Природная среда, культура и язык (кечуа и гуарани)

Язык — не только важнейшее средство человеческого общения, это еще и орудие познания мира, своеобразное средство взаимо­действия человека с окружающей действительностью. Можно счи­тать, что внешняя адаптация человека начинается с того, что сознание выделяет из реального континуума те или иные объек­ты. Возникающие таким образом понятия обычно облекаются в языковую форму.

Данные человеческого опыта наиболее непосредственным об­разом запечатлеваются и фиксируются в словаре. Общее правило, очевидно, должно гласить: говорящие на любом языке пользуются теми словами, которые нужны им в практической деятельности. Следует иметь в виду, что восприятие природных реалий может проходить сквозь призму культуры. Не исключено и влияние на картину мира языкового сознания (гипотеза Сэпира — Уорфа).

При исследовании взаимоотношения лингвистических, экологи­ческих и культурных факторов полезно межъязыковое сопостав­ление. Ведь факт отсутствия тех или иных слов и лексических групп в одном языке может оказаться не менее красноречивым, чем наличие подобных слов в другом языке.

Удобный объект для контрастивного анализа — языки кечуа и гуарани. Прежде всего эти языки существенно разнятся по своим типологическим параметрам¹: кечуа принадлежит к тому же агг­лютинативно-суффиксальному типу, что и языки алтайской общно­сти — тюркские, монгольские и тунгусо-маньчжурские. Впрочем, суффиксальное словообразование развито здесь довольно умерен­но. Новые понятия обычно выражаются атрибутивными словосо­четаниями, которые иногда превращаются в сложные слова — компонеты, например: runa — «человек, индеец», simi— «рот, речь, слово» — runa simi>runasimi — «язык кечуа» ². В морфологии и словообразовании гуарани представлены как суффиксация, так и префиксация. Весьма продуктивный способ словопроизводства — сложение корней, например: ava — «человек», ne’e — «речь, разго­вор», avane’e — «язык гуарани».

Неодинаковы и экстралингвистические факторы. Во-первых, различны природные условия в зонах распространения языков кечуа и гуарани. Во-вторых, до открытия Америки европейцами разным был уровень социально-экономического и культурного раз­вития подданных империи инков, с одной стороны, и племен тупигуарани — с другой.

Посмотрим, как все это отражается на составе тех тематиче­ских групп лексики, которые так или иначе связаны с природной средой.

1. Ландшафт и рельеф местности. Свойственное Андскому ре­гиону разнообразие географических характеристик отражено в словаре языка кечуа. Прежде всего это названия вертикальных экологических зон: yunka — «покрытые лесами предгорья Анд с теплым климатом»; rupha-rupha — «зона тропических лесов с жар­ким климатом» (rupha — «горячий, жаркий»); qechwa/qheswa — «горные долины с умеренным климатом, благоприятные для хо­зяйственной деятельности»³; suni — «горная степь с холодным климатом»; puna — «холодное высокогорье»; hanq’a — «снежные вершины». Пересеченный, сложный рельеф местности адекватно описывается словами типа:

а)           возвышенности над окружающей местностью: orqo — «гора, значительная возвышенность», moqho — «холм, небольшая возвы­шенность», qaqa — «скала, утес», wank’a — «скалистая обрывистая гора», mukuku hirka — «вершина горы», murqo — «остроконечная вершина, пик» и др.;

б)           углубления и перепады высот: wayq’o — «ущелье, теснина», p’ukru — «котловина, низина», q’asa — «широкое ущелье», mach’ay — «пещера, грот в скале», laha—«обрыв, пропасть», uray—«спуск, склон», qhata — «откос горы», apachita — «горный перевал» и др.

в)           другие обозначения ландшафта: ратра — «равнина» (слово, вошедшее в испанский и другие европейские языки»), salla — «ска­листая местность», soha — «каменистая местность» и др.

Как видим, все эти лексемы корневые, непроизводные, что свидетельствует о длительном существовании их в языке.

