храма, а также под основаниями каменных алтарей и стел, стоявших поблизости, ча­сто встречаются специальные приношения в ямках-тайниках. Они состоят из вещей и материалов, имевших для древних майя огром­ную ценность: нефритовые украшения, фигурные предметы из кремня и обсидиана, иглы морских ежей, морские раковины, во­доросли, красочно расписанные глиняные сосуды и т. д.

Традиционная точка зрения на назначение храмов майя I ты­сячелетия состояла в том, что они всегда были местом отправле­ния культа различных богов местного пантеона.

Возможно, в ряде случаев это так и было, но уже сейчас нако­пилось немало данных, позволяющих высказать совсем иное мне­ние.

В лепной орнаментике из алебастра, украшающей фасады храмов и декоративные гребни на их крышах, есть сложные иеро­глифические тексты и сопровождающие их изображения. Здесь представлены, как правило, человеческие фигуры огромных раз­меров, сидящие на вычурных тронах и скамейках и окруженные разного рода священными эмблемами и символами.

Но главный ключ к пониманию функций таких храмов дают пышные гробницы, находившиеся под их пирамидальными осно­ваниями, а также резные каменные стелы, стоявшие перед фаса­дом или на уступах вдоль главной лестницы храма. Еще в 1962 г., после сенсационного открытия мексиканским археологом А. Рус-Луилье царской гробницы под Храмом Надписей в Паленке, была выдвинута гипотеза о том, что одной из функций храма была по­гребальная, то есть что он служил местом вечного успокоения на­иболее выдающихся членов общества.

В ряде гробниц из храмов Паленке имеется специфическая конструктивная деталь — «канал для души» («психодук») в виде узкой каменной трубы, ведущей из гробницы наверх, к полу храмового здания. В других слу­чаях связь между гробницей и храмом поддерживалась с помощью специальных внут­ренних лестниц. Совершенно очевидно, что здесь мы име­ем попытку установить непо­средственные «контакты» между живыми людьми и душой знатного умершего, погребенного внизу, в под­земном склепе. А это еще раз доказывает, что в комплексе «храм — пирамида — гроб­ница» главным составным элементом была именно гроб­ница. Пирамида должна бы­ла надежно укрыть ее под своей каменной толщей, а храм наверху служил, веро­ятно, для совершения обря­дов и церемоний в память погребенного внизу челове­ка. Есть все основания счи­тать, что подобных почестей удостаивались лишь умер­шие правители майяских го­родов-государств. Весомым аргументом в пользу этого вывода мо­гут служить изображения и тексты, запечатленные на каменных резных стелах, стоявших группами почти у каждого центрального городского храма. Недавние исследования Т. Проскуряковой по­казали, что стелы — не только памятники в честь окончания опре­деленных циклов времени, а изображенные там персонажи — не жрецы и не лица, представляющие богов, связанных с культом календаря. Это исторические мемориальные монументы, постав­ленные для того, чтобы увековечить деяния конкретного прави­теля — его генеалогию, основные вехи жизни: рождение, вступле­ние на престол, династический брак, воины с соседями, и т. д.

Поскольку стелы часто непосредственно связаны с храмом и погребенным там знатным персонажем, то это предполагает их общую ритуальную и функциональную взаимосвязь. В одном из храмов древнего города Рио-Асуль в Северной Гватемале лепные украшения из алебастра на гребне здания дублировали тексты и изображения стоявших рядом с храмом стел.

Таким образом, централь­ные храмы большинства майяских городов I тысячелетия часто были мемориальными сооружениями в честь умер­шего царя или его предков, а также местом отправления связанных с этим обрядов.

Дворцы. В процессе изуче­ния древних городов майя археологи довольно часто встречали в центральных районах длинные постройки из камня, стоявшие на низ­ких платформах-основаниях. Эти здания, как правило, имели довольно много поме­щений и комнат и были сгруппированы в виде замк­нутых четырехугольников вокруг открытых внутренних двориков и площадей. Еще пионеры археологии майя, такие, как Т. Малер, А. Тоззер и Л.-II. Моудсли, назвали постройки этого типа «двор­цами», стремясь показать их отличие от башнеобразных храмов майя, возводившихся на высоких ступенчатых пирамидах с усеченной плоской верши­ной и имевших максимум две-три комнаты. С тех пор данный тер­мин прочно вошел во все труды по майяской архитектуре, хотя каждый раз исследователи предпочитают брать его в кавычки, подчеркивая тем самым его условность и слабую обоснованность. Назначение и основные функции дворцов майя действительно во многом оставались до недавнего времени загадкой: слишком мало было исследовано подобного рода построек, слишком плохо раз­работаны критерии для доказательства их дворцовой принадлеж­ности. Одни авторы считали дворцы местом обитания жрецов и отправления религиозного культа. Другие рассматривали эти зда­ния как чисто административные учреждения, а не жилые по­стройки. Третьи называли их «мужскими домами», предназна­ченными для собраний и встреч мужчин и для обучения молоде­жи. Наконец, были и такие исследователи, которые приписывали дворцам их прямое назначение, то есть считали их резиденциями правителей городов-государств майя.

