Стелы майя как исторический источник
ИНТЕРПРЕТАЦИЯ АРХЕОЛОГИЧЕСКИХ ИСТОЧНИКОВ
Успешное изучение раннеклассовых цивилизаций древности во многом зависит от накопления нового археологического материала. Археологические находки — «та реальная вещественная основа, которая непосредственно была связана с обществами прошлого и, естественно, сохранила информацию об этих обществах»[559]. Однако не менее хорошо известно и то, что извлечение исторической (социологической) информации из вещественных источников — одна из наиболее сложных методических проблем археологической науки.
«Исходным моментом для исторических реконструкций по данным археологии, — подчеркивает В.М.Массон, — является критика источника с целью выяснения его познавательных возможностей…»[560]
Выше уже говорилось о том, что важнейшая задача данной работы состоит в выделении из общей массы древних поселений майя I тысячелетия н.э. крупных городов — столиц вероятных городов-государств. Отмечалось также, что основными видами археологического материала для решения этой задачи послужили каменные резные стелы, дворцовые комплексы и царские погребения. В целях выяснения познавательных возможностей этих видов источников мне представляется необходимым дать здесь их краткий критический анализ.
СТЕЛЫ МАЙЯ КАК ИСТОРИЧЕСКИЙ ИСТОЧНИК
В археологии майя вряд ли есть еще другой такой предмет или элемент культуры, который можно было бы сравнить по значимости с каменными резными стелами. Появление этих внушительных, вертикально поставленных, каменных плит отмечает, по мнению многих исследователей, рождение цивилизации на майяской земле. Большое значение для изучения искусства и социально-политических институтов майя классического периода имеют и запечатленные на стелах разнообразные культовые и светские сцены. Наконец, многие монументы с очень раннего времени сопровождались иероглифическими надписями календарного и исторического характера (последние до сих пор еще не прочитаны), что уже само по себе служит великолепным признаком наличия цивилизации[561]. Взятые изолированно, эти важнейшие элементы майяской культуры — письменность, календарь, мотивы искусства — получили достаточно подробное освещение в специальной литературе. Однако общий анализ стелы, как средоточия всех упомянутых черт, как совершенно уникального и самостоятельного культурного явления — до сих пор никем не производился. Между тем такой подход открывает самые широкие перспективы в освещении многих важных проблем истории майя.
Следует отметить, что стелы хотя и представляют собой ценный источник по майяской культуре, но источник необычайно сложный и запутанный, с трудом поддающийся общей интерпретации. Многофункциональное назначение стел, их перестановка, намеренная порча и уничтожение в древних городах, соотношение времени изготовления и установки монумента с высеченной на нем календарной датой по эре майя, наличие рядом со стелами алтарей для жертвоприношений и тайников с ритуальными дарами — вот далеко не полный перечень тех проблем, с которыми постоянно сталкивается современный исследователь.
Видимо, именно по этой причине в майянистике до сих пор не решен до конца даже основной вопрос относительно данных памятников искусства — функциональное назначение стел.
С.Г.Морли считал, например, что эти каменные монументы устанавливались майя исключительно для отсчета определенных циклов времени — как хронологические вехи «двадцатилетий-катунов»[562]. Сходного мнения придерживается и Г.Гиллемин[563].
Более разнообразное назначение приписывал стелам крупнейший специалист в области искусства майя Г.Спинден. «Крупные каменные монументы майя… — писал он, — могут служить в некоторых случаях как погребальные (надмогильные) памятники, но если так и было, то не часто. Под несколькими из них сделаны небольшие крестообразные камеры, содержащие остатки ритуальных приношений в честь установки памятника. Однако главное назначение стел остается неизвестным. Они могли быть идолами, в том же самом смысле, в каком являются идолами изображения Будды. Вряд ли стелы изображали индивидуумов, поскольку они, во-первых, лишены индивидуальности; а во-вторых, потому, что все они имеют календарную дату… Их можно связать, таким образом, преимущественно с окончанием определенного периода времени и, возможно, с историческими событиями, имевшими место в течение этого периода времени…»[564]
Существует мнение, что на майяских стелах изображались обычно только боги и жрецы[565]. Правда, в настоящее время эта точка зрения теряет почву под ногами, подвергаясь справедливой критике со стороны многих советских и зарубежных ученых. Большая заслуга в становлении и развитии нового направления в майянистике принадлежит американской исследовательнице Т.Проскуряковой.
