Старые знакомые: Ла Вента и Трес-Сапотес

Конечная цель любых археологических исследований хорошо известна — воссоздать с максимально возмож­ной полнотой картины давно ушедшей жизни. Но дости­гается эта цель, к сожалению, далеко не всегда. Здесь играют свою роль и объективные трудности (плохая сохранность многих древних предметов), и личные ка­чества, и уровень подготовки самого исследователя. Ольмеки, как и майя, никогда не были, вероятно, «оди­нокими гениями» Нового Света, вознесшимися к таким гордым вершинам познания, что у них оказалась поте­рянной всякая связь с окружающим миром. Следы ино­родных влияний представлены в ольмекских древностях столь же отчетливо, как и их собственное влияние в искусстве соседних индейских племен и народов. А ес­ли это так, то мы располагаем одновременно и весьма удобным методом для создания точных исторических ре­конструкций. Из трех более или менее исследованных археологами ольмекских памятников — Трес-Сапотес, Ла Вента и Сан-Лоренсо — первые два не дают нам четких указаний об их стратиграфии и типологии. По­этому многочисленная коллекция находок оттуда в зна­чительной мере обесценена. Следовательно, нужно искать какие-то новые пути, чтобы расчленить беспо­лезную пока груду археологических находок и построить из них незримую цепочку последовательного развития местной культуры. Представьте себе на минуту, что вы находитесь в просторном помещении музейного храни­лища и перед вами прямо на полу возвышается целая пирамида йз древних вещей, где беспорядочно переме­шаны самые разные находки: обломки керамики и це­лые сосуды, нефритовые украшения и глиняные стату­этки, обсидиановые ножи и базальтовые зернотерки. Мы не знаем, где именно и на какой глубине найдена та или иная вещь. Известно лишь, что все они происхо­дят из Трес-Сапотес и относятся к ольмекскому кругу древностей. С чего же следует начать в таком случае изучение злополучной пирамиды?

Видимо, прежде всего следует сделать попытку вы­делить внутри нее те предметы, которые чем-то напоми­нают находки из других областей древней Мексики, изу­ченных археологами гораздо лучше страны Тамоанчан. Одновременно это поможет расчленить злополучную пи­рамиду на отдельные периоды или этапы культуры. Продемонстрируем данное положение на конкретном примере. «Предположим, — пишет советский археолог A. Л. Монгайт, — что где-то на Дунае или в другом месте обнаружен могильник с однородным инвентарем, а в одной из могил найден глиняный сосуд, близкий со­судам из хорошо известного и точно датированного мо­гильника в Египте. На основании этой находки мы дати­руем и весь дунайский могильник... Предположим да­лее, что в том же районе обнаружен другой могильник, без египетских сосудов, но с вещами, близкими вещам первого могильника. С известной долей вероятности мы и этот могильник относим к той же абсолютной да­те. Такова основа и простейшая схема археологическо­го метода хронологизации».

Как известно, Нижний и Средний этапы бывшей схе­мы Ф. Дракера объединены ныне в один — Трес-Сапотес-I. В это время преобладала глиняная посуда с одно­цветной поверхностью и многочисленные лепные ста­туэтки из глины, в том числе и в виде «пухлых» мла­денцев. Уже один этот факт позволяет отнести Трес-Сапотес-I к так называемой «архаической» эпохе, ко времени господства раннеземледельческой культуры. К какому именно периоду?

Некоторую основу для выводов дает нам наличие в материалах Трес-Сапотес-I небольшого процента гли­няных сосудов с полихромной росписью. Сравнив их с другими хорошо известными памятниками древней Мексики и Центральной Америки, можно определить, что полихромная посуда впервые появляется в самом конце архаики или в последних веках до н. э. Об этом Же говорят и находки в холмах Трес-Сапотес обломков ритуальных сосудов на четырех округлых, полых внутри ножках-подставках — важнейший археологический признак перехода от архаики к цивилизации на всей территории Центральной Америки. Наконец, важной хронологической вехой для уточнения поздних границ Трес-Сапотес-I служит и знаменитая стела «С» с кален­дарной надписью, соответствующей 31 году до н. э. Большинство ученых считает сейчас, что появление та­ких стел с иероглифическими текстами отмечает как раз в Новом Свете роковой рубеж, который отделил на дол­гие годы мир цивилизации от мира беспокойных вар­варов. Исходя из этого, позднеархаический этап Трес-Сапотес-I должен закончиться не позднее I ве­ка до н. э.

Керамика и статуэтки этого этапа очень близки та­ким древним земледельческим селениям из Централь­ной Америки, как Сан-Агустин в Чиапасе, Вашактун (Северная Гватемала) — этап «Чиканель», Ла Викто­рия на тихоокеанском побережье Гватемалы (этапы «Кончас-2» и «Крусеро»), Чиапа-де-Корсо (этапы «Франсеса» и «Гуанакасте») и др. Максимальные вре­менные границы для всех названных памятников колеб­лются от 500 года до н. э. до рубежа н. э. Но наиболее часто приводится дата с 300 годом до н. э. до рубе­жа н. э. Следовательно, и Трес-Сапотес-I берет свое на­чало где-то между 500—300 годами до н. э.

Трес-Сапотес-II относится уже к эпохе цивилизации и, судя по находкам привезенных из Центральной Мек­сики (теотихуаканских) вещей, существовал в течение почти всего первого тысячелетия н. э.