Пытаясь опровергнуть эту последнюю точку зрения, многие ученые ссылаются на сырость и темноту, постоянно царящие внутри толстостенных, со ступенчатым перекрытием дворцов. Но их оппоненты с не меньшим упорством отстаивают свои взгля­ды, справедливо указывая на то, что все дворцы дошли до нас в сильно попорченном виде и поэтому неизвестно, как они выгля­дели в момент их функционирования.

Археологические исследования в крупнейшем центре древних майя — Тикале позволили наконец решить и вопрос о назначении дворцов. Раскопки в районе Центрального акрополя помогли выявить несколько таких дворцовых ансамблей, существовавших по меньшей мере несколько сотен лет (с 350 но 850 г.). Для доказа­тельства того, что дворцы Тикаля действительно были местом обитания правителей, их семей, сановников и слуг, американский археолог У. Хевиленд приводит убедительный аргумент. Во-первых, но его словам, наблюдается непрерывная линия развития от простых деревянных хижин с крышами из листьев или трост­ника — через каменно-деревянные здания скромных размеров — к внушительным сооружениям целиком из камня. Во-вторых, во внутренних помещениях некоторых дворцов в изобилии найден хозяйственный мусор.

Внутри многих дворцов классического периода, в наиболее просторных комнатах, часто встречаются каменные скамейки или лежанки. Основываясь на сюжетах майяского искусства I тысяче­летия н. э. (дворцовые сцены), можно утверждать, что с помощью циновок, подушек и тканей эти дворцовые комнаты с минималь­ными усилиями превращались во вполне удобные для жизни апартаменты. Конечно, это не исключает и многих других функ­ций дворцовых комплексов: часть их помещений служила, вероятно, для административных функций (суд, официальные аудиенции и т. д.), часть использовалась в качестве складов и хра­нилищ (запасы продовольствия, оружия, одежды, предметов ку­льта и т. д.) и, наконец, в некоторых комнатах, по-видимому, от­правлялись религиозные церемонии и обряды.

Некоторые дворцы были снабжены дренажной системой (во­достоки), паровыми банями и очагами (например, в Бекане и Эцне). Но в большинство случаев вспомогательные хозяйствен­ные комплексы (включая и кухни) выносились за пределы жи­лых комнат, хотя и помещались в пределах единого дворцового ансамбля.

Таким образом, вряд ли приходится сомневаться, что длинные многокомнатные постройки на низких фундаментах или платфор­мах, сгруппированные вокруг открытых внутренних двориков, ко­торые так часто встречают археологи при раскопках древних го­родов майя, действительно были самыми настоящими дворцами, местом обитания представителей правящей династии и их много­численной свиты.

Каменные дворцы позднеклассического периода, с их ступен­чатым сводом, массивными стенами, облицованными снаружи и изнутри слоем белоснежного стука и с обильными рельефными украшениями на фасаде, демонстрируют уже вполне сложив­шуюся, зрелую форму царских резиденции, прошедшую к тому времени длительный и сложный путь развития. Типичными образ­цами подобного рода зданий можно считать Большой дворец в Па­ленке, Дворец Губернаторов в Ушмале и многие дворцы Тикаля.

Площадка для ритуальной игры в мяч. Важнейшим типом архи­тектурных сооружений в классических городах майя равнинной лесной зоны были площадки для ритуальной игры в мяч. Эта игра имела широкое распространение во всей доиспанской Мезоамерике. Команды использовали тяжелый каучуковый мяч. Правила игры, а также размеры и форма самих площадок отличались боль­шим разнообразием в зависимости от времени и места. Наш глав­ный источник о характере и сущности этой игры — воспоминания конкистадоров и свидетельства индейских авторов XVI в. Однако майяские площадки для игры в мяч I тысячелетия настолько от­личаются по форме и стилю от более поздних в других областях (Мексики и Центральной Америки), что, возможно, и сама игра была тогда совершенно другой.

