От автора

Традиционная зарубежная историография представ­ляет конкисту как необычайный подвиг, совершенный горсткой храбрецов, которые, действуя от имени бога и Кастилии, чуть ли не одним своим появлением покори­ли тысячи невежественных дикарей. Чтение хроник убеждает в обратном: сопротивление было ожесточен­ным и систематическим начиная с того момента, когда индейцы, оправившись от неожиданности и замеша­тельства, поняли, что перед ними не боги, в пришествие которых они верили, а завоеватели. Сопротивление было решительным и мужественным, зачастую выражавшим­ся в самоуничтожении: нагие, безоружные мужчины и женщины противостояли огнестрельному оружию, ло­шадям и специально выдрессированным собакам, ко­торыми «с величайшей жестокостью травили индейцев, и свирепые псы разрывали несчастных на куски»⁵. Оно проявлялось в поджогах селений и посевов при приближении отрядов завоевателей; в бегстве в горы городского и сельского населения; в отчаянной реши­мости женщин, прибегавших к абортам, дабы не обре­кать своих детей на рабство и голод; в самоубийствах тысяч людей, убедившихся в тщетности попыток сбро­сить ярмо; в постоянной и достойной восхищения воору­женной борьбе смельчаков.

И сегодня, по прошествии веков, конкисту продол­жают превозносить и славить на все лады; ее по-прежнему расценивают как благородную духовную мис­сию, опираясь при этом на путаные свидетельства первых конкистадоров, которые, естественно, многое скрывали или приукрашивали, заверяя, что их единст­венной целью якобы была христианизация местного населения. Что же касается героев сопротивления, то о многих из них уже не вспоминают. Желанием восста­новить справедливость и спасти от забвения имена тех, кто встал на защиту своей родины и свободы, и про­диктовано создание этой книги. Мы не собираемся подробно анализировать, были ли открытие и траге­дия Америки, которая началась с Колумба, лучшим или худшим уделом для того или иного народа. Речь пойдет не об этом, а об извечной проблеме завоева­ния, о жестоком порабощении слабого сильным, при­мером которого могут служить и Вьетнам, и Мексика, и Алжир, и многие другие страны. Речь пойдет об извечной проблеме завоевания и его последствиях, о (колониализме, о следах, выжженных каленым железом и сохранившихся по сей день, спустя почти пять столетий, несмотря на все демагогические доктрины де­мократического, псевдореволюционного или диктаторского толка. Эти следы проявляются в зависимости и нищете, в слаборазвитости и неграмотности «этой ионизирующей Америки с растоптанной свободой, утраченным суверенитетом или запятнанным достоинством», как метко выразился Рауль Роа. Эти следы проявляются в системе угнетения, держащейся на убийствах, на истреблении коренного населения, винов­ники которого считают, что убивать индейцев — не преступление, и потому, по мнению суда, заслуживают оправдания⁶.

Нас не обманут уловки колонизаторов, объявляю­щих покоренные народы неспособными мыслить и дейст­вовать самостоятельно. Любые их выступления в за­щиту своих прав объясняют «чуждым влиянием», чтобы таким образом нейтрализовать все попытки установить истину, потребовать восстановления прав угнетенных. Точно так же поступали и те, кто, используя жупел антииспанской «черной легенды»⁷, обрушивался на защитников элементарной справедливости и старался заглушить немногочисленные искренние голоса тех, кто осмеливался говорить о совершенных преступлениях. «Черной легенды» не было. Это выражение изобрели спесивые испанские ура-патриоты в эпоху, когда евро­пейские правительства использовали в политической борьбе с Испанией, их соперницей, блестящие аргу­менты и обвинения Лас Касаса. Непримиримый монах, разоблачивший ужасы конкисты, и был как раз истин­ным патриотом. Если бы все метрополии имели своего Лас Касаса, ни одна из них не избежала бы подоб­ной «черной легенды»: ни Португалия, ни Франция, которая метила в Луизиане рабов клеймом в виде стилизованной лилии, ни Англия, ни, разумеется, Гол­ландия, творившая преступления в своих ост-индских владениях.

