О МАТЕРИКЕ. О ПРОВИНЦИИ НИКАРАГУА

О МАТЕРИКЕ[1]

Пытка индейского вождя в Панаме. Гравюра Иоганна Теодора де Бри из книги «Narratio regionum indicarum …».

В году тысяча пятьсот четырнадцатом прибыл на Материк один несущий несчастья губернатор[2], жесточайший тиран, безо всякого милосердия или хотя бы рассудительности, как орудие божьего гнева, с твёрдым намерением поселиться в этой земле со множеством испанского народа. И хотя некоторые тираны уже пришли ранее на Материк[3], и ограбили, и убили, и подвергли притеснениям множество людей, но это было на морском побережье, откуда они выходили и грабили, что могли; но этот превзошёл всех остальных, какие ранее приходили, и всех на всех островах, и их мерзкие деяния во всех прошлых гнусностях, не только морское побережье, но и обширные земли и королевства он опустошил и истребил, отправив бессчетное число людей, в них имевшихся, в преисподнюю. Он опустошил на многие лиги вверх от Дарьена [Darién] вплоть до королевства и провинций Никарагуа включительно, что составляет более пятисот лиг, и является лучшей, и наиболее благодатной и заселенной землей, какую можно себе представить в мире. Там имелись многие великие владыки, бесчисленные и большие поселения, величайшие золотые сокровища, из-за чего [сгинуло так много людей], сколько до тех пор ни в одном краю на земле не погибало, ибо хотя с острова Эспаньола наполнилась почти вся Испания золотом, и самым чистым золотом, но оно было добыто индейцами из недр земли, из упомянутых рудников, где они, как сказано, поумирали. Этот губернатор и его люди изобрели новые способы жестокостей и пыток для индейцев, чтобы те разыскивали и отдавали им золото. Имелся у него капитан[4] , который в одном из походов, устроенном по его приказу, чтобы грабить и искоренять людей, убил более сорока тысяч душ, что видел своими глазами один монах из [ордена] Святого Франциска, который с ним шёл и которого звали брат Франсиско де Сан-Роман [Francisco de San Román], рубя их мечами, сжигая заживо и бросая свирепым псам, и подвергая разнообразным пыткам[5]. 

И вот, погибельнейшая слепота, которую всегда имели вплоть до настоящего времени те, кто должны были управлять Индиями, относительно того, чтобы заниматься и заботиться об обращении [в христианство] и спасении [душ] тех народов, что на деле и в действительности всегда откладывали (я правдиво говорю это), хотя на словах показывали, и расцвечивали, и изображали совсем другое, дошла до такой бездны, что придумали, и стали применять, и требовать, чтобы индейцам предъявляли требования[6], прийти к вере и покорности королям Кастилии, а если нет – воевать с ними огнём и мечом, и убивать их, и захватывать в плен и т.д. Как будто Сын Божий, который умер за каждого з них, приказывал в своём законе, когда говорил: «Euntes docete omnes gentes», «Итак, идите, научите все народы»[7], – чтобы предъявляли требования мирным и спокойным неверующим, находившимся на собственных землях, и если бы они их тотчас не принимали, безо всякой проповеди и наставления, и не отдавали бы самих себя под власть короля, о котором никогда не слыхали и которого никогда не видали, и особенно чьи люди и посланники были так жестоки, так безжалостны, и такие ужасные тираны, то потеряли бы по этому самому случаю имущество и земли, свободу, жён и детей со всеми своими пожитками, что является делом нелепым, и тупоумным, и достойным брани, и осмеяния, и преисподней.

