У Сиу и у слонов долгая память

Глава 12

 

У СИУ И У СЛОНОВ ДОЛГАЯ ПАМЯТЬ

 

Хорошее типи подобно доброй матушке.

Оно прижимает к себе своих детей,

и защищает их от жары и от холода,

от дождя и метели.

 - Сиукская поговорка.

 

После Вундед-Ни я стала женой Вороньего Пса. Думаю, он давно положил на меня глаз, но сама я не обращала на него внимания. Мне еще даже не было восемнадцати, а он был лет на двенадцать старше. Кроме того, я взирала на него с неким трепетом. Он являлся шаманом и духовным лидером Движения Американских Индейцев. На индейский манер я называла его дядей, а он меня - племянницей. Так что я не смотрела на него так, как бывало смотрела на тех диких молодых воинов, с которыми мне доводилось быть вместе.

 Так вот, Сиу во многом являются ханжами. Они испытывают страх перед наготой. Юноши и девушки стесняются проявлять друг перед другом свои чувства, считая это чем-то запретным. Их страх перед инцестом и связанные с этим табу настолько жесток, что в традиционных семьях зять никогда не станет разговаривать с тещей, тогда как свекор никогда не будет вести себя слишком свободно с невесткой. С другой стороны, отношения женщины и мужчины очень просты и откровенны, и секс разрешен, как нечто природное и даже священное. Кроме того, от шаманов не ожидается, что они будут более святы, чем все прочие, или такими же праведниками, как белые священники. Как, бывало, говорил старый Хромой Олень: “Они уважают меня не потому, что я такой пай-мальчик, но потому что я наделен силой”. Когда дело касается женщин, от шаманов ожидается, что они будут себя вести, как и все остальные.

Я встретила Леонарда на Роузбадской Ярмарке и Родео. Он взял меня прокатиться на своем старом красном автомобиле с откидным верхом. Внезапно он обнял меня и поцеловал. Мы ехали на вечеринку. Я не хотела оставаться там долго. Я не хотела быть с ним. Я собиралась уехать. У меня было намечено свидание с одним юношей из Оклахомы. Но Леонард схватил меня за руку и каким-то образом увлек меня из дома на пастбище, перенеся на руках через изгородь. Там никого не было. Так что в конце я отправилась с ним к нему домой. Но я не связывала с ним мои мысли, поскольку была не готова к семейным узам. Поэтому наутро я сообщила его матери, что я ухожу, уезжаю в другой штат. Она сказала, что Леонард сообщил ей, что я наверняка стану его женой. Я ответила, что я не подхожу для ее сына. И в тот раз я не осталась с ним. Это случилось позже.

Когда настало время Пляски Солнца, Леонард подошел ко мне. Он сказал, что ему нужна моя помощь и грузовичок моей семьи, чтобы отправиться в холмы за шестами для типи. Я пошла и одолжила пикап у мужа моей сестры. Леонард отвез меня на вершину самого высокого холма. Там было так красиво. Я стояла и смотрела вокруг, восхищаясь видом всей долины Литтл Уайт-Ривер, простиравшейся перед нами. Но на этом холме не было ни шестов для типи, ни сосен для шестов. Леонард сказал: “Подари своему дяде поцелуй”. Я его поцеловала. Мы довольно долго оставались на вершине того холма. Леонард опять попросил меня стать его женой, и снова я ему ответила: “Нет, не стану”.

После Вундед-Ни, в тот день, когда ранили лидера ДАИ Клайда Беллекурта, мы все повезли его в больницу городка Уиннер, где он был прооперирован. Леонард приехал туда, и старый Хромой Олень тоже, чтобы помолиться и раскурить за него трубку. Затем мы большим караваном отправились обратно в Роузбад, в местечко Вороньего Пса, где Леонард провел большую церемонию за выздоровление Клайда. Все дали обет больше не пить и бросить дикий образ жизни. После церемонии Леонард попросил меня остаться. Я ответила: “Нет, я собираюсь уехать”. Он зажал меня в угол и не позволял мне уйти. Снова и снова он говорил: “Будь моей женой”. Та машина, на которой я собиралась ехать, уехала без меня, и вот я осталась – навек.