Если теперь обратимся к языку гуарани, то прежде всего увидим бедность его подобной лексикой. Собственно говоря, кор­ней, обозначающих неровности земной поверхности, практически нет. Даже слово yvyty — «возвышенность, гора, холм (т. ybytyra), по крайней мере в плане диахронии, разложимо на корневые эле­менты: yvy—«земля, почва» и tyra «возвышенный, приподнятый». Есть вторичные производные типа yvylyrapy — «вершина горы» (ару — «кончик, острие»), yvytyrusu — «горный массив» (=usu< <guasu — «большой») и др. Другие слова из этой тематической группы образованы непосредственно от yvy-—«земля»: yvyaty — «холм, возвышенность», (aty — «выступающий, возвышенный»), yvype - «равнина (ре - «ровный, плоский»), yvyapype - «склон’ косогор», yvuakape — «возвышение, остров» (aka — «голова»), yvy- kua — «углубление в земле, пещера» (kua — «отверстие») и т. п.

Уже сам характер этой лексики свидетельствует о довольно сглаженном рельефе местности в зоне обитания этнических групп, говорящих на языках тупи-гуарани. Основные экологические зоны в центре и на востоке Южной Америки определяются чередова­нием лесов с открытыми травянистыми пространствами. Различ­ные обозначения лесов образованы от ка’а — «растительность»: ka’aete — «лес» (ete — «настоящий, истинный»), ka’aguyrembo — «роща» (guy — «нижняя часть», tembo — «побег, отросток»), ka’aruri—«редколесье» (ruri — «плоскость») и т. п. Безлесный участок земной поверхности называется пи — «луг, поле, саванна»; другие обозначения: nururi — «савана, бедная растительностью», nuakape, nuvau — «прогалина, лужайка» и т. п.

2. Климат. Хотя Андское нагорье расположено в тропических и даже экваториальных широтах, климат там довольно суровый. Неудивительно поэтому наличие в языке кечуа слов, с помощью которых можно было бы описать природу, скажем, арктических областей:

а)           общие обозначения холода: chiri — «холод, холодный», chirillana— «мороз», chiriy-chiriy — «сильный мороз», chiraw — «се­зон холодов», khutuy— «морозить, подмораживать»;

б)           лед и снег: khutu — «лед», qasa — «иней, тонкий слой льда», qhopa—«иней, изморозь», chullunku—«сосулька», rit’i — «слежав­шийся снег», rasu — «снег на горных вершинах», aqarapi — «недав­но выпавший рыхлый снег», lasta — «снегопад крупными хлопья­ми», ohanakllu — «снегопад с сильным ветром», а также chikchi — «град, дождь с градом или снегом», chimallku — «мелкий град».

в)           воздействие холода на живые организмы: alala! alaw! alalaw! alalay! — восклицания, передающие ощущение холода, alan-kuy — «замерзать до смерти», surump’i — «снежная слепота», phaspa, phiska— «растрескивание кожи под действием холодного и сухого воздуха», hipi — «кукурузный початок, увядший на моро­зе»; сюда же можно отнести и названия таких пищевых продук­тов, как ch’uim — «картофель, замороженный и высушенный на солнце» или choshoqa — «кукуруза, вываренная, замороженная и высушенная на солнце».

И в этом отношении язык гуарани представляет разительный контраст. В нем есть лишь самое общее обозначение холода — га’у в противоположность слову taku — «теплый, горячий, жаркий». Вода в замороженном состоянии, о которой жители Парагвая или Бразилии знают в основном понаслышке, обозначается описатель­ными композитами типа угуру’а— «лед, снег» (у —«вода», typy’a — «сгущаться, затвердевать»), ro’yku’i — «снег» (ku’i — «крупа, мел­кие частицы»), ysapyrypy’a — «иней» (ysapy — «роса»). Аналогич­но в близкородственном гуарани бразильском варианте языка тупи: ro’yrypy’aka — «лед» (typy’aka, г. typy’a), ro’yjuky-га—«снег» (jukyra — «соль» ср. г. juky). Для понятия «град» используется лексема amandau, производная от ата — «дождь». Характерно, что в кечуанских диалектах области Орьенте с ее тропическим климатом исконное богатство лексики, связанной с холодом, утрачено. Слово rasu выступает здесь в значениях не только «снег», но и «лед» и даже «град».

С другой стороны, гуаранийская лексика позволяет весьма под­робно охарактеризовать жидкие осадки, а также сопровождающие их атмосферные явления. Много обозначений водных потоков раз­ных типов и внутренних водоемов.