Каждый крупный город майя имел одну или несколько пло­щадок для ритуальной игры в мяч. По внешнему виду такая пло­щадка представляла собой длинную и узкую аллею, вымощенную камнем или твердым известковым раствором и обрамленную с двух сторон низкими каменными стенками или платформами. Их размеры для классического периода составляли, как правило, 7,5 м. ширины и 22,5 м. длины. На полу площадки и в боковых ее стенах были вмонтирова­ны речные каменные метки. Древнейшее сооружение по­добного рода на территории равнинной зоны майя найде­но в Копане (Гондурас) и датировано 514 г. н. э.

Дополнительные штрихи архитектурному портрету майяского города придавали и такие вспомогательные со­оружения, как приподнятые над поверхностью земли ка­менные дороги-дамбы (сакбе), соединявшие в одно це­лое отдельные архитектур­ные группы, и покрытые прочным известковым раст­вором водоемы для храпения запасов дождевой воды в су­хое время года. Например, в Тикале вместимость всех та­ких водоемов составляла око­ло 160 млн. л.

Жилища. Для полного представления об облике и структуре майяских городов необходимо знать не только их монументальную архитектуру, но и характер массовой жилой застройки. К сожале­нию, рядовые жилища I тысячелетия — пока наименее изученный тип архитектуры майя.

При раскопках небольших овальных холмиков, в изобилии встречающихся во всех крупных центрах древних майя, архео­логи находят обычно плоские прямоугольные каменные плат­формы сравнительно небольшой высоты (0,5—1 м). Остатки ниж­ней части стен из камня, столбовые ямки, куски штукатурки, глины, и т. д. заставляют предполагать, что эти платформы слу­жили основаниями для легких жилых зданий, сделанных из де­рева и частично из камня, под лиственными крышами. Их иден­тификация в качестве жилищ основной массы населения осуще­ствляется по следующим признакам:

а)   многочисленность по сравнению с прочими постройками;

б) присутствие хозяйственного и бытового инвентаря (зерно­терки, кремневые и обсидиановые орудия и т.д.);

в) наличие отбросов и мусора (зола, угли, кости животных, че­репки грубой кухонной посуды и т. д.);

г) сходство с этнографически известными жилищами современ­ных индейцев майя;

д) изображения аналогичных жилищ на фресках и граффити доиспанского периода.

В Вашактуне, в непосредственной близости от центра города, было исследовано пять небольших холмов, содержащих остатки жилищ. Они представляют собой платформы в виде каменных стен с забутовкой внутри (из мусора, щебня и земли). Размеры их варьируются от 8 до 21 м в длину, от 4 до 9 м в ширину и от 0,5 до 3 м в высоту.

За последние годы наиболее значительные исследования древ­них жилищ на памятниках майя I тысячелетия проводились в Бартон-Рамье (долина реки Белиз в Белизе), где были обнару­жены платформы — основания для построек из дерева и листьев, со столбовыми ямками, каменными скамейками-лежанками и мно­гочисленным хозяйственным мусором, а также в Тикало (Потен, Гватемала) и Цибилчальтуне (Юкатан).

Благодаря этим работам удалось окончательно установить, что отдельно стоящая постройка (имеется в виду дом, жилище) — у майя явление крайне редкое, а подавляющее большинство жи­лых построек встречается группами по два, три, четыре и более зданий, сконцентрированных, как правило, вокруг прямоуголь­ного дворика или площадки.

Некоторые исследователи рассматривают каждую отдельно стоящую постройку в таких группах в качестве отдельного дома. Другие склоняются к тому, что надо считать домом весь данный комплекс зданий, будь то одна постройка, платформа, холм и т. д. в группе или несколько. Эти комплексы удивительно похожи и по общей планировке и по числу составных компонентов построек на домовладения современных юкатанских майя. Последние могут состоять из одного или более жилищ, но они часто включают также и отдельные здания для кухонь и кладовых, которые внешне похожи на жилые дома.

Иногда семейные алтари святилища, расположенные обычно внутри дома, вынесены в отдельную постройку в пределах того же домовладения.

Стены домов в древности, как и у современных индейцев Юка­тана, делали из прочных стволов или жердей пальмового дерева, поставленных вертикально или горизонтально на каменной плос­кой платформе. Снаружи такие стены часто обмазывались глиной и покрывались штукатуркой. Высокая двускатная крыша изготовлялась из листьев пальмы (аке), травы и кукурузной соломы.

Полы внутри жилища были глинобитными или же покрывались слоем прочного и твердого известкового раствора. В настоящее время дома на территории майя имеют в плане апсидальную, пря­моугольную, квадратную или круглую форму. Судя по данным раскопок поселений классического периода, аналогичная пестрота в планировке жилищ наблюдалась и в древности.