Постоянные воззвания Лас Касаса сумели потре­вожить совесть служителей церкви в Испании. Автори­тет папы заколебался. Однако адвокаты конкисты наш­ли выход: были провозглашены строгие указы, так называемые новые законы, которые якобы должны были послужить на благо аборигенам. Чтобы оправдать право папы вершить судьбы всех без исключения людей на земле, эти законы всячески превозносили за их справедливость, гуманность. Тем временем беззакония и произвол на покоренных землях продолжались. Не нашлось ни одного писателя, который бы осветил вопрос с позиций элементарного здравого смысла и гуманности, сумел бы мысленно стать на место жертвы. И порабо­щенных людей по-прежнему считали на штуки, а тех, кто с легендарным мужеством защищал свою родину, называли бешеными собаками.

И пусть нам не говорят, что нельзя судить о делах XVI века с позиций века XX. Временная дистанция тут ни при чем, речь идет о совести, об уважении к человеку, ибо и в XVI веке, когда творились все эти преступления, Лас Касас гневно обличал их. Официаль­ного хрониста Фернандеса де Овьедо трудно заподоз­рить в симпатиях к аборигенам, поскольку он сам был конкистадором, а впоследствии губернатором Картахены и мог спокойно рассказывать об одном из грабежей, учиненном им и его товарищами и сопровождав­шемся бесчинствами и поджогами. Это он презрительно писал об индейцах, что «эти люди подобны скотам... Головы у них не как у других людей и такие толстые и крепкие черепа, что христиане, когда сражаются с ними... не должны бить их по голове, ибо рискуют сломать свои мечи». Но даже этот человек, постоянно называющий «лентяями» солдат-индейцев, в то время как испанцы у него сплошь «великие военачальники... и смелые воины», не может удержаться от гнева, столкнувшись с целым рядом гнусных, по его мнению, фактов. Более того, он высказывает то же мнение, что и его враг Лас Касас, когда, оправдывая поведение одного касика, пишет: «И вот я, хронист, говорю... что нельзя называть мятежником того, кто никогда не выказывал повиновения».

А священник Хосе де Акоста, объясняя одну из целей своей книги, говорит: «Ведя речь о религии, которую исповедовали индейцы, я стремлюсь в этой книге написать об их обычаях, порядках и правлении прежде всего для того, чтобы рассеять представление, каковое обыкновенно имеют о них как о существах жестоких и неразумных либо со столь малым разумом, что он едва ли заслуживает подобного названия. Из этого заблуждения проистекает множество весьма значительных обид, которые наносят им, обращаясь едва ли не как со скотиной и лишая всяческого ува­жения... Не вижу лучшего средства развеять это столь вредное мнение, чем разъяснить, каким порядкам и обычаям следовали эти люди, когда жили по своим законам... Но поскольку мы ничего не знаем об этом и приходим с мечом, не слушая и не разумея их, нам кажется, что дела индейские не заслуживают вни­мания, и мы вылавливаем этих людей в горах и лесах и заставляем их служить нам и подчиняться нашим желаниям».

Почти у всех хронистов можно встретить проблески подобного свободомыслия и недовольства. Даже солда­ты иногда осознавали, что творят произвол, о чем свидетельствуют их простодушные реплики: «Никому из нас, бывших там, это не понравилось».

Неверно говорить и о том, что это было столкно­вение двух культур. Мы бы глубоко оскорбили Испа­нию, если бы согласились с тем, что беззастенчивые авантюристы были носителями ее культуры, что алчные мошенники, называвшие себя христианами и исполь­зовавшие имя божье всуе всякий раз, когда хотели оправдать свои преступления, были носителями высоких моральных принципов.

Эта книга претендует лишь на то, чтобы вернуть ис­тории забытые имена. Имена многочисленных сынов и дочерей этой земли, называемой сегодня Латинской Аме­рикой, которые с героической самоотверженностью сра­жались против захватчиков. Их подвиги вдохновляют в наши дни тех, кто с той же решимостью, во имя тех же идеалов, ведет борьбу против угнетения народов.

Мехико, март 1974