3. Живая природа. В сравниваемых языках ботаническая и зоологическая номенклатура, естественно, выглядит по-разному. Эндемичными для Андского региона являются, например, кондор (к. kuntur), лама (llama), викунья (wik’una), гуанако (wanaku), вискаща (wisk’acha). Эти кечуанские слова не только вошли в испанский язык, но и стали интернациональными. Любопытно обозначение ламы в языке гуарани: ovexa mburika, где ovexa зна­чит «овца», a mburika — «ослица». Оба эти слова испанского происхождения (соответственно oveja и borrica).

В языках тупи-гуарани гораздо полнее представлены названия обитателей тропических лесов и саванн. Множество зоологических терминов тупи-гуаранийского происхождения было воспринято испанским и португальским языками, а через них вошли и в другие европейские языки, в том числе русский: ягуар — т. jawa-га, г. jagua; тапир — т. tapi’ira, г. tapi’i; ньянду — т.-г. nandu; тукан —т. tukana, г. tuka; арара — т. агага. Есть множество наз­ваний конкретных видов животных тропического пояса. Это, на­пример, хищники (jagurete — «ягуар» и другие производные от jagua⁴, mbarakaja с производными, xivi, xavuku, naguarixa, eira, oguara и др.), обезьяны (ka’i, karaja, pohu, kambi и др.), муравье­ды (tamandua, kumbiri, kaguari, joki, jurumi) и многие другие. Из птиц обильно представлены названия попугаев — ajuru — с многочисленными производными, tui — с производными, агараха, arua’i, kae-kae, kuxui, yryvaja и т. п. Подробно поименованы пре­смыкающиеся: змеи (mboi —с многочисленными производными, jarara —с производными, kuriju, hemore, kanina, kyryry’og, jyvoi, takanda, surukuku и т. д.), ящерицы (teju —с производными, ambere, taragui, urura, purukere, sarapope, senemby, ysoko и др.), черепахи (karumbe, xue, javoti, tarekaja, unuana, jurara, juruku-gua и др.), крокодилы (jakare — с производными).

В кечуанских диалектах нагорья номенклатура данного типа выглядит гораздо скромнее. В основном это общевидовые назва­ния: k’usillu — «обезьяна», anta — «тапир», ukati — «муравьед», qaraywa—«ящерица», charapa — «черепаха» и т. п. Несколько больше обозначений змей: mach’aqway — общее название, amaru — «удав», katari — «ядовитая змея» и др. Зато исконного слова со значением «крокодил» вообще нет.

Совсем другое дело — диалекты зоны тропических лесов, где язык кечуа распространился относительно недавно, вытеснив дру­гие индейские языки. Новая среда обитания вызвала к жизни и соответствующую номенклатуру. Многие неологизмы созданы из исконных корней путем переноса названий, а также с помощью словосочетаний, например: sacha allku — «вид лисы» (sacha — «лес сельва», allku — «собака»), sacha wagra — «тапир» (wagra — «коро­ва», ср. в диалектах нагорья waqra — «рог»), yaku puma —«круп­ная нутрия» (yaku — «вода», puma — «пума»). Корень puma входит в названия различных хищников, а слово anga — «орел» лежит в основе названий хищных птиц. Встречаются метафорические обо­значения типа supay waska — «ядовитая змея» (supay «злой дух, дьявол», waska — «веревка»), indi llama — «ленивец» (indi —«солн­це», llama — «лама»), а также названия рыб: puka chupa (puka — «красный», chupa — «хвост»), punuy siki (pufiuy— «сон», siki — «зад, седалище»), kirusapa (kiru —«зуб», sapa —«целый, весь») и т. п.

Много заимствований — в основном из испанского языка, на­пример: patu — «водоплавающая птица» (выступает в составе мно­гих производных словосочетаний) <pato — «утка», garsa<garza — «цапля и подобные ей птицы», pawa<pava—«павлин», bagri< <bagre — «сом», гауа<гауа — «скат», lagartu<lagarto — «кроко­дил», armallu<armadillo — «броненосец» и др.

Любопытно, что среди испанизмов есть слова, в конечном итоге восходящие к языкам тупи-гуарани: tamanuwa<tamandua — «му­равьед», yawati<javoti — «сухопутная черепаха», kapiwara<kapiy-, guara—«вид грызунов». Через испанский язык в кечуа попали также слова карибского происхождения; iwana<iguana — «игуа­на», kayman<caiman — «крокодил, кайман».