Много лет назад Старик Генри, отец Леонарда, где-то раздобыл огромную автомобильную шину высотой с человека. Он установил ее возле въездных ворот и написал на ней большими белыми буквами: “РАЙ ВОРОНЬЕГО ПСА”. Это рай - земельный надел Вороньего Пса, прекрасен. По нему протекает Литтл Уайт-Ривер. Он окружен покрытыми соснами холмами. В небе можно увидеть кружащих орлов. Иногда над ним пролетают священные для людей пейотля водяные птицы, вытянув свои длинные шеи. Там имеются лошади для езды. Находясь на это земле, ты близок к природе.

 Это рай, однако, не место обитания одной семейной ячейки, но скорее поселение всего клана, всей тийоспайе. В 1973 году, когда я приехала туда с Вороньим Псом, он состоял из двух основных зданий. Самым большим домом был тот, в котором жили родители Леонарда. Старик Генри построил его сам из всякой всячины, которую он только смог раздобыть – стволов деревьев, частей старого железнодорожного вагона и толя. В некоторые окна вставлены стекла, вынутые из брошенных автомобилей. Дом был велик, со старомодной большой железной печкой, старой дровяной кухонной плитой и древней ножной швейной машинкой. Лекарственные растения, священные предметы и связки перьев свисали с балок, опиравшихся на два ствола дерева. Прямо у входа стояла бадья со свежей родниковой водой и ковшом, которым все могли пользоваться. На плите всегда варился кофе. Снаружи Генри выкрасил всю постройку в небесно-голубой цвет с красным орнаментом. Ничто не стояло прямо. Все как-то скособочилось и обвисло. Не было другого такого дома, как у Генри. Он простоял сорок лет, и все дети Генри, а также большинство внуков, выросли в нем. Дом сгорел при невыясненных обстоятельствах в 1976 году, когда Леонард находился в тюрьме. Ныне от него не осталось ничего кроме памяти.

Другой дом это тот, в котором жили Леонард, я и наши дети. Это было хрупкое сооружение, больше похожее на бунгало, нежели на жилой дом – кухня, она же гостиная, и две крохотные спальни. Подвал отсутствовал. Стены были тонкими, и зимой было трудно сохранить тепло. Он выглядел в точности также, как и несколько сотен других домов резервации, построенных правительством по программе ОЕО. Мы называем их “бедняцкими домами”. Дом был выкрашен в ярко красный цвет и выглядел неплохо, если вы не подходили к нему слишком близко.

Рядом всегда стояли несколько типи с жившими в них людьми, а кто-то, кому некуда было податься, сделал своим домом летнюю кухню. Несколько лет тому назад у одного из наших белых друзей пришел в негодность дом-автоприцеп, и теперь он служит жильем для одной пары.

Теперь у меня есть мужчина и место, где жить, но, вопреки надписи на огромной шине, это место не всегда было для меня раем. Я совершенно не была готова к постоянной роли жены, матери и домохозяйки. У Леонарда трое детей от первого брака – две девочки, Айна и Бернадет, и один сын, Ричард. Девочки были достаточно взрослыми, чтобы понимать, что я не являюсь их родной матерью, достаточно взрослыми для того, чтобы меня оценить. Они были вольны принять меня или отвергнуть. Я не умела готовить. Я даже не знала, как приготовить кофе. Я не знала различия между слабым кофе и крепким кофе – той крепости, что любят Сиу, в котором не тонет серебряный доллар.