В подавляющем большинстве случаев резные стелы встречаются группами по нескольку штук и, как правило, в той или иной связи с архитектурными сооружениями (храмами)[566]. Именно этот факт и послужил отправным моментом для исследований Проскуряковой в городе Пьедрас Неграс. Она установила, что все монументы (35 шт.) располагались отдельно стоящими группами, общее число которых составляло семь. Причем в пределах каждой такой группы отрезок времени, отраженный на всех календарных датах имеющихся там стел, никогда не превышал средней продолжительности одной человеческой жизни. Это сразу же навело исследователя на мысль, что каждая группа таких памятников служит своеобразной каменной «летописью» жизни и деяний одного конкретного правителя. Первый монумент каждой группы сопровождался изображением юноши, сидящего в нише, на платформе, или на троне. Здесь же были высечены две важные даты. Одна из них, дополненная иероглифом, наподобие человеческой головы с подвязанной щекой, означала, по мнению Т.Проскуряковой, время прихода изображенного лица к власти, а другая — с иероглифом в виде лягушки, задравшей кверху лапки, — указывала на время рождения того же человека. Более поздние монументы той же группы посвящены таким событиям, как браки, рождение наследников, военные победы и т.д. Следовательно, фигуры, изображенные на рельефах и стелах классического периода, — не боги и не жрецы, а представители правящих династий[567].
Глубокий анализ стел майя — как отражения важных исторических процессов и явлений — содержится в работе Ю.В.Кнорозова «Письменность индейцев майя». Описывая так называемые юбилейные стелы, которые устанавливались в честь окончания «двадцатилетия», он отмечает, что эти стелы «неразрывно связаны с культом богов, правящих поочередно в течение определенного периода. Религиозные представления о переходе власти от одного бога к другому, несомненно, являются реальным отражением существовавшего института смены правления по родам. Появление юбилейных стел, по-видимому, свидетельствует о том, что захват власти одной династией получил религиозную санкцию. Смена власти происходит уже не в реальной жизни, а у богов. Земной владыка вместо того, чтобы передавать власть, получает от очередного бога инвеституру на правление»[568]. Интересные соображения приводит и Р.В.Кинжалов. «С нашей точки зрения, — подчеркивает он, — воздвижение стел и их назначение были тесно связаны с зародившимся культом правителя города-государства… Вполне вероятно, что при этом имели место обряды, аналогичные древнеегипетскому празднику хеб-сед. Назначением их было укрепление силы правителя для предстоящего, нового двадцатилетия его царствования»[569].
Однако следует несколько дополнить и развить тезис о назначении стел в классический период. Особенно это касается утверждения о том, что стелы непосредственно связаны с культом правителя.
Прежде всего напомним твердо установленные общие факты о майяских стелах.
1. Стелы стоят, как правило, у основания монументальных каменных построек — чаще всего возле храмов, в очень редких случаях возле дворцов (у подножья главной лестницы, на нижних уступах пирамиды и т.д.).
2. Иногда одиночные стелы находят и внутри храмовых помещений (это — либо вторичное их использование, как, например, в Тикале — стелы 26 и 31, либо первичное, как в Тонина).
3. Стелы в большинстве случаев сопровождаются круглыми алтарями (в том числе и с явными следами сжигания благовоний и принесения жертвоприношений — угли, копоть, краска и т.д.) и подземными тайниками с ритуальными дарами специфического содержания (под основанием стелы или вблизи него).
Из этого следует, что стелы (а соответственно и изображенные на них персонажи высокого ранга) служили у майя в I тысячелетии н.э. объектом поклонения, объектом постоянных и сложных ритуалов[570].
4. В 90% всех случаев стелы стоят группами на главной площади (или нескольких площадях), возле храмов, в самом центре города или селения, считавшемся у древних майя «зоной престижа», местом обитания правителя, высшей знати и жрецов.