И вот, так как этот достойный сожаления и зловещий губернатор приказывал исполнить предписание о предъявлении названных требований, чтобы как-то оправдать их, хотя они сами по себе были нелепыми, безрассудными и несправедливейшими, то злодеи, которых он посылал, это делали, когда выходили обчищать и грабить какое-нибудь селение, о котором получали сведения, что там есть золото; и когда индейцы находились в беспечности в своих селениях и домах, из темноты появлялись зловещие испанские грабители, подходили на пол-лиги к селению, и оттуда посреди ночи провозглашали и зачитывали друг другу названные требования, говоря: «Касики и индейцы этого материка такого-то селения, мы сообщаем вам, что есть один Бог, и один Папа, и один король Кастилии, являющийся господином этих земель; немедленно покоритесь ему и т.д. А если нет, знайте, что мы поведём против вас войну, и будем вас убивать, и захватывать в плен и т.д.» И в четыре часа утра, когда невинные спали со своими жёнами и детьми, набрасывались на селение, поджигали дома, которые обычно были соломенными, и сжигали заживо детей, и женщин, и многих остальных прежде, чем те согласились бы; убивали тех, кого хотели, а тех, кого захватывали живыми, убивали, подвергая пыткам, чтобы они рассказали о других селениях с золотом, или о дополнительном золоте, которое там могли бы найти, а тех, кого оставляли, клеймили железом в качестве рабов; а затем отправлялись, затушив и загасив огонь, разыскивать золото в домах. Таким способом и такими делами занимал себя этот погибший человек, со всеми дурными христианами, которых он привёл, с года четырнадцатого до года двадцать первого и двадцать второго, посылая в такие походы пятерых, и шестерых, и больше слуг, которые давали ему большущие доли (далёкие от того, что полагалось бы капитан-генералу) от всего золота, и жемчуга, и драгоценностей, которые награбили, и из рабов, которых приводили. И то же самое делали королевские чиновники, посылая каждый побольше челяди или слуг, каких могли, и первый епископ этого королевства[8] также отправлял своих слуг, чтобы иметь свою долю с этого промысла. В то время в этом царстве награбили золота (о каком я могу судить) больше чем на миллион кастельяно[9], и думаю, что я преуменьшаю, и оказывается, что королю отправили только три тысячи изо всего этого награбленного; и загубили народа более восьмисот тысяч душ. Другие тираны-губернаторы, которые следовали за ним до года тридцать третьего[10], убили и согласились на убийство вследствие тиранического рабства, последовавшего за войнами, тех, кто остались.

Среди бесчисленных злодеяний, которые он совершил и позволил за время своего управления, было то, что, когда один касик или владыка дал им, то ли по доброй воле, то ли из страха (что более правдоподобно) девять тысяч кастельяно, они не удовлетворились этим, схватили упомянутого владыку и привязали его к столбу, усадив на землю, и, вытянув его ноги, поднесли к ним огонь, чтобы он дал им больше золота, и он послал  в свой дом, и принесли ещё три тысячи кастельяно, и они опять подвергли его мучениям, но он не дал больше золота, то ли потому, что не имел, то ли потому, что не захотел дать, и они пытали его таким образом, пока костный мозг не выступил из стоп, и так он умер. И с этого случалось бесчисленное количество раз, когда владык убивали и пытали, чтобы получить от них золото. В другой раз, когда некий отряд испанцев отправился пограбить, они достигли одного леса, где спряталось и укрылось, чтобы спастись от столь смрадных и ужасных деяний христиан, много народа, и внезапно набросившись на них, захватили семьдесят или восемьдесят девушек и женщин, умертвив многих, кого смогли убить. На другой день собралось множество индейцев, и они пошли на христиан, сражаясь из тоски по своим жёнам и дочерям, и когда христиане увидели себя в затруднительном положении, не захотели отпустить добычу, но обрушили мечи на животы девочек и женщин, и не оставили из всех восьмидесяти ни одной живой. Индейцы, которые от горя расцарапывали себе внутренности, кричали и говорили: «О, злобные люди, жестокие христиане! Вы убиваете ирас?» Словом «ира» [ira] называют в этой стране женщин, почти говоря: убивать женщин – это признак омерзительных и жестоких озверевших людей[11].