Сиу постоянно заходят друг к другу в гости и остаются – на день или на неделю, как ими движут духи. Люди всегда едят - едят, когда они голодны, а не тогда, когда часы говорят, что настало время поесть. Поэтому женщины постоянно заняты готовкой и заботой о гостях. Индейские женщины обычно работают, не имея в доме водопровода, готовя на старых дровяных плитах, стирая белье в корытах при помощи старых стиральных досок. Вместо теплых туалетов у нас наружные сортиры. Воду носят с реки в ведрах.

Леонард - шаман, а также и лидер правозащитников. Это значит, что гостей у нас в десять раз больше, чем в обычном Сиукском доме. Все местечко подобно бесплатному отелю для всякого, кто захочет прийти. Красный дом, в котором живу я с Леонардом, из-за всех этих житейских передряг начал разваливаться на части. Когда я туда вселилась, в местечке царил просто кавардак. Никто не пытался навести в нем порядок или хотя бы помочь. Все они приходили есть, есть и есть, рассчитывая на чистую постель и, быть может, на выстиранные рубашки и носки. Я провела многие годы, кормя людей и убирая за ними. В доме останавливались в основном мужчины, а вы не можете приказать мужчине сделать что-нибудь, особенно мужчине Сиу. Иногда я даже выносила из дома свою постель, чтобы хоть немного поспать, поскольку мужчины сидели всю ночь и пили кофе, болтая о политике и сплетничая. Сиукские мужчины – худшие сплетники в мире. В последний раз я могла перемыть всю посуду уже в полночь, отправиться в постель, а наутро все тарелки опять были грязными.

Большинство других шаманов не напрягаются так, как Леонард. Они держат свои дома более закрытыми, больше для себя. Они не попадают в западню, сделав из своего жилья бесплатное общежитие. Леонард жалеет людей. Всякий раз, когда мы отправляемся в город, мы подбираем какого-нибудь пешехода, а затем обычно приглашаем его на обед, а потом и на завтрак. Некоторые приходят и остаются, на несколько дней, недель или даже месяцев. Многим индейцам некуда идти, не у кого поесть, поэтому они приходят в Рай Вороньего Пса. Если мы видим кого-нибудь, у кого закончился бензин, Леонард останавливается и сливает горючее в его бак, а потом мы сами встаем в пяти милях от дома. Если Леонард замечает кого-то, у кого проблемы с машиной, он останавливается, достает свои инструменты и чинит машину – автомобильный шаман ко всему прочему. Деньги, которые я откладываю на еду или домашние вещи, он раздает всем, кто попросит. Несколько лет тому назад Леонард получил почти четыре тысячи долларов авторского гонорара за серию сделанных им телевизионных передач. Те деньги предназначались на покупку пикапа. Но, конечно, имел место большой пир с раздачей подарков. Друзья и родственники – семь кузин, семеро кузенов, люди очень отдаленно связанные с нами, чужаки, заявляющие о родстве – всего их пришло полторы сотни. Они прибывали на старых колымагах, в повозках, на лошадях и на мулах, пешком, в грузовиках. Один появился на мотоцикле. Были запечены целые коровьи бока. Женщины были вовлечены в оргию готовки. Люди подходили к Вороньему Псу: “Канжи, кузен, мне нужен надгробный камень для моего умершего малыша”, “Дядя, я искалечен и целый день сижу дома. Мне нужен телевизор”, “Племянник, моим детям нужна обувь”. Когда пир подошел к концу, у Леонарда осталось два доллара на покупку пикапа.

 У прапрадеда Леонарда было семеро жен, которые готовили, выделывали шкуры и расшивали бисером для пиров с раздачей подарков, а бизонье мясо было бесплатным, но те дни миновали. Естественно, Леонардом восхищались за его щедрость в старой Сиукской манере. В 1977 году на Пляске Солнца на него возложили военный головной убор и провозгласили вождем. Его называют “вичаша вакан” – святой муж – но по секрету скажу вам, что это может стать адом для женщины, вышедшей замуж за такого святого.