Индейцы Юкатана и горной Гватемалы имеют сейчас вокруг домов приусадебные участки — с огородами, фруктовыми деревь­ями и цветниками. Наличие таких же участков в XVI в. подтвер­ждают письменные источники. Прослежены они — в виде низких каменных стен, обрамляющих небольшую территорию вокруг руин домов, и археологически — в Вашактуне и Майяпане.

Судя по археологическим и этнографическим данным, каждое такое домовладение было резиденцией большой патриархальной семьи.

Исходя из функционального назначения и местонахождения описанных выше основных типов зданий, можно сделать некото­рые предположения и относительно важнейших функций древнемайяского города.

Храмы богов и обожествленных царей, с их высокими ступенча­тыми пирамидами и узорчатыми декоративными гребнями, состав­ляли наиболее яркую черту архитектурного силуэта любого горо­да майя I тысячелетия. Но думать на этом основании, что един­ственной функцией городских центров древних майя была культо­вая, религиозная,— значит впадать в глубокое заблуждение. Прямо по соседству с главными храмами располагались один или несколько дворцов правителя, служивших и местом для ведения судебных и административных дел, хранения запасов продоволь­ствия, одежды, вооружения и т. д.

Здесь же, в центре, на широких мощеных площадях, у подно­жия храмов и дворцов, ежедневно или периодически устраива­лись (по данным письменных источников кануна конкисты) оживленные торговые рынки, где наряду с предметами повседнев­ного обихода — глиняной бытовой посудой, ножами из вулкани­ческого стекла (обсидиана), солью, маисом, бобами, перцем и ка­као — продавались и привезенные издалека экзотические товары: шкуры диковинных зверей в яркие перья птиц, раковины морских моллюсков, драгоценный зелено-голубой нефрит, парадная поли­хромией керамика и т. д.

Хотя до недавнего времени вопрос изучения ремесленного производства в городах древних майя почти не ставился, сейчас получены интересные данные и об этом важном виде городской деятельности. По концентрации определенного вида находок в пре­делах городища археологи неоднократно отмечали наличие ремесленных .мастерских по выделке терракотовых статуэток (в Тьерра-Нуэва, остров Хайна), по обработке кремни и обсидиана (в Тикале), но изготовлению парадной расписной керамики для высших кругов майяской аристократии (Чама, Чокола в Гватемале) и т.д.

Древнемайяский город выполнял и оборонительную, военную функцию. И хотя его, в силу того, что он часто лишен внешних укреплений, иногда принято называть «открытым» и почти «без­защитным», это было далеко не так.

Отнюдь не все классические центры майя не имели внешних укреплении. Крупный город Бекан, расположенный на границе Центральной и Северной областей майя, был окружен (правда, только центральная его часть) глубоким рвом и валом. Выявлена многокилометровая система внешних укреплении из валов и рвов, упиравшихся концами в болото, и при раскопках в Тикале.

Бекан и Тикаль отстоят друг от друга на 150 км. Но характер их укреплений внешне очень похож (валы и рвы), хотя есть и су­щественные различия: в Бекане огорожено только политико-адми­нистративное и ритуальное ядро города, а в Тикале — вся земель­ная площадь города вместе с округой (120—160 кв. м). Учитывая прежний интерес археологов исключительно к центральной части исследуемого поселения и особую трудность находки малозамет­ных внешне валов и рвов в густых зарослях влажного тропичес­кого леса, можно предполагать, что подобные укрепления суще­ствовали и в других классических городах майя.

Но суть дела состоит не в этом, хотя наличие внешних укре­плении очень помогает при определении границ города. Если обра­титься к фактам, то во всех случаях основные виды построек в центре любого города майя (то есть храмы и дворцы) так или иначе выделены из общей городской застройки: либо благодаря своим высоким искусственным стилобатам (пирамиды, плат­формы, террасы и т. д.), либо благодаря своему размещению на плоской вершине высокого акрополя. Таким образом основное ядро города, его важнейшие политикоадминистративные и куль­товые здания, отнюдь не было беззащитным перед набегом непри­ятеля. Это были настоящие труднодоступные крепости. Кроме того, чтобы попасть в район теменоса, врагам нужно было пройти через скопление городских кварталов, окружавших центр.

Можно добавить, что, согласно представлениям многих древ­них народов, в том числе и центрально-американских, именно за­хват и уничтожение главного храма города или его правителя (царя) символизировали полную победу над врагом. Это сразу же парализовывало всякое дальнейшее сопротивление. В классиче­скую эпоху именно эти, ключевые точки городского комплекса и были как раз наиболее надежно укреплены и защищены.