Наконец, отметим гибридные образования из исконных и ис­панских корней: algurun pishku — «птица белого цвета» (исп. algodon — «хлопок», к. pishku — «птица», кцсЬата anga—«хищная птица с широким клювом» (исп. cuchara — «ложка», к. anga — «орел»), hambatu bagri —«вид рыбы» (к. hambatu—«лягушка», исп. bagre — «сом») и др.

4. Природная среда и хозяйственная деятельность. Хозяйствен­ная деятельность обитателей Андского нагорья издавна основы­валась на земледелии, в котором был достигнут существенный прогресс. Наряду с общим обозначением земли hallp’a в языке кечуа проводится различие между пустошью (purun) и обраба­тываемой землей (qallpa). Регулярно возделываемый участок зем­ли называется chakra. Это слово прочно вошло в испанский язык Америки. Другие обозначения: qhosqa—«поле под паром», 1ау-mi— «участок, засеваемый раз в несколько лет».

В достаточной степени разработана терминология, связанная с культивацией почвы: q’aqa— «целина», q’aqay— «засевать невоз­деланную почву», chaqmay — «поднимать целину», kuskiy—«под­нимать пар», уариу — «вспахивать», а также meqo — «перегной», wanu — «удобрение» (откуда интернационализм — гуано), yarqha — «оросительный канал» и т. п.

Племена тупи-гуарани в доколониальную эпоху занимались ручным подсечно-огневым земледелием, и даже в современном языке гуарани земледельческих терминов меньше, чем в кечуа. Это такие слова, как yvypora — «плодородная почва» (усу — «зем­ля», рога — «хороший»), yvymondoro — «вспахивать землю» (mon-doro — «ломать, разрывать»), koga — «огород», kokuera — «поле, культивируемый участок земли», а также производные от ty — «закапывать, сажать в почву»: temity — «грядка, посев», tymba — «плантация» и др.

Хозяйственное использование некоторых растений или жи­вотных предполагает более пристальное внимание к их особен­ностям, что и находит отражение в языке. С одной стороны, при обилии конкретных названий диких растений общеботаническая терминология в обоих языках не отличается полнотой. При этом слова типа «корень» (K.saphi, r.tapo), «лист» (K.rap’i, r.togue), «цветок» (K.t’ika, r.poty) одинаково относятся к любому расте­нию. С другой стороны, весьма скрупулезно фиксируется все, что относится к некоторым культурным растениям.

Так, в языке кечуа имеется богатейшая терминология по ку­курузе (sara): а) разновидности кукурузы (различающиеся, в частности, по цвету зерен): paraqay, q’allwa — «сорта светлых оттенков», uwina, uchukullu, willkaparu — «сорта желтых оттен­ков», chiwanway, saqsa, chaminku — «сорта красноватых оттен­ков», chinku, kulli, ana — «сорта темных оттенков», а также ch’ul-lpi, chili, walla, pirisinku и др.; б) детали строения и стадии развития растения: kutmu — «кукурузная поросль с корнями», chhalla — «стебель кукурузы с листьями», llaqa — «зеленые куку­рузные листья», parwa — «цветок кукурузы», khanchi — «зеленый початок с только что появившимися зернами», choqllo — «початок на стадии молочно-восковой спелости» (в испанском языке Аме­рики — chollo), murir — «зрелый початок», misa — «початок с раз­ноцветными зернами», p’anqa — «листья, покрывающие початок», achallqo — «волокна на початке», q’orunta — «сердцевина почат­ка», winu—«сухой стебель кукурузы» и т. п.; в) дефекты и бо­лезни растения: urwa — «кукуруза, не дающая початков», peqa — «мелкозернистая несортовая кукуруза», ,ch’ullpi «мелкие смор­щенные кукурузные зерна», hat’upa — «ржа, головня», kutku, hut’u «кукуруза, изъеденная червями», ch’ullpu — «мелкие за­червивевшие кукурузные зерна», и т. п.