В десяти или пятнадцати лагах от Панамы [Panamá]  располагался один большой господин, которого звали Парис [Paris], очень богатый на золото[12]; туда пришли христиане, и он принял их, как будто это были его братья, и подарил капитану[13] пятьдесят тысяч кастельяно по своей воле. Капитану и христианам показалось, что тот, кто даёт такое количество по своей милости, должен обладать огромным сокровищем (что было целью и утешением их трудов); они притворились и сказали, что хотят уйти, и вернулись перед рассветом, и набросились на беспечное селение, и сожгли в нём, что смогли, и убили и сожгли много народа, и награбили ещё пятьдесят или шестьдесят тысяч  кастельяно, а касик или владыка ускользнул, так что они его не убили и не схватили. Он быстро собрал как можно больше людей, и через два или три дня настиг христиан, которые несли его сто тридцать или сто сорок тысяч кастельяно, и храбро напал на них, и отобрал у них всё золото, а остальные спаслись бегством, и серьёзно раненые[14]. В дальнейшем многие христиане опять напали на названного касика, и уничтожили его и несчётное число его людей[15], а остальных обратили, и убили, в обычное рабство. И таким образом сегодня там нет ни следа, ни признака того, что некогда стояло там селение, ни живой души, а имело тридцать лиг, полных народа, его владение.  И нет числа бойням и убийствам, которые этот никчемный человек вместе со своей компанией в тех королевствах (которые он опустошил) совершил.

Убийства испанцев индейцами в Дарьене. Гравюра Теодора де Бри из книги «Collectiones peregrinatiorum …».

О ПРОВИНЦИИ НИКАРАГУА

В году тысяча пятьсот двадцать втором или двадцать третьем этот тиран перешёл к подчинению благодатнейшей провинции Никарагуа, в которую вошёл в недобрый час[16]. Относительно этой провинции, кто смог бы похвалить блаженство, здоровье, привлекательность, процветание, многочисленность и многолюдность её народа? И было делом, воистину вызывавшим восхищение, видеть, насколько она была заполнена селениями, которые простирались почти на три и четыре лиги в длину, засаженными восхитительными фруктовыми садами, вследствие чего в ней было огромное число людей. Этим людям (так как эта земля ровная и чистая, где нельзя спрятаться в лесах, и прелестная, отчего с большой тоской и нежеланием они решались оставить её, из-за чего испытывали и испытали большие гонения, и, насколько было возможно, терпели тиранию и рабство у христиан, а также потому, что по природе своей были народом очень кротким и мирным) тот тиран причинил, вместе со своими товарищами-тиранами, которые отправились с ним (всеми теми, кто ранее помогли ему до основания разорить другое королевство), столько ущерба, устроил такие бойни, такие жестокости, такое порабощение и беззаконие, что не смог бы язык человеческий рассказать об этом. Он отправил пятьдесят всадников и бросил под их копья всю провинцию, бóльшую, чем графство Руссильон, так что не оставил ни мужчины, ни женщины, ни старого, ни малого в живых за самые пустяшные вещи: за то, что не пришли так скоро на его призыв  или не доставили столько нош маиса, являющегося тамошним злаком, или стольких индейцев, чтобы они служили ему или кому-то другому из его отряда; и так как эта земля была равнинной, они никуда не могли убежать ни от их коней, ни от их адского гнева.

Он[17] посылал испанцев совершать походы, что означало идти грабить индейцев в других провинциях, и позволял грабителям уводить, сколько они хотели, индейцев из мирных селений, и чтобы те служили им. И тех заковывали в цепи, чтобы они не бросали грузы в три арробы, которые клали им на плечи. И случилось один раз, из многих, устроенных им, что из четырёх тысяч индейцев в свои дома вернулись живыми только шестеро, а все остальные умерли в дороге. И когда некоторые уставали, или не могли идти с тяжкими грузами, или заболевали от голода и тяжелого труда, и слабости, то, чтобы не размыкать цепей, им отрубали у ошейника голову, и падала голова в одну сторону, а тело в другую. И рассудите, что чувствовали другие. И так, когда устраивали подобные гуляния, то поскольку индейцы имели опыт, что назад никто не возвращался, они, когда отправлялись, плакали, и вздыхали, и говорили: «Вот дороги, которыми мы ходили служить христианам и, хотя мы тяжко трудились, в конце концов, возвращались по прошествии времени в наши дома и к нашим жёнам и детям; но сегодня мы идём без надежды когда-нибудь вернуться, ни увидеть их, ни ещё пожить».