При изучении планов города I тысячелетия Центральной обла­сти майя сразу же бросается в глаза несколько постоянно повто­ряющихся моментов:

1)    Наличие четко выраженною ритуально-административного ядра (теменоса) с ансамблями важнейших архитектурных по­строек — храмами, дворцами и т. д., сгруппированными вокруг прямоугольных дворов и площадей, которые ориентированы, как правило, но странам света. Теменос плотным кольцом окру­жают жилые кварталы, но чем дальше от центра, тем беднее дома и реже застройка.

2)    Отсутствие четко выраженных внешних границ, поскольку во многих случаях наружной линии укреплений (стен, рвов, ва­лов, палисадов) в городах .майя не найдено.

3)    Деление города — вернее, его центрального ядра — на не­сколько крупных архитектурных комплексов, или групп, со­стоящих из монументальных сооружений — храмов, святилищ, дворцов и других общественных построек, разбитых вокруг площадей. Назначение этих групп, их временное и простран­ственное соотношение пока остаются неясными. Больше того, до сих нор не сделано ни одной серьезной попытки дать какую-либо общую их интерпретацию.

4)    Часто эти архитектурные ансамбли и группы соединены между собой системами широких и вымощенных камнем дорог-дамб, заметно возвышающихся над землей.

5)    В Центральной области майя важнейшие ритуально-административные здания часто сосредоточены на вершинах искус­ственных или естественных холмов — «акрополей», которые господствуют над городом и в прямом и в переносном смысле. Иногда в наиболее крупных городах встречаются сразу не­сколько таких акрополей (Тикаль, Пьедрас-Неграс, Накум).

6)    Что касается жилых построек, то они на первый взгляд обра­зуют беспорядочное и хаотическое скопление, без видимых по­пыток какой-то организации и намеренной планировки. Жи­лища обычно концентрируются небольшими группами по два-пять зданий, размещенных вокруг внутреннего прямоуголь­ного двора. Последний, как и большие площади в центре го­рода, почти всегда ориентирован по странам света.

7)    Дома обычно стоят только на высоких местах: грядах холмов, буграх, выходах скалистых пород — словом, везде, где облег­чен естественный дренаж. В болотистых низинах (бахос) по­строек не обнаружено.

8)    Природные факторы — наличие источников воды (колодцы, реки, озера и т. д.), рельеф местности (характер почв и т. д.) — также заметно влияли на общую планировку города.

9)    Намеренную и тщательную организацию и планировку демон­стрируют главным образом крупные ритуально-административ­ные комплексы в центре города. Иногда весь центр сплани­рован вокруг главного городского храма (например, в Чичен-Ице и Майяпане — постклассических городах майя X—XVвв.). Только что появившееся раннеклассовое государство, в лице его правителей и жрецов, самым непосредственным образом вли­яло на структуру и планировку городских центров. Именно гос­подствующая элита и прежде всего сам правитель определяли, что именно строить и где.

Таким образом, совершенно очевидно, что группы монумен­тальных построек, сконцентрированных вокруг прямоугольных площадей, во многом определяют общую структуру и планировку майяских городов I тысячелетия н. э. Что же представляли собой в действительности эти группы? Каковы их функции и взаимо­связи друг с другом?

Начнем с главных составных элементов этих групп — дворцов и храмов.

Выделение дворцовых и храмовых зданий среди других типов построек в классических городах майя осуществляется сейчас до­статочно уверенно. Резные каменные стелы с календарными да­тами по эре майя (точно коррелирующимися с европейским лето­счислением), обычно стоящие возле важнейших храмовых по­строек, облегчают датировку больших архитектурных групп. Од­новременно число и качество таких стел косвенно свидетельст­вуют и о ритуально-политическом значении данной группы в оп­ределенный отрезок времени.

В некоторых городах майя (например, в Тикале) одна из архи­тектурных групп в центральной части памятника (в Тикале это — группа «А»: Главная площадь, Северный акрополь и прилегающие к нему участки) начиная с глубокой древности (от середины I тысячелетия до н. э.) и до конца существования города (конец IX в.) постоянно оставалась его главным политико-администра­тивным и культовым ядром. В Тикале остальные архитектурные группы (их около пяти) уступают основной группе по своим раз­мерам, количеству и качеству монументальных каменных построек и стел, не имеют пышных царских захоронений в гробницах под пирамидами храмов.