Столь же детальна и терминология, относящаяся к другому основному продукту питания индейцев кечуа — картофелю (papa). Перечислим лишь некоторые сорта клубнеплода: ch’akillu, chaw-cha, chimaqa, k’usi, p’itikina, pukaswilla, phnkuya, ruk’i, tutu, waqoto и т. д. Известны и другие клубнеплоды, например, батат: oqa, ulluku, illaku, khumar. Последнее слово, очевидно, является мигрирующим культурным термином и обнаруживается в поли­незийских языках (kumara).

В языке гуарани кукурузоводческая терминология создана главным образом на базе общего названия кукурузы avati, напри­мер: avatiky - «молодая кукуруза», (ky - «незрелый, зеленый») avatiyva - «кукурузный початок» (yva- «плод»), avatipire- «листья на початке» (pire - «кожура») и др. Производными от avati являются и названия зерновых культур, завезенных из Старого Света: avatikamba - «сорго» (kamba - «негр, африка­нец»), avatimin — «пшеница» (miri — «маленький»). Более раз­нообразна лексика, касающаяся «парагвайского хлеба» — манио­ка (mandi’o). Различные его сорта обозначаются как производны­ми типа: mandi oete, mandi ого, mandi’opopl, так и корневые слова, nandypysa, tapojo a, karape, karapeguasu и др. Батат также имеет несколько разновидностей: jetyju, jetyvai, jetykusu, jetyre и др. Однако картофель обыкновенный обозначается испанизмом кечуанского происхождения papa.

В зоологической номенклатуре находит отражение тот факт, что некоторые представители фауны мыслятся в первую очередь как объект охоты или продукт питания. Так, в языках тупи- гуарани понятия «мясо», «зверь» и «охотиться» обозначались одним и тем же словом so’o. Аналогичное семантическое разви­тие обнаруживается и в кечуанских диалектах Орьенте. Слово общекечуанского фонда aycha — «мясо», «плоть» выступает здесь в словосочетаниях sacha aycha — «дикое животное» (sacha — «лес») и yaku aycha —«рыба» (yaku — «вода»). С другой сторо­ны, из способа наименования домашнего животного явствует факт его доместикации (K.uywa<uyway — «приручать, воспиты­вать», r.mymba<my — «прятать, хранить»). Характерные также метафорические обозначения пчелы в гуарани: eiru (elra — «мед», ти—«отец») или eirete apoha — «делающая мед». Аналогично в кечуа зоны Орьенте: mishki mama — «мать меда» (mishki — «мед, сладость»).

Роль уровня материальной культуры в освоении природной среды можно показать и на примере названий- металлов. Несмот­ря на широкое распространение химических элементов этого клас­са в природе, о самом существовании их человек узнает лишь тогда, когда производительные силы общества и технология до­стигают известного уровня развития. Область Анд, как известно, была одним из центров возникновения и первоначального разви­тия металлургии. Неудивительно поэтому наличие в языке кечуа исконных названий металлов, которые либо встречаются в само­родном состоянии, либо относительно легко извлекаются из руд: qori — «золото», qollqe — «серебро», anta — «медь», titi — «свинец», chayanta — «олово», а также choqe — «золото высшей пробы» (за­имствование из языка аймара), champi — «сплав меди, олова и золота». Однако с железом индейцы кечуа познакомились лишь после прихода испанцев, из языка которых и были заимствованы соответствующие слова: hiru—«железо»<исп. hierro; asiru — «сталь» <исп. асего.

Что касается племен тупи-гуарани, то в доколумбову эпоху они пребывали в условиях каменного века. Даже в современном гуарани понятия «металл» и «камень» (т.-г. ita) разграничиваются не вполне четко. Золото называется itaju (ju — «желтый»), свинец — itamembe (membe - «размягчаться»), колокол – itapu (ри            «звенеть, звучать»). Для обозначения железа и металла вообще используется также неологизм kuarepoti (kua — «отвер­стие», yvykua — «отверстие в земле, яма, рудник», tepoti — «экс­кременты, отходы, шлак»). Производные от этого слова: kuarepo- tiju — «золото», kuaropotiti — «серебро» (ti<moroti — «белый»), kuarejotipya — «медь» (pyta — «красный»).

5. Пространство и время. Наиболее общая форма приспособ­ления человека к окружающей среде — ориентация в пространст­ве и времени. Это такие категории, .для осмысления которых требуется достаточно высокий уровень абстрактного мышления. Соответствующие понятия вырабатываются в процессе наблюде­ний за конкретными природными явлениями.