Помимо того, что совершенно неожиданно для себя я попала в такую ситуацию, с новорожденным ребенком, не достигнув даже и двадцати лет и будучи абсолютно не готовой к выпавшей на мою долю роли, у меня возникла и другая проблема. Я была полукровкой, не по-индейски воспитанной, пытающейся сохранить свое “я” внутри чистокровного клана Вороньего Пса, который не слишком благожелателен к чужакам. На первых порах меня приняли не слишком хорошо. Это было скверно. Я не умела говорить на Сиу, но могла понять, что все великое множество Вороньих Псов и их родственников из знаменитой старинной общины Сирот постоянно обсуждали меня, наблюдали за мной, оценивали, соответствую ли я их стандартам, которые восходят к старым бизоньим дням. Я могла понять, с какой точки зрения они на меня смотрели, и могла видеть неодобрение в их глазах. Старик говорил мне, насколько это его касалось, что Леонард все еще женат на своей прежней жене – женщине, как он указывал снова и снова, которая умела говорить по-индейски. Однажды, когда я зашла в старый семейный дом одолжить немного яиц, Генри задержал меня и велел мне уезжать, сказав, что я неподходящая жена для его сына. Леонард узнал об этом и имел долгий спор со своим отцом. После этого разговоров о моем отъезде больше не велось, но со мной все еще обращались как с незваным гостем. Изо дня в день мне приходилось вести борьбу за то, чтобы меня, наконец, признали.

Моя собственная семья также была против этого брака - по противоположным причинам. Леонард не был подходящим для меня мужем. С ним я возвращалась обратно к одеялу[1]. Моя семья приложила столько усилий, чтобы сделать из меня христианку, приличную цивилизованную даму, а я превратила себя обратно в скво. И Леонард был слишком стар для меня. Я напоминала им, что дедушка был на двенадцать лет старше бабушки, и что у них был долгий и счастливый брак. Но не это на самом деле являлось предметом спора. Проблема заключалась в культурной пропасти, лежавшей между семьей Леонарда и моей собственной. Но чем больше наши родители противились нашему браку, тем теснее становились связывающие меня с Леонардом узы.

Я начала понимать, почему Вороньи Псы сопротивлялись тому, чтобы я стала одной из них. Даже среди чистокровных , живущих в глуши традиционалистов, Вороньи Псы держатся обособленно и являются отдельным племенем. Они выстроили стену между собой и окружающим миром. В течение трех поколений они жили как добровольные изгнанники. Чтобы понять их, следует знать легенду о Вороньем Псе и его историю.

 Канги Шунка, основатель клана, имел шесть имен, прежде чем он назвал себя Вороньим Псом. Он был знаменитым и бесстрашным воином, великим охотником, вождем, шаманом, лидером Пляски Духов, начальником индейской полиции и первым Сиу – быть может, первым индейцем – который выиграл дело в Верховном Суде. Как описывает его Леонард, “Старый Канги Шунка, он был одиноким человеком прерии. Его путь направляли солнце и луна, звезды и ветер. Он кормится от земли и от четвероногих. Он – бизоний человек, человек травы, пежута вичаша. Он смотрит на растение, и он слышит, как растение говорит ему: ‘Возьми меня для своей магии’. Он носитель того духа и тех слов, из которых вы создаете нацию”.

Для большинства людей то, что делали их предки более чем сто лет тому назад, является всего лишь семейными преданиями, но для Вороньих Псов это то, что произошло только вчера. То, что Вороний Пес совершил так давно, до сих пор определяет стиль жизни и поступки Вороньих Псов сегодняшнего дня и их родственников, всего клана – тийоспайе, что означает “те, кто живет сообща”. У Сиу и у слонов долгая память.