В других случаях — например, в городах Вашактун и Алтар-де-Сакрифисьос — археологические находки убедительно свиде­тельствуют о поочередном «возвышении» тех или иных крупных архитектурных групп или районов в пределах данного города. Постепенное перемещение политико-административного и ритуального центра из южных районов города в северные отмечено и в Пьедрас-Неграсе (бассейн реки Усумасинты). Нечто похожее происходило, видимо, и в соседнем Йашчилане.

В свое время Р. В. Кинжалов высказал догадку о «кочующем центре». «Возможно также, — писал он, — что при долговременной существовании города его функциональный центр перемещался из одного комплекса в другой. . .»²⁸.

Теперь факт перемещения ритуально-административного ядра в пределах одного города можно считать установленным, но при­чины столь необычного явления во многом остаются непонятными.

В этой связи можно привести одну любопытную аналогию из жизни древнеегипетского города. Каждый фараон, следуя древней традиции, покидал резиденцию своего предшественника и созда­вал свою собственную, причем новые дворцы, за редким исключе­нием, строились вблизи старых. Со временем новый дворец окру­жали со всех сторон жилые кварталы, и этот вновь возникший го­родской организм срастался с остальным городом.

Нечто похожее, вероятно, наблюдалось и у древних майя. Не исключено, что поочередное возвышение тех или иных админи­стративно-религиозных комплексов в пределах города и запусте­ние, упадок прежних связаны со сменой правящих династий, от­ражавшей борьбу за власть внутри аристократических родов и групп городской общины.

То, что это явление и связанная с ним смена царских резиден­ций не были чужды образу мышления древних индейцев, дока­зывается целым рядом фактов: смена или перестройка дворца со смертью правителя его преемником у майя-киче в Утатлане в XV—XVI вв., строительство новой резиденции для каждого правителя — тлатоани у ацтеков, обычай умышленного разбивания и порчи скульптурных стел с изображением правителя и его бога-покровителя и практика разрушения старых храмов, часто непо­средственно связанных с царским культом, в классических горо­дах-государствах майя I тысячелетия.

С другой стороны, в тех случаях, когда перемещения функцио­нального центра в пределах города не наблюдалось, а среди имею­щихся архитектурных групп заметно определенное иерархичес­кое деление — одна главная группа (ритуально-административное ядро города на всем протяжении его существования) и несколько периферийных, меньшего значения и масштаба, — это, возможно, отражало какие-то территориальные и социально-административ­ные городские деления, тина районов или кварталов. Последние, судя по данным письменных источников кануна конкисты, слу­жили у майя весьма важной экономической, административной, военной и культовой единицей. Определение точных границ лю­бого древнего города из низменных лесных районов Центральной области майя всегда представляет для исследователя трудную за­дачу. Во-первых, у городов майя в I тысячелетии, как правило, отсутствовала внешняя линия укреплений в виде стен, рвов, валов или палисадов. Во-вторых, разного рода жилые и общественные постройки, сконцентрированные группами вокруг прямоугольных двориков и площадей, тянутся обычно на многие километры от главного городского ядра, незаметно сливаясь с окрестными селе­ниями и городами. И, в-третьих, вся площадь города обычно по­крыта сейчас густыми зарослями леса, так что практически здесь очень трудно что-либо рассмотреть и с воздуха и с земли.

Однако в целом положение далеко не безнадежное. Примерные границы можно установить на основе плотности за­стройки.

В Тикале после широких работ по расчистке руин от лесных зарослей удалось точно нанести на карту около 9 кв. км централь­ной части города и еще 7 кв. км — с меньшей точностью — на пе­риферии. Это позволило исследователям утверждать, что вся тер­ритория города и состоит из 16 кв. км.

В 1965 г., когда удалось обнаружить линию внешних оборони­тельных укреплений в 8 км к юго-востоку и 4,5 км к северу от центра города, У. Хевиленд предположил, что в эпоху своего рас­цвета (550—770 гг.) Тикаль занимал площадь до 123 кв. км (за­падную и восточную границу города образуют обширные болота). Другие исследователи доводили размеры городской территории до 160 кв. км.

Здесь, видимо, смешаны два разных понятия — сам город как таковой и прилегающая к нему округа с рядом больших и малых селений. Внешние укрепления (рвы и стены) ограждали по сам город, а все его земельные владения вместе с округой. Районы сплошной застройки вокруг ритуально административного ядра Тикаля занимают площадь около 6—7 кв. км. Это и есть собствен­но город. Остальные 100—150 кв. км внутри линии укреплений приходятся на сельскохозяйственную округу с целым рядом город­ков и селений: Чикин-Тикаль, Волантун, Бобаль, Коросаль, Канмуль и др.