Источником для обозначения некоторых временных понятий часто служат названия небесных светил. Одна из языковых уни­версалий — использование одного и того же слова для понятий «луна» и «месяц, лунный временной цикл», что мы наблюдаем и в рассматриваемых языках: K.killa, r.jasy. В гуарани компонент jasy выступает в названиях отдельных месяцев, наприм_ер: jasy’- уру — «январь» (уру—«начало, передний»), j as ymok oi — «фев­раль» (mokoi—«два, второй»), jasyro’y — «май» (го’у — «холод­ный»), jasypora — «октябрь» (рога — «хороший, красивый»). Как видно из двух последних примеров, у жителей Южного по­лушария ассоциации, связанные с некоторыми временами года, отличаются от европейских.

Дневное светило часто вызывает ассоциации со светом и свет­лым временем суток. Во многих языках Евразии (финно-угор­ских, тюркских, японском, китайском, индонезийских) понятия «солнце» и «день» передаются одним и тем же словом. Языкам кечуа и гуарани такое отождествление не свойственно: «солнце» звучит соответственно inti и kuarachy, «день» — p’unchaw и ага. С другой стороны, в результате наблюдений за движением солнца выработалось представление о годе как солнечном временном цикле. В кечуанском слове wata — «год» — тот же корень, что и в глаголе watay — «привязывать, связывать». Во времена инков год начинался в июне, в день зимнего солнцестояния, которое мыслилось как «привязывание солнца» — inti watana. На языке гуарани год называется eixu — от имени одного из созвездий, ко­торое в свою очередь восходит к слову с прямым значением «улей».

Обозначения сторон света в обоих языках также четко моти­вированы. Слова со значением «восток» и «запад» построены по единой модели, характерной для многих языков: в кечуа inti seqay (seqay — «подниматься, восходить») и inti haykuy (haykuy — «опускаться, заходить»), в гуарани — kuarahyosehape — «место, где восходит солнце») (se — «выходить, показываться») и kuarahyoi-kehape — «место, где заходит солнце» (ike — «входить, заходить»). Однако характер мотивации меридиональных сторон света разли­чен. В языке кечуа понятия «север» и «юг» соотносятся с верти­кальной ориентацией по принципу «верх-низ» (соответственно hanan hurin). В гуарани эти понятия связаны с направлением ветров (yvytu): «север» - yvytupu’a, т. е. «сильный ветер» (ри’а- «усиливаться, возрастать»), «юг» yvyturo’y, букв, «холодный ве­тер» (т. е. ветер, дующий из Антарктики).

Обобщенные пространственные и временные категории разви­ваются и на основе других конкретных природных реалий. Кечуанское слово pacha обозначает прежде всего землю (ср. pacha mama — «мать-земля»). Под влиянием религиозных представлений (в частности, христианских) появилось троичное противопоставле­ние: kay pacha — «этот мир, обитатель людей» — hanaq pacha — «верхний мир, небеса» (словом anqas передается конкретное по­нятие «небосвод, небесная лазурь») — ukhu pacha - «внутренний мир, преисподняя». Отсюда выделяется обобщенное значение лек­семы pacha «мир, вселенная». Далее: компонент pacha фигуриру­ет в устойчивых словосочетаниях, обрисовывающих некоторые природные явления и процессы: pacha kuyun — «земля движется (о землетрясении»), pacha kunununun — «мир гремит (о громе»), pacha illarin/paqarin — «мир рассветает». Отсюда уже переход к чисто временному значению: paqarin pacha —«время рассвета», kunan pacha—«в настоящее время, сейчас», unay pacha —«дли­тельное время, долго». И как последняя ступень абстрагирова­ния — превращение лексемы pacha в грамматический элемент типа послелога, например: chay pacha — «тогда» (chay — «то»), may pacha — «когда» (may —«что»), kaymanta pacha—«с этих пор».