Некоторые из Вороньих Псов отслеживают свое происхождение от некоего Прыгающего Барсука - вождя, прославившегося в 1830-х убийством дюжины бизонов одной стрелой, четырнадцатью засчитанными на войне ку и доблестью, проявленной в пятнадцати набегах за лошадьми. Несомненно, что первый Вороний Пес принадлежал к небольшому лагерю примерно из тридцати типи, который сам себя называл Важажа или Община Сирот и возглавлялся вождем по имени Мато Ива, Рассеивающий Медведь или Храбрый Медведь. Канги Шунка родился в 1834-ом и умер в 1911-ом году. Он вырос в дни луков и стрел, когда прерию покрывали миллионы бизонов, и когда многие Сиу еще ни разу не встретились с белым человеком. Он умер, владея многозарядным винчестером. Однако к тому времени не осталось уже ни одного бизона, на котором это ружье можно было бы опробовать. Он прожил достаточно долго, чтобы проехаться на автомобиле и позвонить по телефону. Одно время Вороний Пес был вождем Общины Сирот. Он сыграл свою роль в гордой истории нашего племени.

 Как рассказывает Старик Генри, Вороний Пес получил свое имя следующим образом. Он повел своих людей на охоту в Ханте Паха Вакан, Кедровую Долину. Перед выездом из лагеря он обрел видение. Он увидел в облаках белую лошадь, которая передала ему силу лошади, и с тех пор его лошадь была Шункака-Лузахан, самая быстроногая лошадь в общине. И он слышал голос Шунк-Маниту, койота, говорившего: “Я тот самый”. Затем его лошадь навострила уши, и дуновение ветра проникло в два орлиных пера на голове Вороньего Пса. Перья сказали: “Там вичаша, человек, впереди на вершине холма между двумя деревьями”. Вороний Пес и его товарищи ясно увидели того человека. Человек распростер руки и внезапно исчез. Вороний Пес выслал двух разведчиков – одного на север, другого на юг. Они вернулись и сообщили, что никого не видели. Не был ли тот человек на холме ванаги - духом, пытающимся предупредить Вороньего Пса?

Вороний Пес велел своим людям разбить лагерь возле реки. Он сказал: “Поставьте типи поближе к берегу, чтобы враг не смог нас окружить”. Они так и поступили. Той ночью Вороний Пес четыре раза слышал вой койота. Шунк-Маниту говорил ему: “С тобой случится что-то плохое”. Вороний Пес понял, что сказал койот. Он собрал людей своего военного общества, общества Лис. Они пели свою песню:

 

Я лиса.

Я не боюсь умереть.

Если есть какое-то

Опасное дело,

Я готов за него взяться.

 

 

Воины выкрасили свои лица в черный цвет. Они приготовились для боя, для смерти.

На заре враг атаковал- белые поселенцы, которых вели белые и индейские скауты. Множество воинов Абсароков помогало им. С Вороньим Псом было много знаменитых воинов. Нунпа Качпа был там, Два Удара, который добыл свое имя, когда одним выстрелом сразил двух солдат, скакавших на одной лошади. Убивает В Воде был там, и сын Полого Медвежьего Рога, и Убивает На Глазах. Два Кроу ранили Убивает На Глазах и сбросили его с лошади. Вороний Пес подскакал к ним, убил обоих Кроу и усадил Убивает На Глазах на своего коня. Он подстегнул животное, и оно умчалось с сидящим на нем Убивает На Глазах. Конь был быстроног и сумел донести Убивает На Глазах до безопасного места.

Вороний Пес осмотрелся вокруг, надеясь поймать для себя одну из лишенных всадников лошадей Кроу, когда в него угодило две стрелы – одна в грудь прямо под правую ключицу, а вторая в бок. Он обломал древки своими руками. Сын Полого Медвежьего Рога и двое других его людей подскакали, чтобы ему помочь. Они были ранены, и в лошади каждого сидело по меньшей мере по одной стреле. Вороний Пес сказал им: “Я тяжело ранен и не выживу. Бесполезно возиться со мной. Спасайтесь сами”.

