Языки индейцев Латинской Америки

РУБЕН БАРЕЙРО САГЬЕР (Парагвай) — поэт и прозаик, в прошлом преподаватель Парижского университета. В настоящее время принимает участие в исследованиях по программе Француз­ского национального центра научных исследова­ний. В числе его опубликованных работ «A la vibora de la mar» (поэтический сборник), «Ojo роr Diente» (рассказы), эссе о литературе гуарани в Парагвае, а также две антологии на французском языке: «La Tete Dedans» (мифы, стихи и сказания амери­канских индейцев) и «Anthologie de la Nouvelle Hispano — Americaine».

С кончиной в апреле 1983 г. «Бабуш­ки Розы» (последней представитель­ницы некогда процветавшей этниче­ской группы ягана на юге Чили) по­гибло еще одно «видение мира» в преломлении исконной американской культуры. Это была еще одна из мно­гих таких культур, исчезнувших с лица земли после начавшегося почти пять веков тому назад завоевания и колонизации этого континента.

Исследования показывают, что к настоящему времени в Латинской Америке сохранилось более 500 язы­ков и диалектов. На базе различных критериев — генетическо-структурных связей, грамматико-лексической бли­зости или географического располо­жения — эти языки сгруппированы в 20 семей, разнообразие и несхо­жесть этих языков усугубляют таин­ственность, окутывающую их проис­хождение. И действительно, объясне­ния относительно происхождения или культурных источников американских индейцев пока не выходят за рамки гипотез. Являются ли они исконно местными жителями или имеют ази­атское, тихоокеанское, африканское или руническое происхождение? А может быть, ответ на этот вопрос заключен в слиянии всех этих источ­ников? Во всяком случае, серьезные исследования выявили достойные внимания аналогии со столь геогра­фически отдаленными языками, как финский и баскский, а также с дру­гими, в частности языками тюркско-кавказской и сино-тибетской группы.

Индейцы лакондон, живущие на юге п-ова Юкатан на границе Мексики и Гватемалы, были «открыты» лишь в начале на­шего века. Тот факт, что они говорят на удивительно чистой разновидности языка майя, по-видимому, объясняется их гео­графической и культурной изоляцией.

Характерным для этих языков яв­ляется отсутствие единства в рамках «семей». Так, кечуа, язык самой вы­сокоразвитой империи во времена вторжения испанцев — государства инков, подразделяется на широкую гамму диалектов. В этом отношении весьма типичной является группа майя, в которой сегодня существует 28 различных языковых форм.

Разница, например, между киче (языком «Пополь-Вух») и другим важ­ным языком — какчикелем столь же велика, как между русским и фран­цузским, оба из которых принадле­жат к индоевропейской семье.

Чтобы правильно понять сущест­венное различие между исконными языками Америки и языками так называемого «западного мира», необ­ходимо указать на некоторые харак­терные особенности первых. Очень важно провести это различие, по­скольку именно «западные» языки вступили с языками американских индейцев в контакт, отмеченный конфликтом культур и отношениями господства. В этой связи французский специалист в этой области Бернар Поттье обращает особое внимание на «существование категорий, мысли, проявляющихся в непривычных для нас грамматических категориях». Это — изначальное различие, связан­ное с «видением мира», т. е. с «отно­шением между спецификой жизнен­ного опыта и языковыми таксоно­миями».

«Проповедь приходского священника», иллюстрация Филипе Г уамана Помы де Айалы (1526-1613?) к его книге «Nueva Cronica у Buen Gobierno», свидетельствует о насильственном обращении в хрис­тианство исконных наро­дов Америки после кон­кисты. В манускрипте, как, по-видимому, и в про­поведях тех времен, ис­пользованы наряду с ис­панскими и слова из языка кечуа. Текст гласит: «Дети мои, я стану про­поведовать вам евангелие, священные писания. Вы не должны поклоняться идо­лам солнца. Ваши предки в прошлом так поступали, но вы, дети мои, прошли обряд крещения».

Далее следует подчеркнуть преимущественно устный характер язы­ков американских индейцев, не имею­щих алфавита. Я говорю преимущест­венно, поскольку по-крайней мере два народа — майя и нахуатль — об­ладали письменностью, в основе которой лежала система пиктограмм и идеограмм — знаков, вырезавшихся на каменных, деревянных, алебаст­ровых и нефритовых поверхностях или рисовавшихся на листах, изго­товленных из коры амате. Однако это не исключало устной традиции, поскольку письменность была доступ­на исключительно клану жрецов, правящей и аристократической эли­те.