В языке гуарани источником многих слов данного типа явля­ется уже упоминавшаяся лексема ага, чему способствует ее весьма широкое, диффузное значение: «день, свет, небо, погода, время». Актуализация значения имеет место в композитах, кото­рые можно распределить по таким группам: а) конкретные при­родные явления: araresa — «солнечный свет» (tesa —«глаз») ⁵, агако’ё — «заря, рассвет» (ко’ё—«утро»), arasunu — «гром» (su-nu— «звучать, греметь»), aravera — «молния» (vera— «сверкать») и др.; б) пространственные понятия: агару—«мир, вселенная» (ру —«обширный*»), arapaha — «горизонт» (paha—«край, пре­дел»), arapytu — «воздух, атмосфера» (pytu—«пар, испарение»); в) временные понятия, связанные с циклическими процессами в природе: arajere — «год» (jere — «вращаться, возвращаться»), агаго’у — «зима» (го’у — «холод»), arapoty — «весна» (poty — «цве­ток»), arahaku — «лето (taku — «теплый, горячий»); г) абстракт­ные временные понятия: araka’e — «раньше» (а’е —«другой»), araka’epa — «когда», araka’eve — «никогда», araka’epeve — «с ка­ких пор» и др.

На материале языков кечуа и гуарани видно, как в языке отражается развитие понятий от конкретного к абстрактному, что представляет интерес для общей семантики и этнолингвистики. Сопоставительное изучение лексики важно и в чисто этнологиче­ском плане. С помощью метода «лингвистической палеонтологии» можно воссоздать, хотя бы в самом общем виде, среду обитания, образ жизни и культуру доисторических этносов. Следует только иметь в виду, что различные экстралингвистические факторы от­ражаются в языке косвенным образом.

---

1. Согласно классификации Дж. Гринберга, языки кечуа и гуарани входят в весьма широкое генетическое объединение — андоэкваториальную мак­росемью. Но эта гипотеза нуждается в более строгих доказательствах.
2. Примеры из языка кечуа приводятся в стандартизованной орфографиче­ской записи. Фонетические значения некоторых графем: ch, п, 11, у — как в испанском языке; q — увулярный смычный; ph, th и т. п.— придыха­тельные согласные, р’, t’ и т. п.— глоттализоваиные. Ударение в кечуанских словах почти всегда падает па предпоследний слог. Если это особо не оговорено, то слова даются в форме, в которой они выступают в диа­лекте Куско. Для записи гуаранийских примеров использована система, принятая в словаре А. Гуаша (см. список лексикографических источни­ков). Некоторые ее особенности: апострофом обозначается гортанная смычка; у — звук типа ы; а, о и т. д.— назализованные гласные; х — как ш; j — как й. Ударение, если оно особо не отмечено, стоит на последнем слоге. Сокращения названий языков: к,— кечуа, г.— гуарани, т.— тупи, исп.— испанский.
3. К этому географическому термину восходит название народности кечуа.
4. В современном гуарани непроизводное слово jagua употребляется в зна­чении «собака».
5. Типологические параллели обнаруживаются в языках Юго-Восточной Азии, например в индонезийском и тайском языках.

---

Лексикографические источники

Barbosa A. L. Pequeno vocabulario tupi-portugues. Rio de Janeiro, 1955. Cerron-Palomino R. Diccionario quechua: Junin — Huanca. Lima, 1976. Casihaaman G. A. Diccionario quechua: Cuzco — Collao. Lima, 1976.

Guardia Mayorga C. Diccionario quechua-castellano, castellano-quechua. Lima, 1959.

lover Peralta A., Osuna T. Nuevo diccionario guaram-espanol у espanol-guarani.

Buenos Aires, 1975.

Landerman P. Vocabulario quechua del Pastaza. Yarinacocha, 1973.

Lira J. A. Diccionario kkechuwa-espanol. Cusco, 1973.

Middendorf E. W. Worterbuch des Runa-Simi oder der Keshua-Sprache. Leip­zig, 1890.

Orr C., Wrisley B. Vocabulario quichua del Oriente del Ecuador. Mexico, 1965. Ortiz Mayans A. Diccionario espanol-guarani, guaram-espanol. Buenos Aires, 1973.

Parker G. I. Ayacucho Quechua grammar and dictionary. The Hague; P., 1967. Ruiz de Montoya A. Tesoro de la lengua guarani. Leipzig, 1876.

Tschudi J. /. von. Die Kechua-Sprache. Abt. 3: Worterbuch. Wien, 1853. Guasch A. Diccionario castellano-guarani у guarani-castellano. Asuncion, 1976.