Они ускакали. Вороний Пес ухитрился поймать какую-то лошадь и ускакать на ней, но вскоре силы покинули его. Он так ослаб, что упал со своего пони. Он лежал на снегу и с трудом собирался с силами, чтобы спеть свою песню смерти. Внезапно, осторожно кружа, появились два койота. Они сказали: “Мы тебя знаем”. Они согревали его всю ночь, лежа у него по бокам. Койоты принесли Вороньему Псу оленье мясо, чтобы тот подкрепился, и лекарственную траву. Один из койотов сказал: “Положи это на стрелы”. Вороний Пес сделал то, что велел ему койот. Снадобье размягчило ему плоть, и она раскрылась настолько, что он смог извлечь наконечники и то, что осталось от древков. Они вышли практически сами.

Снадобье, принесенное койотами, исцелило Вороньего Пса. Принесенная ими пища укрепила его силы. Койоты отвели его домой в лагерь. Ворона показывала дорогу. Вороний Пес сказал: “Я уже шел по Та-Чанку, Млечному Пути, по дороге, ведущей в Страну Духов, но койоты вернули меня обратно”. И вот так он взял свое седьмое и последнее имя, Канги Шунка. Конечно, оно должно было бы быть Вороний Койот.

Годы спустя со своими людьми он шел в Канаду, чтобы присоединиться к лагерю Сидящего Быка, и возле священных Магических Скал наткнулся на белых солдат. Вороний Пес был поражен двумя пулями. Товарищи привязали его к лошади и ухитрились довезти до дому. На этот раз его спас шаман по имени Сидящий Ястреб. Он сказал Вороньему Псу: “Я вотру в тебя мое снадобье от ран. Но я не стану вынимать пули. Однажды ты умрешь и вернешься к Матери-Земле, а пули все еще будут в тебе. Твое земное тело растворится, но пули останутся как свидетельство того, что вашичу сделали с нами”.

Такова легенда о Вороньем Псе, которую мне так часто рассказывал Старик Генри. Первый Вороний Пес был великим воином, хотя и ни разу не участвовал в большом сражении, таком как Литтл Бигхорн. Он предпочитал сражаться как участник небольшого военного отряда, который состоял из воинов его собственной общины Сирот. Он дрался с вашичу, и с Пауни, и с Кроу.

Вороний Пес был близким другом Неистовой Лошади. Вместе с Коснись Туч, Белым Громом, Четырьмя Рогами и Хорошим Вороньим Голосом он сопровождал Неистовую Лошадь, когда этот Великий Воин сдался в Форте Робинсон в 1877 году. После того, как Неистовая Лошадь был вероломно убит, именно хладнокровие и храбрость Вороньего Пса предотвратили всеобщую резню. Когда разъяренные Сиу стояли лицом к лицу с солдатами, ожидавшими лишь повода, чтобы устроить бойню, Вороний Пес скакал взад и вперед между ними, расталкивая сверхнапряженных воинов и солдат прикладом своего винчестера.

 Вороний Пес знаменит тем, что застрелил Пятнистого Хвоста, выдающегося вождя Брюле-Сиу. Они приходились друг другу двоюродными братьями и в молодые годы были друзьями. Потом их пути разошлись. Пятнистый Хвост сказал: “Бесполезно пытаться оказывать сопротивление вашичу”. Почти во всем он сотрудничал с белыми. Вороний Пес был таким же, как Сидящий Бык; он упорно цеплялся за старое. Так называемые “дружественные” собрались вокруг Пятнистого Хвоста, а так называемые “враждебные” – вокруг Вороньего Пса. Это привело к соперничеству, а соперничество – к беде, большой беде, которая постепенно вызревала между двумя мужчинами.