Из всех этих языков наиболее ши­роко распространенным сегодня яв­ляется кечуа, на котором говорят примерно 12 млн. человек (в Перу, Боливии, Эквадоре, на севере Арген­тины и юге Колумбии). Следующий по числу говорящих на нем — 3 млн. человек — идет гуарани (в Парагвае, некоторых районах Аргентины, от­дельных анклавах Бразилии и Боли­вии). Около 1 млн, говорят на языках майя (в Гватемале, на юге Мексики, в Белизе и части Гондураса); аймара (в Боливии, на севере Чили и юге Перу); нахуатль (в Мексике и Сальвадоре). Нынешнее положение этих языков соответствует характеристи­кам межэтнического языка или линг­ва франка, которыми они обладали до конкисты и в течение колониаль­ного периода, т, е. основного языка, распространенного в обширных рай­онах континента.

Это подводит нас к рассмотрению последствий различных контактных ситуаций, возникших в результате европейского присутствия на Амери­канском континенте. Это присутствие прервало процесс развития цивили­зации, противопоставив друг другу две разные системы ценностей. Эта конфронтация приняла драматиче­ский характер из-за технического превосходства европейцев и повлекла за собой навязывание как «западной христианской» модели в ущерб куль­турным ценностям американских ин­дейцев, так и языка конкистадоров. Конфликт, в котором столкнулись две концепции, был в своей основе идеологическим противоборством. Он, в частности, проистекал из стрем­ления навязать «несомненную исти­ну» — идею о существовании одного «истинного» бога, бога завоевателей, а, следовательно, и о. неизбежности «уничтожения идолопоклонничества», смерти «ложных божеств», которым поклонялись «неверные». Это служи­ло главным предлогом для всего про­цесса подмены культуры и экономи­ческой эксплуатации колонии.

Язык, естественно, играл сущест­венную роль в этом противоборстве, поскольку он служил тем материа­лом, из которого вылепливалось идео­логическое содержание процесса «об­работки» населения. Но он же являлся и источником формирования сопро­тивления этому процессу.

Задача «обработки» была возложе­на на язык победителей — кастиль­ский, господство которого на Иберий­ском п-ове было окончательно ут­верждено как раз в год открытия Америки. Служа поначалу средством обращения в христианство, кастиль­ский язык, однако, утратил эту функ­цию, когда выяснилось, что для этой цели гораздо эффективнее использо­вать местные разговорные языки. Доводы «теологов» в XVI в. взяли верх над доводами «политиканов», чему в значительной степени способ­ствовали иезуиты. Это означало, что аборигенов обрабатывали на их род­ных языках, но в то же время про­цесс колонизации укрепил положение одних языков, например гуарани, который был стандартизирован в миссиях, и способствовал распрост­ранению других, например кечуа, ко­торый после конкисты стал приме­няться гораздо шире.

Наиболее примечательным экспери­ментом, повлиявшим на исконный язык, стала предпринимавшаяся иезуитами на протяжении полутора веков так называемая «гуаранизация». Эксперимент заключался в соз­дании религиозной литературы иск­лючительно на языке гуарани. Это, разумеется, способствовало укрепле­нию позиций исконного языка (кото­рый благодаря процессу этнического смешения уже и так утвердился в провинции Парагвай), но одновременно лишило гуарани его собствен­ных ценностей, носивших в основном религиозно-мистический характер.

До первого десятилетия нашего века не было сделано ни одной записи произведений устного народного творчества, что доказывает фактиче­ское продолжение «колониального процесса» и после достижения неза­висимости (1811). Такое отчуждение представляется еще более серьезным, если учесть, что богатая речь гуарани являлась основным проявлением их культуры.