5. Исследование больших серий монументов из некоторых классических майяских городов выявило, что почти все ранние стелы города были еще в древности намеренно повреждены, разбиты или переставлены со своих первоначальных мест и затем использованы вторично. Уцелели, как правило, лишь позднеклассические памятники данного города. Гипотеза о том, что эти «ненормальности» со стелами происходят лишь в самом конце I тысячелетия н.э. и связаны с восстаниями низов против ненавистных угнетателей-теократов, не выдерживает критики: акты разрушения и порчи стел зафиксированы в самые разные периоды существования городов и самое главное даже после своего разрушения стела часто не переставала быть объектом почитания со стороны майя (груду обломков или крупных кусков монумента со всеми почестями устанавливали вновь и приносили ей ритуальные дары и жертвы).
6. Опираясь на аргументацию, изложенную в работах Т.Проскуряковой, Д.Келли, М.Д.Ко, Ю.В.Кнорозова и Р.В.Кинжалова, можно утверждать, что в большинстве случаев на стелах изображены не боги и жрецы, а представители правящих царских династий майяских городов-государств.
7. Об этом говорит также и чисто антропоморфный облик изображаемых персонажей, отсутствие признаков, характерных для богов пантеона майя X–XVI вв., наличие у них специфических и строго стандартных атрибутов власти («ритуальных полос», «гротескных скипетров» и круглых щитов с маской солнечного божества)[571] и явственная повторяемость (канон) основных мотивов, запечатленных там: это три главных группы мотивов — «военная», «династическая» и «ритуальная», находящие прямые аналогии на монументах царей Древнего Востока[572].
8. Помимо «юбилейных» стел, выделенных Ю.В.Кнорозовым, т.е. памятников в честь окончания очередного «двадцатилетия» (катуна) и более мелких циклов в 10 (лахантун) и 5 (хотун) лет, можно предложить разделение стел, исходя из мотивов, изображенных на их лицевой стороне: на победные, или военные, династические и культовые (ритуальные).
9. Многие стелы майя вообще лишены каких-либо резных надписей и изображений. Однако судя по их местонахождению (возле тех же самых храмов, где стоят и резные монументы) и наличию ритуальных приношений в тайниках (под основанием стелы), они функционально ничем не отличались от своих скульптурных собратьев. Существует весьма обоснованное предположение о том, что в прошлом эти ныне гладкие монументы были покрыты слоем белого штука и затем расписаны иероглифами и всякого рода изображениями. Во-первых, раскраске подвергались и резные стелы (следы ее сохранились в углублениях скульптуры на стелах из Коба, Йашуна, Тикаля, Пьедрас Неграс и др.)[573]. Во-вторых, в постклассическом центре юкатанских майя — Тулуме удалось найти стелу, часть лицевой стороны которой была расписана в голубой цвет, а другая — сохраняла естественную белую окраску штукатурки (стела №4). Никаких рисунков, правда, и в данном случае не оказалось[574]. Бог Ицамна, расписывающий краской поверхность стелы, изображен в Мадридской иероглифической рукописи майя, относящейся приблизительно к XV в. н.э.[575] Следовательно, есть все основания считать, что и гладкие стелы из классических городов майя тоже были когда-то оштукатуренными и расписанными.
При работе над данной темой автором учтено и использовано около 400 резных стел только из 18 предполагаемых столичных городов I тысячелетия н.э. в Центральной области майя. Кроме того, сюда можно добавить но менее 50 розных монументов из малых центров того же периода. И это не считая сходных по тематике изображений на каменных резных алтарях, каменных и деревянных притолоках, настенных росписях и полихромной керамике.
Полученная в результате анализа этих стел информация в сочетании с другими видами источников — археологическими, историческими и этнографическими — будет использована ниже для решения двух проблем: а) в какой мере связаны резные стелы майя с правящими династиями городов-государств, б) как практически можно использовать стелы при классификации майяских городов.