5 августа 1881 года Вороний Пес вместе с женой вез на своей повозке дрова, когда он увидел Пятнистого Хвоста, вышедшего из дома совета и садившегося на коня. Вороний Пес передал жене поводья, взял висевшее рядом в чехле ружье, спустился с сиденья и встал напротив Пятнистого Хвоста. Вождь увидел его. Он сказал: “Сегодня мы все уладим между собой, как мужчины”. Пятнистый Хвост потянулся за своим шестизарядником. Вороний Пес опустился на одно колено и выстрелил, опередив Пятнистого Хвоста. Пуля поразила вождя в грудь. Пятнистый Хвост свалился с коня и умер, сжимая в руке шестизарядное ружье, из которого ему так и не удалось выстрелить. Поворачивающийся Медведь выстрелил в жену Вороньего Пса, но промахнулся. Вороний Пес с женой вернулись домой. Человек по имени Черная Ворона подготовил палатку потения, чтобы очистить Вороньего Пса. Он зарядил винчестер и четырежды выстрелил в священные камни со словами: “Теперь дух Пятнистого Хвоста не станет тебе докучать”. Затем они обмылись водой.

Судья в Дэдвуде приговорил Вороньего Пса к повешению. Приговоренный попросил отпустить его домой, чтобы приготовиться к смерти. Судья спросил: “Откуда нам знать, что ты вернешься?”. Вороний Пес ответил: “Потому что я тебе это говорю”. Судья разрешил ему уехать. Месяц Вороний Пес готовился к смерти. Он сочинил песню смерти и раздал все свое имущество. То немногое, что у него имелось – лошадей, повозку, цыплят – он отдал бедным. Жена сшила ему одежду из белой замши, простую, без вышивки бусами или иглами. Он хотел быть повешенным именно в ней. Когда все было готово, он запряг в старую повозку последнюю оставшуюся у него лошадь, усадил рядом жену и отправился за сто пятьдесят миль - в Дэдвуд, на собственную казнь.

 Когда Вороний Пес прибыл в Дэдвуд, его встретил адвокат с широкой улыбкой на лице: “Вороний Пес, ты свободный человек. Я ходатайствовал за тебя перед Верховным Судом, и Суд постановил, что правительство не имеет юрисдикции над резервацией, и нет такого закона, по которому можно наказать индейца за убийство другого индейца”. Вороний Пес ответил: “Черт бы тебя побрал с твоим доброхотством. Я понапрасну проехал сто пятьдесят миль”.

Черная Ворона сказал Вороньему Псу: “Брат, вина за пролитую тобой кровь ляжет на четыре поколения. Отныне ты не будешь курить трубку с остальными мужчинами. Ты будешь курить маленькую трубку, свою личную, и всегда в одиночестве. Ты не будешь есть с общего блюда; ты будешь есть один из своей собственной чаши. Ты будешь пить из своей личной кружки. Ты не будешь пить воду из ковша, когда тот передается по кругу. Ты не можешь есть из тарелок других людей, а они – из твоей. Ты будешь жить отдельно от племени. Брат, тебе придется жить в одиночестве”.

Канги Шунка заплатил за пролитую им кровь. Он отдал семье Пятнистого Хвоста множество лошадей и доллары белого человека. После этого мир воцарился между семьями, но не между Вороньими Псами и духами. Они переносили свое изгнание с неким высокомерием. Они были обременены деянием Вороньего Пса, но в то же самое время они и гордились им. Горделивая разновидность стыда – вот что отныне стало им присуще. Первый Вороний Пес был изгнанником, но вместе с тем и кем-то вроде героя. Вороньи Псы завернулись в свою гордость, как в одеяло. Они обратили вину во славу. Они начали разговаривать с высоты величия своей родословной. Первый Вороний Пес проложил им тропу. Как вождь, он имел право носить военный головной убор, но никогда этого не делал. Наоборот, он нашел где-то старую выброшенную кепку белого человека и прикрепил к ней орлиное перо. И ее он носил во все времена – славные и дурные. Бывало он говорил: “Эта шляпа белого человека, которую я ношу, означает, что я должен жить в мире вашичу, под его правительством. Орлиное перо означает, что я, Вороний Пес, не дам миру вашичу взять надо мной верх, что я останусь индейцем до самой смерти”. Каким-то загадочным образом в умах людей эта старая кепка стала вещью более роскошной, чем любой военный головной убор. И вот с этим кланом я породнилась.