К слову сказать, эти факты охотно признает и Майкл Ко, считающий Трес-Сапотес-I только поздне­архаическим памятником и последним отголоском вели­кой ольмекской культуры более раннего времени.

Длительный экскурс в хитросплетения сугубо спе­циальной археологической «кухни» в вопросах датировки, возможно, несколько утомил читателей. Но он сам по себе играет настолько важную роль в решении ольмекской загадки, что дать его было просто необходимо. Дело в том, что именно в Трес-Сапотес найдены три гигантских каменных головы в шлемах. Общее их сход­ство с головами Ла Венты настолько велико, что и те и другие, бесспорно, существовали примерно в одно и то же время. Есть в Трес-Сапотес-I и значительное чис­ло глиняных статуэток (типы «А», «С» и «Е»), целиком копирующих типы, найденные в Ла Венте. Наконец, од­на из сторон стелы «С» в Трес-Сапотес украшена ти­пично ольмекской маской стилизованного бога-ягуара. Точно такое же изваяние обнаружено и в Ла Венте: это монумент № 15. Велико сходство и между борода­тыми персонажами, изображенными на стеле «Д» из Трес-Сапотес и алтаре № 3 из Ла Венты.

В этой связи я позволю себе сделать одно отступле­ние. Дело в том, что эти бородатые фигуры не раз уже вызывали к жизни самые различные предположения по поводу происхождения американских индейцев. Чаще всего можно слышать никем не доказанное утвержде­ние о том, что «кавказоидные» по облику рослые люди с орлиным носом и длинной узкой бородой нисколько не похожи на приземистых крепышей-индейцев, с их широ­кими лицами, приплюснутыми носами и раскосыми мон­голоидными глазами. И на этой зыбкой основе строятся пышные гипотезы о доколумбовых плаваниях «европеои­дов» к берегам Нового Света, о цивилизаторской мис­сии переселенцев из Древнего Средиземноморья в диких дебрях Американского континента и т. д. и т. п. Итак, многих смущают «бородатые» и «европеоидные» персо­нажи, запечатленные на некоторых памятниках древне­мексиканского искусства. Но американские индейцы, хо­тя они в целом происходят от азиатских монголоидов, никогда не были чем-то единым и монолитным в расовом отношении. Различные этнические группы (в том числе и австралоидные), обитавшие на территории Восточной и Юго-Восточной Азии, были подхвачены мощным потоком монголоидных в своей массе переселенцев и приняли са­мое непосредственное участие в формировании населения. Америки. Известно, что древнейшие обитатели Японии — айны, которые относятся как раз к океанийской или австралийской группе населения, обладали и европеоид­ной в целом внешностью, и удивительно пышным волося­ным покровом на голове и лице. А в древности они насе­ляли земли вплоть до Камчатки, то есть совсем рядом с Америкой. Известный советский антрополог Г. Ф. Дебец среди важнейших расовых признаков индейцев называет орлиный нос и европеоидный тип строения глаз.

Взаимосвязи между отдельными группами индейцев и, наоборот, длительная изоляция некоторых племен приводили порой к самым поразительным результатам: одни черты и признаки закреплялись и развивались, другие полностью исчезали. Отсюда проистекает и та­кая пестрота в облике аборигенов западного полушария. Испанцы, высадившиеся в начале XVI века в Панаме, встретили там смуглых и коренастых туземцев с боро­дами, более холеными и пышными, нежели у самих гор­дых идальго. Чистокровные бородатые индейцы были обнаружены на севере Колумбии и в боливийских Ан­дах. Рельефы и стелы древних майя часто изображают бородатых персонажей типично майяского облика — с искусственно уплощенной верхней частью черепа, ха­рактерной прической и украшениями. Поэтому говорить, что на рельефах и стелах, созданных индейцами, изо­бражены не они сами, а какие-то неведомые «белые» пришельцы, видимо, нет никаких оснований.

Какую-то часть каменных изваяний и керамики Ла Венты на основании ее бесспорных связей с Трес-Сапотес-I, следует относить по меньшей мере к концу пер­вого тысячелетия до н. э. И действительно, при ближай­шем рассмотрении весь набор находок из Лa Венты от­нюдь не производит впечатления единства и монолит­ности. Здесь представлены явно разновременные элемен­ты культуры, а сам этот памятник прошел, вероятно, очень долгий и сложный путь развития. Без особого тру­да здесь можно выделить предметы среднеархаического времени (900—500 годы до н. э.), не встречающиеся в Трес-Сапотес: это грубая глиняная посуда, украшенная резными орнаментами, налепными валиками и оттисками штампа-гребенки, глиняные лепные фигурки с глазами в виде круглых ямок-проколов и т. д. Есть в Ла Вен­те, как уже говорилось, и позднеархаические вещи. А отдельные находки обломков керамических сосудов на четырех полых ножках в бывшей столице ольмеков позволяют предполагать здесь и наличие более поздних этапов культуры.

Для определения возраста зрелого ольмекского ис­кусства в Ла Венте особое значение имеет следующий факт: ни в одной из богатых гробниц города до сих пор не удавалось найти ни одного черепка или глиняной фигурки среднеархаического типа. Следовательно, эти гробницы, а вместе с ними и многие выдающиеся образ­цы чисто ольмекского искусства — в виде нефритовых амулетов, статуэток, украшений и ритуальных топо­ров — относятся не ранее чем к последним векам пер­вого тысячелетия до н. э.