Теглеспанкецаницин

Песнь воинов Чиапы

Что с вами, други чиапанеки?
Белым вином вы себя опоили?
Тягостно вам и никак не подняться?
Под руки крепче возьмите упавших,
сил наберитесь, о други, добраться до дому.
Там, на цветущей земле, отрезвеете мигом,
прошлой опасности меру поймете.

Дивным напитком сражений недаром
жертвенное называют вино —
то, что издревле опасности дарит.
Пагуба пьющим его и погибель.
В дым обращаются им изумруды и бирюза,
благородные камни знатных

Горе возжаждавшим этого зелья хмельного.
Лучше, о други, сойдемся для песен.
Эа, споем! На цветущей земле, в нашем доме,
пусть опьяняет нас песни напиток.
Сладко испить ароматнодурманных дивных цветов,
оживляющих душу, залитых росами нашего дома Чиапы.
Песней восславим знатнейших.
Солнечный щит, лепестки раскрывая,
восходит, точно цветок, из земли нашей вешней.
Слушайте, други, не надо жертвенным нам опиваться вином,
дивным напитком сражений.
Ждет нас иное вино в нашем доме —
из благовонных цветов:
наше сердце щедрым его ароматом упьется
и охмелеет навеки.

Так изопьем же цветочного зелья здесь,
на весеннем пристанище счастья,
нашей цветущекормящей земле.
Что вы наделали, други?
Придите, послушайте песню.

Погиб народ мешикатль

В Тлателолько слышен плач и слезы льются, как вода,
ушли мешики, иссякли и, как женщины, ослабли —
бегство, бегство!

Где конец пути? Неужто это въяве?
Брошен город, покинут и оставлен,
дым вздымается, туман ползет на крыши...
И рыданьями приветствуют друг друга –
властелины и правители былые
на дорогах этих горестных встречаясь...

О друзья! Рыдайте, плачьте безутешно,
нам пора поверить: то, что происходит,
уничтожило мешиков навеки.
Влага высохла, еда гнилою стала —
вот что сделал жизнедатель в Тлателолько.
Зрелой мудрости вожди не проявили
и, когда настало время испытаний,
только песнею друг друга укрепляли...

Пленение Куаутемока

В круге битвы гибнут воины-теночки,
в круге битвы гибнет племя тлателольков!

Пламя черное и треск стрельбы во мраке,
и туман ползет, окутывая землю.
Вот изведал горечь вождь Куаутемок:
от вождей других — лишь всплески рук бессильных.
В круге битвы гибнут воины-теночки,
в круге битвы гибнет племя тлателольков...

Девять дней спустя в Койоуакан плененных
Куаутемока, Тетлепанкецаницина
и других вождей везут с великим шумом.
Тлакоцин им говорил: «Воспряньте духом,
золотыми вы окованы цепями,
но, друзья, вожди и родичи, мужайтесь!»

И тогда ответил вождь Куаутемок:
«Родич мой, ты в плену, ты весь в железах!
А-а, в плену теперь вожди и венценосцы!
Кто там рядом сел с вождем врагов-пришельцев?
Рядом та, что лучше всех из наших женщин!
А-а, в плену теперь вожди и венценосцы!

Ты теперь рабыней станешь, станешь вещью,
ожерелья и уборы из кецаля —
все отныне будет лишь в Койоуакане.

Кто там рядом сел с наместником, кто сел с ним?
Рядом та, что лучше всех из наших женщин!
А-а, в плену теперь вожди и венценосцы!»

Последние дни осады Теночтитлана

Это все произошло, случилось с нами,
это видели мы, это потрясло нас.
Мы в отчаянье, в печали безысходной
нашу горькую оплакивали участь.

Здесь везде валялись сломанные копья,
дыбом волосы от ужаса вставали,
крыши с хижин сорвало, как ураганом,
и окрасились их стены ярко-красным.

Черви ползали средь площадей и улиц,
а по стенам растекались брызги мозга,
и вода, словно окрашенная красным,
когда пили мы,

Стены города — кирпич необожженный —
от пробоин стали дырчатою сетью;
город нашими щитами закрывался,
но и это не спасло его свободу.
Ели мы жесткие стебли, жевали траву,
напоенную кровью соленой,
глину сырую, ящериц ели,
крыс, червяков, пыльную землю...

Ели мы мясо полусырое,
только что брошенное на угли,
чуть оно на огне обгорало —
мы хватали его и ели.
Всем нам, всем нам назначили цену,
каждому цену свою, особо:
цену женщине и мужчине,
цену жрецу и цену младенцу.

Было: цена бедняка равнялась двум,
только двум горстям маиса,
десятку лепешек из мух и москитов
и двадцати — из травы соленой.
Это и было нашей ценою.
Золото, ткани цветные, смарагды, перья кецаля —
все, что от века важным и дорогим считалось,—
все это ни во что не ценилось...