Шок от того, что мне приходилось иметь дело как с мифами, так и с реальностью, наряду с попытками пробиться сквозь замшевый занавес Вороньих Псов и необходимостью заботиться о таком количестве народу, был слишком велик для меня. Я сломалась. Я заболела. Я похудела до девяноста фунтов. Мое тело просто отказывалось служить дальше. Я не могла встать, а если пыталась, то мои ноги сводило судорогой. Мои суставы болели. Я сказала Леонарду: “Я плохо себя чувствую. Я не могу спать, а если сплю, то вижу во сне давно умерших людей, моих родных и друзей. Всякий раз, как я закрываю глаза, я вижу тех, кто был убит. Я постоянно грущу. Думаю, я тоже собираюсь умереть”.

Леонард сказал, что хотел бы провести для меня обряд исцеления. Ради этого он поставил церемониальное типи. Другой проводник по тропе пейотля, Истес Стюарт, пришел, чтобы помочь ему. Я съела священное снадобье. Я продолжала все есть и есть. Я была так слаба, что не могла сидеть. Они уложили меня, завернув в одеяло. Леонард дал мне выпить настоянного на пейотле чая. Это был старый, настоявшийся чай и очень крепкий. Я выпила две полных кружки. В полночь Истес молился, а пока по кругу ходила вода, он говорил. Стюарт сказал, что, став человеком пейотля, он обрел рентгеновское видение, рентгеновские глаза, которые могут видеть мое тело насквозь, но он не может обнаружить во мне никакой болезни за исключением одной – любовного недуга. Я почувствовала себя так скверно, что на глазах у меня выступили слезы. Я подумала: “Я здесь перед ними, смертельно больная, а они забавляются надо мной”. Думаю, я была малость параноидальна. Истес вовсе не потешался надо мной. Позднее он объяснил, что подразумевал то, что меня поразил недуг не тела а разума. Что я считала, что никто меня не любит - ни Леонард, ни его семья, ни люди, для которых я готовлю и стираю. Я была больна томлением по любви.

Внезапно меня окружили люди. Они говорили со мной, утешали меня. Старик Генри похлопывал меня по щеке, называя меня “дочкой”. Все присутствующие молились за меня. Всю ночь я ела пейотль. И Дедушка Пейотль называл меня дочкой.

Когда поднялось солнце, поднялась и я. Внезапно я смогла сидеть и даже ходить. Я вышла из типи и увидела повсюду порхающих птиц – странных тропических птиц, птиц металлических, флюоресцирующих, радужных расцветок, оставлявших за собой золотые и серебряные следы. Я зашла в дом, чтобы прилечь. Я подошла к своей кровати, сдернула покрывало и похолодела. В моей кровати лежала странная женщина, ее руки были скрещены на груди, лицо - бледным и застывшим, глаза - незрячи. Она была мертва!

Я сильно испугалась. Мое тело вдруг задеревенело. Мое сердце перестало биться. Моя кровь застыла. Я не могла дышать.

Затем я увидела, что эта странная, лежащая в моей постели женщина – это я. Я сама. И с меня свалилась огромная ноша. Я снова могла дышать. Мое сердце забилось. Я хорошо себя чувствовала. То, что умирало, что умерло, было прежней мной, но я продолжала жить. Вошел Леонард и спросил, как я себя чувствую. Он обнял меня и поцеловал. Он велел мне лечь в постель. Когда я это сделала, мертвая женщина исчезла. Пейотль овладел мной. Я начала смеяться. Я все хихикала и хихикала. Ребра у меня торчали наружу, так я исхудала. Я вся состояла только из костей. Но еще целый час я не прекращала смеяться. Со мной все будет хорошо.