Хронологические рамки обычая возводить стелы в Центральной области майя охватывают время с 292 по
В одном из наиболее значительных городов постклассического Юкатана — в Майяпане археологи нашли 13 резных и 25 гладких стел. Все они, как и в классические времена, были установлены в центре города, близ важнейших храмовых ансамблей. На одной из стел (стела 1) запечатлена весьма характерная сцена: сидящее на троне божество (похожее на богов из иероглифических рукописей майя) вручает стоящему перед ним на низкой платформе антропоморфному персонажу в пышном костюме какие-то предметы, напоминающие инсигнии правителя[576].
Диего де Ланда видел в XVI в. на Главной площади Майяпана 7–8 таких стел с изображениями и надписями. «Полагают… — пишет он, — что они поставлены в память основания и разрушения этого города. Другие похожие есть в Силане, поселении на берегу, хотя более высокие. Местные жители, спрошенные о них, отвечают, что был обычай воздвигать один из этих камней через каждые 20 лет, число которое они употребляют, чтобы считать свои века»[577].
Испанский хронист XVII в. Лопес де Когольюдо также упоминает о ритуале возведения местными индейцами «резных камней» через каждые 20 лет[578].
«В этот год (1517) закончилось двадцатилетие, — писал около
48. (Двадцатилетие) 12 Владыки, был воздвигнут в Оцмале его камень.
49. (Двадцатилетие) 10 Владыки, был воздвигнут в Сисале его камень…[580]
Ю.В.Кнорозов называет эти поздние майяские монументы Юкатана «юбилейными», поскольку они устанавливались по случаю «юбилеев» двадцатилетней продолжительности. «По текстам колониального периода, — указывает он, — известно, что в это время происходила смена батабов (вожди, правители городов и крупных селений. — В.Г.)… По другим источникам известно, что в это же время, по жреческим учениям, сменялись боги — покровители „двадцатилетий“… На юбилейных стелах обычно изображался бог-покровитель наступающего „двадцатилетия“, а в сопровождающей надписи указывалось имя бога и время его прихода к власти. Такие стелы служили местом поклонения богу текущего „двадцатилетия“»[581].
Все книги «Чилам Балам» дают имя катуна, места, где устанавливается камень в его честь и божества, которое названо «лицом катуна», причем катун и его бог-покровитель выступают всегда с атрибутами и аксессуарами земных владык — правителей городов-государств (циновка, трон, скипетр и т.д.): «Катун 11 Ахав воссел на циновку, воссел на трон, когда утвердился их правитель. Йашаль Чак — есть лицо их правителя»[582]. Налицо, таким образом, прямая связь между богом-покровителем данного катуна и земным правителем, реально царствовавшим в течение тех же 20 лет, на что справедливо указывал Ю.В.Кнорозов. Можно, конечно, и прямо сопоставлять «юбилейные» стелы постклассического и классического периодов. Однако следует при этом подчеркнуть и значительные различия между ними. Так, в I тысячелетии и. э. на тех же «юбилейных» монументах божества, как правило, не изображались совсем, а были представлены вполне земные персонажи в пышном костюме и с инсигниями власти. Единственным указанием на их связь с небесными силами были головные уборы с масками некоторых богов, аналогии которым удастся найти в пантеоне майя XVI в. Следовательно, речь, видимо, идет о людях, выступающих как воплощение богов. Непонятно и другое. Если уже в классический период правители городов-государств майя стали царствовать пожизненно, получая через каждые 20 лет новые полномочия на власть от очередного бога — покровителя катуна, то почему в крупнейших майяских центрах получила широкое распространение практика возведения «юбилейных» стел через 1/4 и 1/2 катуна, т.е. через 5 и 10 лет? Зачем правителю нужно было подтверждать свое право на власть каждые 5 и 10 лет, когда ему выгоднее было делать это как можно реже, скажем, раз в 20 лет?