И все же гуарани в ресемантизированной, двуязычной форме дожил до наших дней как общепринятый раз­говорный язык национального сооб­щества Парагвая. Это уникальный случай в Латинской Америке. 93% населения говорят на гуарани, из них 49 владеют еще и испанским языком; таким образом, 50% знает лишь гуа­рани и 8 — лишь испанский. Исполь­зование гуарани не ограничивается глубинными районами, он проник и в городе. Его использование не ограни­чивается и какими-либо слоями об­щества, как это происходит с исконными языками в других странах кон­тинента. Однако несмотря на такое широкое распространение гуарани, как и испанский, согласно статье 9 конституции страны, назван лишь национальным языком, тогда как испанский той же статьей возводится еще и в ранг официального.

На гуарани не проводится программ распространения грамотности, и он не используется в качестве языха ху­дожественного творчества. Таким об­разом, парагвайский литератор при­мирился со своим статусом колони­зированного литератора, поскольку, владея исконным родным языком, он не пишет на нем. Проявление воли народа находит свое выражение на гуарани, однако повышение социаль­ного и культурного уровня возможно лишь при условии владения испан­ским. Все это является свидетельст­вом того, что гуарани — это язык под­чиненной, хотя и преобладающей по численности группы.

Но каково же положение другого, наиболее распространенного на кон­тиненте автохтонного языка — кечуа? Для сравнения с вышеописанной си­туацией, т. е. с точки зрения его ста­туса в государстве, обратимся к при­меру Перу. В мае 1975 г. был принят закон, провозгласивший кечуа офи­циальным языком этой страны на­равне с испанским. Это было сделано с целью укрепления роли кечуа в на­циональном сообществе и борьбы с социальной неполноценностью, ассо­циируемой с этим исконным языком к теми, кто на нем говорит. В настоя­щее время в Перу, где общая числен­ность населения составляет 16 млн., от 6 до 8 млн. человек в разной сте­пени владеют двумя языками и при­мерно 1600 тыс. — только кечуа. Таким образом, примерно половина населения в языковом отношении на­ходится в таком же положении, как и в Парагвае. Однако есть одно отли­чие: эта половина населения в язы­ковом отношении изолирована от дру­гой половины вследствие явного от­сутствия коммуникации, а также презрительного отношения к тем, кто говорит на кечуа.

Что касается языка нахуатль, который пользовался уважением и был широко распространен в доколумбов период, то тут дело обстоит еще хуже. Каждая новая перепись показывает, что число говорящих на нем снижа­ется, причем опять-таки под влияни­ем социального презрения, жертвой которого он стал. И это несмотря на великолепные принципы, провозгла­шенные политикой «индигенизации», которая, судя по результатам, оказа­лась непоследовательной и неэффек­тивной.

Существует еще один подход, по­средством которого в неоднородных американских обществах индейские культуры и языки распространяются и утверждаются; главным образом я имею в виду смешение культур. Этот подход навевает или предлагает образ индейца и рисует картину окружаю­щего его мира. Первое воплощение этого подхода, получившее название индеанизм, проявилось в латиноаме­риканском романтизме XIX в. Отчуж­денный, стереотипный, идеализиро­ванный образ был не чем иным, как заимствованием типажа «благород­ного дикаря» — модного в то время изобретения европейской литературы.

К началу нашего века произошла радикальная смена курса, и с тех пор индеец, фигурирующий на страницах «индигенистских» романов, символи­зирует разоблачение и яростный про­тест против эксплуатации, которой он подвергается в латиноамерикан­ском обществе. Такое видение, выра­жая сочувствие, негодование и реши­мость, находится, однако, вне куль­тур, которые оно стремится защи­щать. Предлагая интеграцию индейца в национальное или «белое» общество на основе равенства, «индигенисты»: не осознают возникающих при этом противоречий. Они упускают из виду культурные особенности, что чревато утратой самобытности.

К 40-м годам XX в. характер лати­ноамериканской литературы изменил­ся. Писатели преодолели комплекс «навязанного языка» и, освободив­шись от тирании «правильного» ис­панского, обогатили служившую им средством выражения лингвистиче­скую систему кастильского языка элементами местных повседневных говоров. В значительной мере это об­новление обязано тому, что ряд писа­телей воспринял основополагающие ценности исконных культур. И хотя они пишут на испанском, их знания местных языков, на которых основы­ваются эти культуры, дают им воз­можность заимствовать такие сред­ства и формы, которые в итоге при­дают совершенно иную окраску тому, что с точки зрения литературы про­должает оставаться господствующи м языком.

Источник – «Курьер ЮНЕСКО». 1983, август, стр. 12-14.