Относительно истинных размеров городов майя I тысячелетия мы имеем самые смутные представления. В лучшем случае для них имеется более или менее точный план теменоса. Исключение составляют, пожалуй, лишь два классических города, находя­щиеся, правда, за пределами Центральной области, на Юкатане: Эцна, с ритуально-административным центром в 12 га и прилега­ющим к нему жилым районом примерно такой же величины, и Цибилчальтун, которому приписывают территорию до 50 кв. км, хотя 58 картографировано там всего 20 кв. км. На мой взгляд, во втором случае, как и в Тикале, смешаны в одно целое сам город и его округа. Напомню, что речь идет о городе, почти лишенном собст­венной земледельческой базы и снабжаемом главным образом при­возными продуктами и сырьем (основное занятие жителей Цибилчальтуна — добыча соли и торговля ею).

Что касается определения численности населения древних го­родов майя, то, хотя для этой цели используется немало различ­ных методов, до полной ясности здесь еще далеко.

Более или менее обоснованные цифры получены всего лишь для двух-трех городов классического и постклассического периодов. Так, например, в Тикале, по самым минимальным подсчетам, проживало в VIII в. около 10—12 тысяч человек, в Майяпане (Юкатан) — 11 —12 тысяч, в Четумале (Кинтана-Роо) — 10 ты­сяч. Эти данные вполне совпадают со средней численностью насе­ления древнейших городов Месопотамии (Ур — 10—20 тыс., Хафадж — 12 тыс., Умма—16 тыс., Лагаш — 19 тыс. человек).

Разработкой вопросов типологии майяского города занимались в разное время американские археологи С.-Г. Морли, Г. Уилли, У. Буллард, У. Сандерс и другие. Все эти исследователи едино­душны в том, что уже в I тысячелетии в низменных лесных обла­стях майя сложилась иерархия поселений, находившихся между собой в сложных взаимосвязях. Но вопрос о количестве типов по­селений и особенно о критериях для их выделения пока не ясен.

Три десятилетия назад С.-Г. Морли назвал для Северной (Юкатан) и Центральной областей территории майя в III—IX вв. цифру в 180 известных тогда памятников — городов и селении, где были найдены иероглифические надписи. С тех пор это число постоянно росло по мере открытия и изучения новых археологи­ческих объектов. Однако девять десятых из них никогда не под­вергалось систематическим раскопкам и, в лучшем случае, обсле­дованы лишь поверхностно. Обычно археологи наносили на планы и карты только наиболее поздние, видимые на поверхности круп­ные каменные здания в центральной части поселения и описы­вали и публиковали его эпиграфику и скульптуру. За прошедшие полвека более или менее широко раскопано до полутора десятков майяских «центров», по и здесь основное внимание было сосредо­точено, как правило, на религиозном и политико-административ­ном аспектах городской жизни (исследовались лишь храмы и дворцы в центре города).

Из общей массы известных сейчас на территории Центральной области классических памятников культуры майя (свыше ста) я сделал попытку выделить только столицы вероятных горо­дов-государств, которые, видимо, и составляли тогда значительную масть всех крупных городов вообще.

Методически выделение столичных центров майя I тысячеле­тия производилось на основе трех видов признаков.

Первый из них связан с тем очевидным фактом, что столица города-государства — это одновременно и место пребывания пра­вителя (царя) и его двора.

Таким образом, все археологические данные, доказывающие наличие в данном населенном пункте царской резиденции, явля­ются главными для наших выводов. К числу таких данных отно­сятся:

а)         наличие дворцовых комплексов;

б)         наличие царских погребений;

в)         наличие сюжетов и мотивов искусства, связанных с про­славлением личности правителя и его деяний;

г)         наличие больших серии резных каменных стел с продолжи­тельным циклом времени, отраженным в их календарных надписях;

д)         наличие стел, воздвигнутых в честь окончания пятилетнего и десятилетнего циклов.

Второй вид признаков связан с присутствием в данном «центре» значительного числа монументальных храмов и святилищ, дока­зывающих, что перед нами — важный религиозный центр опре­деленной территории.

Третий — количественные показатели: для того чтобы рассма­триваемый памятник мог быть отнесен к разряду столиц, он дол­жен иметь достаточно крупные размеры (площадь города, числен­ность населения и т. д.), значительное число монументальных-архитектурных сооружений и рядовых жилищ, большую серию резных стел с продолжительным временным диапазоном и датами в честь окончания циклов в пять и десять лет.

Эти количественные критерии играют в классификации древ­них поселений особенно существенную роль. На практике разница между малым и крупным населенными пунктами будет прежде всего заметна в количественном отношении.