Мне представляется, что, в отличие от позднеюкатанских обрядов и изваяний, стелы майя I тысячелетия н.э. играли гораздо более важную роль в социально-политической и религиозной жизни общества. Во-первых, судя по характеру изображенных там персонажей, можно считать, что это — не боги, а обожествленные люди или лица, представляющие на земле богов. Во-вторых, этим персонажам (как и стеле в целом) поклонялись, приносили жертвы и т.д. (алтари, тайники с дарами). И в-третьих, стелы стояли обычно у храмов, многие из которых были посвящены обожествленным предкам царской династии (наличие гробниц под основаниями храма и подчиненное положение храма по отношению к гробнице и т.д.). Эти стелы стоят обычно близ храмов, но на широких площадях, способных вместить большое число людей, и, следовательно, ритуалы и жертвоприношения, осуществляемые на алтарях возле стел, носили массовый, общественный характер (в отличие от замкнутых в узком кругу лиц особо важных ритуалов внутри крохотных храмовых помещений, вознесенных на вершины гигантских пирамид). Все вышесказанное позволяет предполагать, что стелы и изображенные на них персонажи имели прямое отношение к культу царских предков и благодаря их возведению и ссылке на священный авторитет и всевозможные заслуги предков новый правитель получал и обоснование, освящение своей власти: будь-то на 20 лет, на 10 или на 5. И в таком случае более частые ссылки на божественных предков как раз в наиболее могущественных городах Центральной области в I тысячелетии н.э. уже не кажутся странными.
Видимо, в постклассический период на Юкатане в связи с тольтекским завоеванием произошло известное переосмысление всей обрядности комплекса стелы-алтаря, хотя общее его назначение — подтвердить право на власть со стороны правителя — сохранилось: только вместо ссылки на авторитет предков династии стали ссылаться на богов-покровителей катунов.
Происхождение обычая возводить стелы, как считает Ю.В.Кнорозов, связано со «священным», или «мировым», деревом майяских мифов, реальное воплощение которого в виде старой сейбы или другого крупного дерева служило в древности местом общеплеменных собраний и обрядов, включая и выборы вождя. Позднее, уже в ольмекский период, к концу I тысячелетия до н.э. такое дерево заменил каменный столб-стела (например, монумент «Е» из Трес Сапотес), возле которого происходили перевыборы правителя на следующий срок правления (полгода, год и т.д.)[583].
По представлениям майя XVI в., земля имела прямоугольную форму (ср. прямоугольные пропорции главных площадей в майяских городах), над ней было 13 небес («слоев неба»), а внизу — 9 подземных миров. «По четырем углам мира, на востоке, севере, западе и юге, находились „мировые деревья“ которые соответственно назывались Красное, Белое, Черное и Желтое дерево (символика цветов). В центре мира находилось Зеленое дерево. На четырех мировых деревьях по странам света обитали боги дождя Чаки. Здесь же были четыре гигантских кувшина с водой; когда боги лили из них воду, шел дождь…»[584]
Ссылаясь на свидетельства книг «Чилам Балам», американский исследователь Р.Ройс сопоставляет эти «мировые деревья» с изображениями стилизованных «крестов» с птицей наверху из Паленке и Йашчилана (I тысячелетие н.э.). С этими же основными частями света и деревьями мифологическая традиция майя связывает различные божества — покровителей ветра, воды, дождя, растительности — четырех Бакабов (с соответствующей цветовой символикой), четырех Чаков и четырех Павахтунов. Четыре брата Бакаба, по преданиям, поддерживают по углам небесный свод, дабы он не упал. Так, именно к культу Бакабов прямо относятся и четыре камня — Красный, Белый, Черный и Желтый «Акантуны», которые мазали своей кровью молящиеся. «Акантун» Р.Ройс приравнивает стеле и подчеркивает, что эти «акантуны» стояли, как и «мировые деревья», по 4 углам света[585]. Следовательно, налицо прямая внешняя и, вероятно, функциональная связь стелы и «мирового дерева».
Уместно заметить, что в виде пережитка такие «мировые деревья», облаченные в узорчатый плащ правителя, изображены в Дрезденской и Мадридской рукописях[586]. Весьма красноречива и этимология некоторых слов: в словарях майя-испанского языка XVI в. (Мотуль и др.) «канте» означает «желтое дерево» (т.е. «мировое дерево», стоящее на юге и часто облаченное на рисунках рукописей в плащ правителя) и «канте» означает также «трон», «тот, кто владеет тропом». В Мадридской рукописи с желтым «мировым деревом» всегда связано число «1 Ахав». По Ю.В.Кнорозову, это день выборов военного вождя в эпоху архаики.