Однажды, когда он захотел сделать новое распределение индейцев, как ему взбрело в голову (хотя поговаривают, что для того, чтобы отобрать индейцев у того, кого он не очень любил, и отдать тому, кто ему нравился), это стало причиной того, что индейцы не засеяли ни одного участка, а так как их не было у христиан, те отобрали у индейцев весь маис, какой те имели, чтобы прокормить себя и своих детей, отчего умерли с голода больше двадцати или тридцати тысяч душ[18], и случалось женщине убить своего сына, чтобы съесть его от голода.

Так как селения, которые у них были, представляли собой каждое сплошной и очень красивый сад, как уже сказано, христиане расположились в них, каждый в селении, которое ему распределили (или, как они говорили, отдали под опеку), и устроили в них свои поля, кормясь из скудного пропитания индейцев, и отобрали у них самые лучшие земли и участки, с которых те питались. Согласно порядку, заведённому испанцами  в своих собственных домах, все индейцы, владыки, старики, женщины и дети, все должны были прислуживать им днями и ночами без устали; вплоть до младенцев, которых, как только они могли держаться на ногах, занимали тем, что каждый из них мог делать, и большим, чем то, что он мог делать; и так их истребили, и истребляют сегодня тех немногих, кто остался, и они не имеют, и им не позволяют иметь ни собственного дома, ни своей вещи, и в этом даже превосходят несправедливостями такого рода то, что делали на Эспаньоле.

И их довели до истощения, и притесняли, и стало причиной преждевременной смерти многих людей в этой провинции, что их заставили носить доски и древесину за тридцать лиг в порт, чтобы построить корабли, и отправили на поиски мёда и воска в леса, где их пожрали тигры[19]; и нагружали, и сегодня нагружают беременных женщин и рожениц, как скотину.

Самой страшной чумой, которая главным образом и опустошила эту провинцию, стало позволение, выданное тем губернатором испанцам, чтобы они могли требовать рабов у касиков и владык селений. Требовали в течение четырёх или пяти месяцев, или всякий раз, когда кто-нибудь добивался милости или позволения от названного губернатора, у касика пятьдесят рабов, с угрозой, что если им их не дадут, то сожгут его заживо или бросят свирепым псам. А так как у индейцев обычно нет рабов, самое большее, какой-нибудь касик имеет двоих, троих или четверых, владыки шли в свои селения и забирали сначала всех сирот, а затем требовали у тех, кто имел двоих сыновей, одного, а кто троих – двоих; и таким образом касик набирал то число, какое требовал у него тиран, с великими криками и плачем в селении, потому что это люди, которые как кажется, больше всего любят своих детей. И так как это совершалось столько раз, опустошили, начиная с года двадцать третьего и до года тридцать третьего, всё это королевство, потому что в течение шести или семи лет отправлялось в путь по пять или шесть кораблей, увозя все эти толпы индейцев, чтобы продать  их в качестве рабов в Панаме или Перу[20], где все они умерли, потому что удостоверено и проверено тысячи раз, что, если индейцев забрать из их естественной среды, они вскоре очень легко умирают. Ибо им никогда не дают поесть, и ничуть не освобождают от тяжелого труда, ведь и те, кто их продаёт,  те, кто их покупает, делают это, чтобы они работали. И таким образом забрали из той провинции и обратили в рабов индейцев, бывших такими же свободными, как и я, более пятидесяти тысяч душ. И из-за адских войн, которые испанцы с ними вели, и из-за ужасной неволи, в которую они их обратили, умерли до сегодняшнего дня ещё пятьдесят или шестьдесят тысяч человек, и сегодня их убивают. Все эти опустошения происходили в течение четырнадцати лет. Сегодня во всей названной провинции Никарагуа имеется четыре или пять тысяч человек, которых каждый день убивают повседневными личными услугами и притеснениями, а была она (как уже сказано) одной из самых населённых в мире.

Истязания подневольных индейских работников испанцами. Гравюра Теодора де Бри из книги «Collectiones peregrinatiorum …».