Правда, есть между ними и известные качественные расхожде­ния: в малом центре, в отличие от столицы, не встречаются цар­ские захоронении, внушительные многокомнатные дворцы и боль­шие группы стел с длинной серией дат по эре майя, доказывающих существование династий правителей в данном городе. Нет здесь и крупных ремесленных мастерских.

При выделении столиц необходимо учитывать весь названный комплекс признаков. Кроме того, крайне важно рассмотреть и та­кие факторы, как географическое положение этой вероятной сто­лицы и соотношение ее во времени и пространстве с соседними 60 крупными городскими центрами.

На основе практического применения вышеназванных крите­риев мною выделено, в сугубо предварительном плане, для Цен­тральной области майя в III —IX вв. восемнадцать таких городов-столиц:

Тикаль,                             Копан,

Вашактун,                         Kиригуа,

Наранхо,                          Сейбаль,

Шультун,                          Алтар-де-Сакрифисьос,

Йашха,                              Йашчилан,

Накум,                              Пьедрас-Неграс,

Ла-Онрадес,                     Паленке,

Наачтун,                           Тонина,

Калакмуль,                       Пусильха.

Общее их число, безусловно, может изменяться но мере накоп­ления нового материала. Но главный вывод — о том, что в классическом периоде на территории Центральной области майя су­ществовало около двух десятков столиц каких-то небольших тер­риториально-политических образований,— вряд ли подлежит сом­нению.

Но условное прочтение некоторых иероглифических надписей некалендарного характера на монументах а рельефах I тысячеле­тия позволило ряду зарубежных исследователей (Т. Проскуряко­вой, М.-Д. Ко, Д. Келли и другим) говорить о наличии наслед­ственных царских династий в таких городах майя, как Тикаль, Копан, Киригуа, Пьедрас-Неграс, Йашчилан, Паленке, Тонина, Наранхо.

Все эти столичные центры, выделенные на основе эпиграфиче­ских свидетельств, полностью входят в список восемнадцати сто­лиц, выделенных автором по чисто археологическим признакам. Уже сам факт существования в классическом периоде на срав­нительно ограниченной территории Центральной области столь значительного числа столиц небольших, по самостоятельных тер­риториально-политических образовании позволяет ставить вопрос относительно их принадлежности к городам-государствам — наи­более распространенной форме государственной организации древ­нейших раннеклассовых обществ.

Наиболее полно и четко раскрыл природу города-государства в раннеклассовых обществах И. М. Дьяконов. «В Передней Азии периода ранней древности,— отмечает он,— пределом общинно-государственной интеграции являлось то, что я, по египетскому образцу, в 1950 г. предложил назвать «номом»: это территория, которая включала один, реже — два три города... с их округой. ограничена определенными естественными условиями сравни­тельно небольшого масштаба — горной долины и т. д. Более крупные объединения возможны только в порядке принуждения вполне автономных «номов» к уплате дани более сильному «ному»...»²⁹.

Материалы письменных источников из Центральной Мексики и с полуострова Юкатан в X—XVI вв. демонстрируют полное со­ответствие изложенной выше характеристики древневосточного «нома» с типичным городом-государством Мексики и Централь­ной Америки кануна испанского завоевания.

В XVI в. юкатанские майя употребляли для обозначения лю­бого постоянно существующего населенного пункта — от крохот­ной деревушки до многолюдного города — один и тот же термин «ках», что означает «селение». Иногда для обозначения понятия «город» используется термин «нох ках» («большое селение»), а для деревни — «чанчан ках» («малое селение»). Следовательно, в доиспанскую эпоху у майя, как и на Древнем Востоке (Шумер), не существовало еще терминологического противопоставления понятий «город» и «деревня».

Во всяком случае, пока мы можем определенно отнести и здесь и там к числу городов только столицы небольших государств-но­мов, то есть те поселенные пункты, где, согласно сообщениям пись­менных источников, находились царские резиденции. Археологи­ческие материалы не менее убедительно доказывают, что все зна­чительные города майя I тысячелетия также совпадают факти­чески со столицами небольших территориально-политических объ­единений, именуемых городами-государствами: столица и под­властная ей округа из сельских общий.

Таким образом, не подлежит сомнению, что классические цен­тры майя (предполагаемые столицы исковых государств) выпол­няли ряд важнейших городских функций; политико-администра­тивную, культовую, хозяйственную (ремесло и торговля), сбор, доставка и перераспределение излишков сельскохозяйственной продукции и т. д. Они занимали значительную площадь и имели, как правило, постоянное население — свыше 10 тысяч человек. Это дает нам все основания рассматривать их как наиболее ранний вариант города.