Известная взаимосвязь существует у майя и между понятиями «трон» и «стела». В пророческих текстах книг «Чилам Балам» есть выражение, где вместо «возводится стела» в виде синонима использован оборот «бог сел на свой трон»[587].
Отчетливая связь стелы с личностью правителя города-государства хорошо видна и на таком примере. Когда узурпатор Хунак-Кеель силой захватил власть в Чичен-Ице, он первым делом приказал уничтожить (бросить в воду) все имевшиеся в городе стелы[588].
Факты намеренной порчи лица у запечатленного на стеле персонажа или уничтожения всего монумента неоднократно отмечались археологами при исследованиях городов I тысячелетия н.э. Как объяснить их?
Во-первых, можно предполагать, что стелы служили у майя как бы олицетворением данного города-государства в целом и его правящей династии в частности. И не случайно, что в ходе многочисленных столкновений между соседними городами в случае успеха враги первым делом уничтожали и портили стелы и разрушали храм главного местного божества.
Несомненно, часто имели место и акты внутреннего «вандализма» — либо ритуального порядка (например, ритуальное «убийство» стелы спустя определенный цикл времени одновременно с разрушением и перестройкой храма, где она стояла), либо связанные с борьбой за власть внутри правящей верхушки.
До сих пор речь шла преимущественно о «юбилейных» стелах, связь которых с личностью правителя хотя и улавливается, но требует привлечения самого широкого круга источников. Однако в городах майя I тысячелетия н.э. были стелы — и прежде всего военные, т.е. со сценами военных действий, побед и триумфа, которые имеют непосредственное отношение к правящим династиям городов-государств.
Известно, что в иероглифических рукописях постклассического периода стелы назывались у майя «ках-тун» (cah-tun) — «городской камень» и в одном случае, если это не описка жреца, «каб-тун» (cab tun) — «сельский камень»[589].
Исходя из вышесказанного, казалось бы вполне логично сделать вывод, что уже сам факт присутствия каменных стел с изображением правителя в данном населенном пункте майя доказывает его принадлежность к классу городов и, более того, к классу столиц. Но в действительности дело обстоит не совсем так. В ходе археологических исследований памятников I тысячелетия н.э. очень скоро выяснилось, что не только крупные городские (и столичные), но и сравнительно небольшие центры и селения майя имели какое-то (пускай и незначительное) число резных каменных стел, на которых представлены все три группы выделенных мною мотивов — военная, династическая, ритуальная.
В доиспанский период городки и селения, входившие в состав данного города-государства, всегда копировали и внешне, и по структуре, хотя и в уменьшенном виде, свою метрополию. В каждом более или менее значительном селении был свой храм божества-покровителя общины и общественно-административная постройка для батаба — главы селения. Все это находилось на центральной площади. Здесь же, вблизи упомянутых зданий, стояли обычно и стелы — от одной до нескольких штук. Каково же было их назначение в этом захолустье, часто удаленном на многие километры от столицы? Может быть, это реальное подтверждение притязаний верховной власти на данную территорию и факт признания селением зависимости от нее? Пограничный знак? Ю.В.Кнорозов на материале рукописей доказал, что в постклассическое время стелы в селениях майя почти потеряли свою социально-политическую значимость и использовались жрецами лишь как место отправления культа в честь бога-покровителя двадцатилетия и сбора (как можно более частого) приношений в его пользу[590]. Можно ли переносить эту ситуацию на классический период — сказать сейчас трудно.
На мой взгляд, стелы все же следует использовать для выделения столиц в Центральной области майя в I тысячелетии н.э. Во-первых, в отличие от крупных городских центров малые имели всегда сравнительно небольшое количество резных каменных монументов: чаще всего 1–3, реже — до 8–10 штук. В предполагаемых же столицах таких памятников находят в среднем по 18–20 и больше.
Во-вторых, как правило, на стелах малого центра представлены весьма однообразные изобразительные мотивы и сцены (либо это только династическая сцена, либо только военная и т.д., но никогда не представлены все три группы сразу), которые к тому же демонстрируют явственную стилистическую связь с близлежащим крупным центром.
В-третьих, именно наличие длительных и почти непрерывных (судя по датам) серий стел в больших городах свидетельствует о существовании там непрерывных династий правителей.
В-четвертых, установлено, что стелы в честь окончания 10-, 5-летних циклов встречаются лишь в наиболее крупных и значительных городах майя I тысячелетия н.э., поскольку только могущественные, обладавшие большими материальными возможностями, правители могли позволить себе роскошь изготовлять и ставить огромные скульптурные монументы чаще обычных двадцатилетий[591].
И следовательно, список памятников с такими стелами в известной мере соответствует числу наиболее крупных городов майя в I тысячелетии н.э., хотя и здесь требуется известная коррекция на основе других видов источников. Следует помнить и о таких вещах, как совершенно непонятное отсутствие резных стел в Паленке, который по всем другим признакам относится к столичным центрам, или об отсутствии хотунов (5-летий) и лахантунов (10‑летий) в гигантском Тикале. Весьма ненадежный критерий и общее число стел, т.к. их количество сильно меняется с началом широких археологических работ в данном городе.
Использование стел в качестве критерия для выделения майяских столиц классического периода следует сочетать с другими, не менее существенными показателями — количество и качество монументальной архитектуры, размеры городища, наличие царских захоронений и т.д.
В заключение необходимо отметить, что стелы у майя — это не столько реальные изображения царей-богов, сколько «символические образы», «иконы, а не портреты»[592]. Конечно, на каждом изображении чувствуется и какая-то локальная специфика и даже некоторые черты индивидуальности. Но главное для древнего мастера заключалось в показе (путем массы символических деталей, инсигний и т.д.) силы и могущества, магических способностей царя как образа собирательного, а отнюдь не индивидуального. К сожалению, символика классического периода майя нам почти неизвестна, отчего и масса ценной исторической информации по-прежнему остается недоступной.
[559] Массон В.М., 1976а, с. 5.
[560] Массон В.М., 1976б.
[561] Кнорозов Ю.В., 1971, ч. 1, с. 83–84., с. 22.
[562] Morley S.G., 1938, vol. IV, p. 250, 251.
[563] Guillemin G.F., 1968, p. 32.
[564] Spinden H., 1913, p. 120.
[565] Proskouriakoff Т., 1965, p. 471.
[566] Maler Т., 1901. p. 43–58.
[567] Proskouriakoff Т., 1960, p. 454–475.
[568] Кнорозов Ю.В., 1963, с. 12.
[569] Кинжалов Р.В., 1968, с. 29, 32.
[570] Adams R.Е. and Gatling I.L., 1964, p. 112.
[571] Гуляев В.И., 1972б, с. 116–134.
[572] Гуляев В.И., 1972а, с. 207–214.
[573] Сое W.R., 1962, р. 494.
[574] Lothrop S.К., 1924, р. 45.
[575] Кнорозов Ю.В., 1963, с. 533.
[576] Pollock H., Roys R., Proskouriakoff Т., Smith А., 1962, p. 134–136, fig. 12-a.
[577] Ланда, Д. де, 1955, с. 118–120.
[578] Tozzer А.M., 1941, p. 38–39.
[579] Кнорозов Ю.В., 1963, с. 215.
[580] Там же, с. 70.
[581] Там же.
[582] Roys R.L., 1967, р. 77, 185.
[583] Кнорозов Ю.В., 1973, с. 87.
[584] Кнорозов Ю.В., 1963, с. 29.
[585] Roys R.L., 1967, р. 170, 171.
[586] Кнорозов Ю.В., 1963, с. 478.
[587] Там же, с. 86, 92.
[588] Там же. с. 76.
[589] Пользуясь случаем, выражаю искреннюю благодарность Ю.В.Кнорозову, любезно предоставившему эти данные в мое распоряжение.
[590] Кнорозов Ю.В., 1975, р. 256.
[591] Morley S.G., 1956, р. 63.
[592] Шаревская Б.И., 1961, с. 151.